Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлиньский насмешник

— О, для меня слишком много! — воскликнул Чжоу и, позвав своих слуг, велел им забрать яства себе.

Когда он сел на место, смотрители Лю и Сюэ поднесли ему по чарке вина.

Роскошный пир, сопровождаемый пением, плясками и музыкой, был в самом разгаре.

Да,

Месяц повис, смотрит ласково,Тополь любуется пляскою,Ветер таится на веере,Песня звучит в красном тереме.

Пир продолжался до самого заката. Первым стал откланиваться лекарь Жэнь. Симэнь вышел его проводить.

— Как драгоценное здоровье вашей почтенной супруги? — спросил лекарь. — Стало лучше?

— Да, ей сразу полегчало после приема вашего чудесного лекарства, — отвечал Симэнь. — Но эти дни ей опять нездоровится, и мне приходится беспокоить вас еще раз. Будьте добры, если можете, придите завтра.

Жэнь простился с хозяином и отбыл верхом на коне. За ним поднялись сюцай Ни и сюцай Вэнь. Симэнь упрашивал их остаться, а потом вышел проводить до ворот.

— Как-нибудь на днях я засвидетельствую вам свое почтение, — говорил, обращаясь к Вэню, Симэнь. — А пока я распоряжусь приготовить вам кабинет напротив. И вы переберетесь ко мне с вашим драгоценным семейством. Так будет удобнее. Я вам положу месячное вознаграждение.

— Я очень и очень вам признателен, благодетельнейший сударь! — рассыпался Вэнь. — До глубины души тронут вашим милосердием.

— Столь возвышенный строй мыслей может родиться в душе только такого одаренного и глубокообразованного человека, каким являетесь вы, почтеннейший сударь! — воскликнул сюцай Ни.

Проводив ученых, Симэнь присоединился к пирующим. Просидели до окончания первой вечерней стражи. Потом певицы пошли к Юэнян, чтобы усладить пением ее, жену У Старшего, золовку Ян и всех остальных. Симэнь же оставил шурина У Старшего и Боцзюэ и распорядился, чтобы угостили актеров и музыкантов, после чего те ушли. Посуду со стола убрали, а фрукты и недоеденные деликатесы отдали слугам. Немного погодя было велено принести фрукты на десерт. Певцов Ли Мина, У Хуэя и Чжэн Фэна вызвали спеть и каждого угостили большим кубком вина.

— Брат, как довольны остались гости нынешним обильным угощением! — заметил Боцзюэ.

— А сколько их сиятельства Сюэ и Лю чаевых раздали! — говорил Ли Мин. — Когда Гуйцзе с Иньэр появились, они им узелок вручили. А господин Сюэ помоложе Лю. Такой живой и шутник, оказывается.

Хуатун принес десерт. На столе появились медовые пряники, орехи, красные каштаны, белые ненюфарные коренья, зерна лотоса, водяные каштаны, жареные в масле витые крендельки, засахаренные сливы и печенье-розочки.

Боцзюэ сразу набросился на белые и розоватые, будто обсыпанные золотым порошком, витые крендельки. Они так и таяли во рту, освежая душу, как сладкая роса.

— Какая прелесть! — восклицал он.

— Да, аппетиту тебе, сынок, не занимать! — шутливо заметил Симэнь. — Их матушка Шестая своими руками готовила.

— Знает моя дочка, чем батюшку своего побаловать, — приговаривал Боцзюэ и обернулся к У Старшему: — Шурин, дорогой, отведай, прошу тебя.

Боцзюэ взял кренделек и сунул его прямо в рот шурину, потом подозвал Ли Мина, У Хуэя и Чжэн Фэна и дал каждому по одному.

Пир продолжался.

— Ступай-ка певиц-негодниц позови! — обратился Боцзюэ к Дайаню. — Мне-то и без них хорошо. Пусть батюшке шурину споют, тогда и отпустить можно. А то одной песенкой думают отделаться. Нечего давать поблажки!

Дайань и с места не двинулся.

— Я только что из дальних покоев, — говорил он. — Они там тетушкам с матушками поют.

— Ишь ты, какой речистый! — заругался Боцзюэ. — Врешь, никуда ты не ходил.

Боцзюэ обернулся к Ван Цзину и велел ему позвать певиц, но и Ван Цзин не пошевельнулся.

— Раз вы не хотите, я сам пойду, — проговорил Боцзюэ и направился было в дальние покои.

— Не ходите туда, почтеннейший, — уговаривал его Дайань. — Там злая собака. Еще чего доброго, схватит за ногу.

— А укусит, я прямо к твоей матушке на кровать лягу, — сказал Боцзюэ.

Дайань направился в дальние покои. Немного погодя вдруг повеяло благоуханьем, донесся смех. Появились повязанные платками четыре певицы.

— Кто ж это, дочки вы мои, вас такими строптивыми вырастил? — обратился к певицам Боцзюэ. — Покрылись? Домой собрались, да? А кто же нам споет? Ишь какие вы прыткие? До чего ж ловкие! За одни ваши носилки четыре цяня серебра платить надо, а на них чуть не два даня[895] рису купишь. Всей вашей ораве с мамашей во главе на целый месяц хватит.

— Что ж ты, брат, к нам не переходишь, раз у нас жизнь такая легкая? — спросила Дун Цзяоэр.

— Уж поздно, поди вторая ночная стража на дворе, — говорила Хун Четвертая. — Отпустите нас, батюшка.

— Нам завтра рано вставать, — поддержала ее Ци Сян. — На похороны идем.

— Кого ж хоронят? — спросил Боцзюэ.

— У кого дверь под карнизом, — отвечала Ци Сян.

— Уж не барича ли Ван Цая? — продолжал Боцзюэ. — Досталось вам тогда из-за него, а? Батюшке спасибо говорите. Он за Ли Гуйцзе заступился, заодно и вас простили. Раз пташку выпустили, за ней и птенцов.

— Чтоб тебе провалиться, старый болтун! — в шутку заругалась Ци Сян. — Несет всякую чушь.

— Смеешься надо мой, стариком, а? — говорил Боцзюэ. — А я еще не совсем одряхлел. У меня еще хватит силы — вас всех четырех ублажить сумею.

— Представляю, что у тебя за доспехи! — засмеялась Хун Четвертая. — Одно бахвальство.

— А ты на себе испробуй! — не унимался Боцзюэ. — Увидишь, сразу деньги вернешь. — Он обернулся в сторону Чжэн Айюэ: — А ты что молчишь, потаскуха? Или сладостей объелась? Сидит какая-то рассеянная, сама не своя. Может, дома хахаль ждет? О нем задумалась, а?

— Молчит, потому что ты ее своими причиндалами запугал, — вставила Дун Цзяоэр.

— Ладно, запугал или нет, берите-ка лучше инструменты и пойте, — предложил Боцзюэ. — Тогда и отпущу, не буду задерживать.

— Хорошо! — согласился Симэнь. — Вы ему спойте, а вы вином обнесите.

— Мы с сестрицей Айюэ будем петь, — сказала Ци Сян.

Чжэн Айюэ взяла лютню, а Ци Сян — цитру. Они сели на плетеную кушетку и, поправив шелковые юбки, слегка коснулись яшмовыми пальчиками струн. Их алые уста приоткрылись, обнажая белые, как жемчужины, зубы, и полились чарующие звуки, послышалась дивная мелодия. Они пели цикл романсов «юэ-дяо» на мотив «Бой перепелов»:[896]

Мелькают ночи, скоротечны…Лишь небо и земля извечны…

Дун Цзяоэр наполнила чарку У Старшему, а Хун Четвертая — Ин Боцзюэ. Снова взметнулись кубки, ласкались красотки, в ярких нарядах порхая, искрилось в кубках золотых вино.

Да,

Утром — пировать в долине золотистой,[897]Ночью — целовать прозрачный локоток.Жизни наслажденья — как родник игристый,Жизнь — иссякнет мигом, как один глоток.

Вино обошло несколько кругов, и певиц после второго романса отпустили. Симэнь оставил шурина У Старшего и позвал Чуньхуна спеть южную песню, а Цитуну наказал пока готовить лошадь.

— Зятюшка! — обратился к Симэню шурин. — Не извольте беспокоиться насчет лошади. Мы вместе с братом Ином пешком пойдем. Поздно уже.

— Как же это так! — возразил Симэнь. — Тогда пусть Цитун с фонарем до дому проводит.

Шурин У и Боцзюэ дослушали песню и стали откланиваться.

— Прости нас, зятюшка, за беспокойство, — говорил шурин.

Симэнь проводил их до ворот.

— Приказчика Ганя не забудь прислать, — наказывал он Ину, — я с ним контракт заключу. Мне надо еще будет со сватом Цяо повидаться. Чтобы дом приготовить. А то вот-вот и товары сгружать придется.

— Знаю, брат, обязательно пришлю, — заверил его Боцзюэ.

Они простились с хозяином и пошли вместе. Цитун нес фонари.

— Это о каком доме говорил зять? — спросил У.

Боцзюэ рассказал ему о прибытии корабля с товарами, которые вез Хань Даого.

— В доме напротив он собирается открывать лавку атласа, — объяснял Боцзюэ. — А у него нет приказчика. Вот и просит меня подыскать человека.

— А когда же намечается ее открытие? — спросил У. — Нам, близким и друзьям, надо будет поздравить его по такому случаю, поднести подарки, а?

Немного погодя они вышли на Большую улицу, а потом приблизились к переулку, в котором жил Боцзюэ.

— Ступай дядю Ина проводи, — сказал слуге шурин У.

— Нет, нет! — возразил Боцзюэ. — Цитун! Проводи до дому дядю У, а мне фонаря не нужно. Я тут рядом живу.

Они простились, и каждый пошел своей дорогой. Цитун пошел вместе с шурином.

Между тем Симэнь наградил и отпустил Ли Мина и остальных певцов, запер ворота и направился в дальние покои к Юэнян.

На другой день Ин Боцзюэ действительно привел к Симэню одетого в темное платье Гань Чушэня. После приветствий Симэнь заговорил с ним о предстоящей торговле, а немного погодя кликнул Цуй Бэня и велел ему пойти к свату Цяо, чтобы узнать его мнение насчет дома напротив, постройки склада товаров и дня начала торговли.