Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлиньский насмешник

— Помилуйте, милостивый государь! — отвечал Вэнь. — Вы преувеличиваете мои способности, уверяю вас.

После чаю Симэнь проводил их в крытую галерею, где расположились придворные смотрители Лю и Сюэ.

— Господа! — обратился к ученым Сюэ. — Прошу вас, снимите ваши халаты!

К гостю присоединился и хозяин, предложивший им занять места. После долгой церемонии ученые, раскланиваясь, наконец, сели — один по одну, другой по другую сторону стола.

Когда завязалась беседа, прибыли шурин У Старший и тысяцкий Фань. После приветствий они заняли свои места. Немного погодя появились Дайань и Чжэн Фэн с посыльным.

— Певицы пожаловали, — объявили они.

— А ее у Ванов нашли? — поинтересовался Симэнь.

— Приглашали, но она не успела отбыть, — пояснял Дайань. Хотел было мамашу ее связать, но она перепугалась и сразу к паланкину пошла. Всех четырех доставили.

Симэнь вышел и встал на ступенях залы. Появились певицы и, грациозно изгибая осиные талии, склонились в поклоне перед хозяином. Они напоминали усыпанные цветами ветки, которые колыхали порывы ветра. Их расшитые пояса развевались. На Чжэн Айюэ была лиловая газовая кофта и белая с бахромою юбка. Ее прическу украшали торчавшие сбоку шпильки-фениксы и нежно позванивавшие подвески. Тонкий стан ее был гибок, как ивовая ветка, своей внешностью она напоминала лотос.

Да,

Другой такой не сыщешь чаровницы,Не хватит золота любовью насладиться.

— Почему не идешь, когда тебя зовут? — спрашивал ее Симэнь. — Что это за выходки! Думаешь, от меня увильнуть сумеешь, да?

Айюэ отвесила земной поклон, не проронив ни слова, только улыбалась. Потом, примкнув к остальным, ушла в дальние покои. Певицы земными поклонами приветствовали Юэнян и остальных хозяек, среди которых заметили Ли Гуйцзе и У Иньэр.

— А вы уж тут? — удивились вошедшие.

— Мы уж два дня дома не были, — отвечала Гуйцзе. — А вы где до сих пор были?

— Мы-то давно бы собрались, если б не Айюэ, — заметила Дун Цзяоэр. — Она нас задержала. Все ломалась.

Айюэ, прикрыв личико веером, только улыбалась.

— А это барышня чья? — спросила Юэнян, указывая на Айюэ.

— Младшая сестра Чжэн Айсян, — пояснила Дун Цзяоэр. — Разве вы ее не знаете, матушка? Она всего с полгода как с девичеством распрощалась. Ее зовут Чжэн Айюэ.

— Какая стройная! — заметила Юэнян.

Вынесли чай. Накрыли стол, и певицы сели за чай. Цзиньлянь приподняла у Чжэн Айюэ юбку и посмотрела ножки.

— У вас, певиц, почему-то очень острые носки, — говорила Цзиньлянь. — Не как у нас. У нас нога соразмерная, а у вас слишком большие пятки.

— И чего она придирается? — обратилась Юэнян к супруге У Старшего. — Только бы себя выставить. Других красотою своей затмить.

Немного погодя Цзиньлянь вынула из прически Айюэ шпильку.

— Где такую делали? — спрашивала Цзиньлянь, разглядывая золотую шпильку, отлитую в форме рыбки.

— Это я у нашего домашнего ювелира заказывала, — ответила певица.

Юэнян позвала Гуйцзе и Иньэр.

— Присаживайтесь, выпейте чайку, — пригласила их хозяйка.

Гуйцзе с Иньэр присоединились к остальным певицам.

— Может, пройдемся по саду? — предложила им Гуйцзе.

— Обождите, мы сейчас придем, — сказала Дун Цзяоэр.

Гуйцзе и Иньэр, сопровождая Цзиньлянь с Юйлоу, миновали внутренние ворота и направились в сад. К крытой галерее они не пошли, потому что там пировал хозяин с гостями, а, полюбовавшись немного цветами, завернули к Пинъэр навестить Гуаньгэ. Мальчику опять нездоровилось. Он то и дело просыпался в испуге, плакал и не сосал молоко. Пинъэр, не отходя ни на шаг, смотрела за сыном. Она поспешно встретила вошедших и предложила присаживаться.

— А сынок спит? — спросила Гуйцзе.

— Целый день проплакал, — отвечала Пинъэр. — Уложила лицом к стене, спит пока.

— Старшая говорит, надо бабку Лю позвать, — заметила Юйлоу.

— Что ж ты слугу не послала?

— Сегодня у хозяина торжественный день, — отвечала Пинъэр. — Завтра позову.

Пока они говорили, в комнату вошли певицы, дочь Симэня и Сяоюй.

— Вот вы где, оказывается! — воскликнула дочь Симэня. — А мы весь сад обыскали.

— Там неудобно, гости пируют, — сказала Юйлоу. — Мы немного постояли и сюда пошли.

— А вы что там до сих пор делали? — поинтересовалась Гуйцзе у Хун Четвертой.

— Мы у матушки Четвертой[893] чай пили, — отвечала певица.

Цзиньлянь обернулась к Юйлоу и Пинъэр.

— Матушка Четвертая?! — Цзиньлянь засмеялась. — Кто это тебе сказал, а?

— Она нас стала чаем угощать, — говорила Дун Цзяоэр, — и мы не знали, как ее называть, и спросили. Называйте, говорит, матушкой Четвертой.

— Вот бессовестная негодница! — продолжала Цзиньлянь. — Одно дело — когда другие назовут, а то сама себя величает. Кто тебя здесь возвышает, кто в расчет берет, кто матушкой называет?! Муж как-то раз заглянул на ночь, и уж расцвела, разукрасила — целую красильню развела. В тот вечер у матушки Старшей невестка ночевала, у Второй — Гуйцзе, у тебя — золовка Ян, у сестрицы Ли — Иньэр, а у меня — мать-старуха. Вот он к тебе и пошел, а то тебе бы и не дождаться никогда!

— А поглядела бы ты на нее нынче утром! — вставила Юйлоу. — Как батюшку отправила, сама во двор вышла — одного зовет, другого кличет. Уж так-то из себя воображала.

— Не потворствуй, говорят, служанке и не балуй дитя, что верно, то верно, — заметила Цзиньлянь и обернулась к Сяоюй. — Слыхала, батюшка матушке говорил, будто хочет ей служанку покупать. Он вроде к ней пришел, а она знай себе убирается. Когда он ее спросил, она, потаскуха, не упустила случая. Я, говорит, день-деньской покою не знаю. А вечером еще убираться в спальне приходится. А батюшка ей: не беспокойся, мол. Я с хозяйкой потолкую. Пусть подыщет тебе служанку. Правда был такой разговор?

— Я не знаю, — отвечала Сяоюй. — Может, Юйсяо слыхала.

— У нас у всех гости были, вот батюшке и пришлось к ней идти, обратившись к Гуйцзе, — продолжала Цзиньлянь. — А то б он разве пошел к ней! У меня нет обыкновения человека за глаза оговаривать. Но вы себе не представляете, какой у нее язык. Ей только попадись! Ей так своего добиться не удается, вот она и наговаривает, яму человеку роет. Я с ней по возможности вообще не разговариваю.

Сючунь внесла чай, заваренный с орехами. Все сели.

Вдруг спереди донеслась музыка и барабанный бой. Прибыл военный комендант Цзин. Ему наполнили чару. Дайань пошел звать певиц. Свата Цяо в тот день не было. Первыми ублажали гостей забавники и шутники, разыгравшие сценку-фарс, потом музыканты, танцоры и акробаты.

Начали подавать кушанья. Когда принесли суп, пожаловал лекарь Жэнь в парадном платье. Симэнь проводил его в залу, где после обмена приветствиями Жэнь велел слугам достать платок с пожеланиями долголетия и два цяня серебра.

— Только вчера мне стало известно от Хань Минчуаня о вашем дне рождения, почтеннейший сударь, — говорил он, протягивая подношения. — Прошу прощения за опоздание.

— Разве я посмел бы утруждать вас, сударь! — отвечал Симэнь. — Ваш визит делает мне большую честь. Премного вам благодарен за щедрые подношения и чудодейственное средство, которое вы изволили прописать в прошлый раз.

После положенных церемоний лекарь Жэнь хотел было поднести Симэню заздравную чарку.

— Не извольте беспокоиться, — вежливо отказался хозяин. — Я вам крайне признателен за подношения.

Лекарь Жэнь снял халат и занял четвертое место слева, как раз за шурином У Старшим. Подали суп с рисом, слуге Жэня передали коробку со съестным.

— Премного вам благодарен, сударь, — проговорил Жэнь и велел слуге унести коробку.

Когда все уселись, певицы заиграли на инструментах и спели заздравные куплеты. Симэнь попросил их обнести гостей вином. Появились актеры. Они протянули придворным смотрителям Лю и Сюэ свой репертуар, и те выбрали сцены из драмы «Хань Сянцзы провожает богача Чэня на пир бессмертных».[894]

Только они исполнили сцену, с улицы донеслись окрики сопровождающих.

— Его сиятельство столичный воевода Чжоу прибыли, — доложил Пинъань.

Симэнь в парадном одеянии вышел ему навстречу. Не успели они обменяться приветствиями, как хозяин предложил гостю раздеться.

— Я прибыл исключительно для того, чтобы поднести брату заздравную чарку, — говорил Чжоу.

— Не утруждайте себя, почтеннейший! — заявил вышедший к нему навстречу смотритель Сюэ. — Достаточно и обыкновенных приветствий.

Оба отвесили друг другу поклоны.

— Прошу покорнейше меня простить за опоздание, — говорил Чжоу, и, сняв парадное платье, поприветствовал остальных собравшихся.

Воевода Чжоу занял третье место слева. Ему принесли прибор и все подававшиеся до того блюда, а также суп с рисом. Ниже угощали его слуг. Им поставили два блюда сладостей, два блюда мяса и два жбана вина.