Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлиньский насмешник

— Да из закладной лавки, — отвечала Цзиньлянь. — Оно такое светлое, сразу мне понравилось. Я и велела у себя поставить. И утром, и вечером отражает. А моих собственных зеркал тут только три.

— А у меня только два, — сказала Юйлоу.

— А эти два чьи же? — спросила Цзиньлянь.

— Сестрицы Чуньмэй, — отвечал слуга. — Она тоже попросила ей отполировать.

— Вот негодяйка! — заворчала Цзиньлянь. — Свои бережет, а перед моими целыми днями вертится. Вот и потускнели, смотреться нельзя.

Зеркала передали старику. Он уселся на раскладную скамеечку и достал ртуть. Не прошло и времени, необходимого для обеда, как ослепительно засверкали все восемь зеркал. Цзиньлянь взяла одно. На нее глядела красавица. Поверхность зеркала походила на чистую гладь осенних вод.

Тому подтверждением стихи:

Как близко лилии цветут,как пышно лотосы раскрылись!Вон чья-то трепетная тень,вон травы на ветру склонились.А средь осеннего прудаколышутся иные стебли.Не промелькнула ль там Чанъэ,поверхность вод едва колебля?Не отрясла ль она пыльцуиль рукавом, или перстамиИ не согрела ль облака,дохнув румяными устами?..Хочу я мотылька поймать, —рукою сделала движенье —И поняла: передо мнойне пруд, а только отраженье.

Старик передал зеркала Цзиньлянь, а та велела Лайаню отнести их домой. Юйлоу попросила Пинъаня взять у приказчика Фу пятьдесят медяков, чтобы расплатиться с зеркальщиком. Старик взял деньги, но уходить не собирался.

— Спроси, что он стоит? — обратилась к привратнику Юйлоу. — Может, мало дали.

У старика заблестели глаза. Он вдруг заплакал.

— Хозяйки спрашивают, что с тобой, — обратился Пинъань к зеркальщику.

— Сказать правду, — начал старик, — мне, братец, шестьдесят первый год пошел. Есть у меня сын. Ему двадцать два, пока не женат, дурака валяет, а мне, старику, на жизнь приходится зарабатывать, его содержать. Непутевый он у меня, по улицам шатается, в азартные игры играет. А тут и вовсе в беду попал. Связали его и к начальнику. Обвинили в воровстве и всыпали двадцать палок. Едва он воротился домой, как у матери одежду заложил. Мать от расстройства в постель слегла и с полмесяца не вставала. У меня с ним был серьезный разговор, а потом он ушел из дому. Где я его только не разыскивал! Решил, было, больше не искать, но я уж стар, а он у меня единственный. Кто ж, думаю, меня на тот свет проводит. Да и дома от него никакого проку. Вот каково мое горе. Вот как обижает старика чадо родимое. И всем жалуюсь и проливаю горькие слезы.

— Спроси, сколько лет его жене, — обратилась Юйлоу к Пинъаню.

— Пятьдесят пять, — отвечал зеркальщик. — И нет у нас ни сына, ни дочери. После болезни ей стало сейчас немножко получше, попросила хоть кусочек копченого окорока. Я все улицы и переулки обошел, у кого только не спрашивал, так мне никто и не дал. Какая досада!

— Не беспокойся! — сказала Юйлоу. — У меня есть копченый окорок. Ступай к Ланьсян, — велела она Лайаню, — скажи пусть даст окорок и лепешек.

— А рисовая похлебка ей нравится? — спросила зеркальщика Цзиньлянь.

— Как не нравится! — говорил старик. — Еще как ест!

Цзиньлянь кликнула Лайаня.

— К Чуньмэй зайди, — наказала она. — Скажи, пусть отвесит два шэна[902] нового рису, который мне моя матушка принесла, и даст пару маринованных баклажанов.

Вскоре появился Лайань со всем, о чем его просили: половиной окорока, двумя лепешками, двумя шэнами рису и парой маринованных баклажанов.

— Повезло тебе, старик! — крикнул он. — Не больна, наверно, твоя жена, а беременна, вот тебя за лакомствами и посылает, чтобы себя подкрепить.

Старик поспешно взял принесенное у Лайаня и положил в корзину. Потом он обернулся к Юйлоу с Цзиньлянь, отвесил низкий поклон и, подняв на плечо коромысло, пошел восвояси.

— И зачем вы, матушки, столько всего ему надавали? — говорил Пинъань. — Надул он вас, старый болтун. А жена у него самая настоящая сводня, целыми днями по улицам шатается. Вчера ее видел.

— Чего ж ты раньше-то нам не сказал, арестант проклятый?! — заругалась Цзиньлянь.

— Ладно, думаю, раз человеку повезло, — отвечал привратник. — Надо ж было ему в это время появиться, вот и получил.

Да,

В безделье женщины стояли у ворот.Глядят — старик-зеркальщик к ним идет…Когда везет — и деньги есть, и пища,А не везет — глотка воды не сыщешь.

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

Глава пятьдесят девятая

Солнце уходит на запад,реки текут на восток.Ветер весенний срываетнежный с цветка лепесток.Капли на ветках у храмав Уских застыли горах,[903]Около дома Сун Юя[904]ветер резвится в цветах.Как с зимородковым платьемвязу сравнить свой наряд?Щеки, под стать абрикосу,нежным румянцем горят.Шумные рощи оделиберег Башуя-реки[905]Те ж, кто на службу отправленкак же от них далеки!

Так вот, только Мэн Юйлоу с Пань Цзиньлянь отпустили старого зеркальщика, на востоке показался неизвестный, верхом на муле. В высокой шапке и с пылезащитным флером на глазах, он торопливо ехал прямо к воротам Симэня. Когда он спешился, женщины бросились было во двор. Но подъехавший снял с глаз повязку, и они узнали приказчика Хань Даого.

— Товар привез? — сразу спросил Пинъань.

— Подводы с товарами в городе, — отвечал Хань. — Где батюшка собирается складывать?

— Батюшки нет дома, — отвечал Пинъань. — У его сиятельства Чжоу пируют. Под склад отведен верх в доме напротив. Заходи, почтенный.

Вскоре появился Чэнь Цзинцзи, и вместе с Хань Даого они пошли в дальние покои к Юэнян.

Выйдя из залы, Хань Даого стряхнул с себя дорожную пыль и умылся, а Ван Цзину наказал отнести багаж домой. Юэнян распорядилась накормить приказчика.

Немного погодя прибыли и подводы с товаром. Цзинцзи отпер склад, и грузчики принялись таскать наверх корзины и сундуки. После разгрузки всех десяти больших подвод расплатились с возчиками. Таскать пришлось до самых фонарей. Цуй Бэнь тоже пришел на подмогу. Когда весь атлас был перенесен наверх и пересчитан, склад заперли и опечатали, а грузчиков наградили за работу и отпустили. Дайань еще до этого отправился к начальнику гарнизона Чжоу доложить Симэню. Тот осушил несколько чарок и с наступлением темноты отбыл домой, где ожидавший его приказчик Хань рассказал ему о поездке.

— Господину Цяню письмо передал? — спросил Симэнь. — Как он, пособил?

— А как же! — воскликнул Хань Даого. — Письмо очень помогло. Господин Цянь намного снизил пошлину за десять подвод. Две корзины атласа я считал за одну, а три кипы — за две, и они прошли как чай и благовония. Так что за десять больших подвод с меня взяли всего тридцать с половиной лянов серебра. Господин акцизный ограничился просмотром моей описи товаров и пропустил нас без проверки. Тут же мы и наняли возчиков.

Симэнь был очень доволен таким оборотом дела.

— Нужно будет завтра же купить дорогие подарки и отправить господину Цяню, — сказал он и обернулся к Чэнь Цзинцзи: — Ступай в дальние покои, скажи, чтобы несли закуски и вино. Угости приказчика Ханя и брата Цуя.

После угощения все разошлись.

Слух о возвращении Хань Даого дошел и до его жены Ван Шестой. Она поспешно взяла у Ван Цзина принесенный им на спине багаж и спросила:

— Сам приехал?

— Пока за разгрузкой товаров смотрит, а потом будет с батюшкой говорить.

Ван Шестая велела служанкам Чуньсян и Цзиньэр заварить лучшего чаю и приготовить лучшие закуски. К вечеру прибыл Хань Даого и поклонился жене. Он разделся и умылся. Потом супруги, оставшись наедине, поведали друг другу, как они тосковали в разлуке. Хань Даого рассказал жене об успешной покупке товаров. Ван Шестая до прихода мужа заметила у него в тяжелой сумке солидную толику серебра и спросила:

— Заработал?

— Товаров, вина и рису привез на сотню-другую лянов, — отвечал он. — Все пока в лавке сложил. Со временем продам, выручу серебра.

— От Ван Цзина слыхала, — рассказывала обрадованная жена, — хозяин нанял приказчика Ганя. Мы с ним и братом Цуем будем поровну барыши делить. Неплохо, а? Лавку в следующем месяце открывают.

— Тут есть кому торговать, — заметил Хань Даого, — а вот на юге человек нужен. Товары закупать и склад сторожить. Батюшка опять меня, наверно, пошлет.

— Ну и поезжай! — подхватила Ван. — Умелому, говорят, больше достается. Ты же по торговой части мастер. Вот батюшка тебя и посылает. А без труда не выловишь и рыбки из пруда. Пробудешь там года два-три, а надоест, я с батюшкой поговорю. Пусть Ганя или Лайбао посылает. А ты здесь торговлей займешься. Ладно?