Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй - Ланьлиньский насмешник

Немного погодя сестры за компанию с Симэнем стали лакомиться лепешками. Когда посуду убрали и протерли стол, на нем появился лилово-красный коврик. Со столика у кровати подали благоухающую лаковую коробку, в которой лежал набор из тридцати двух фишек слоновой кости. Началась игра. Симэнь вынул кость «раздел меж небом и землей», «стрелы летят в десятке направлений». Айсян достались фишки «земля», «бутоны распустились, и вьются бабочки на ветках». Айюэ вытянула кость «человек», «по лестнице взбираюсь, чтоб насладиться луной».

Потом кости убрали и подали вино. На блюдах грудами лежали редкие плоды и фрукты, искрилось пеной золотой вино. Тут были утки, гуси, куры, свиные ножки, жареный дракон и феникс — редчайшие яства, каких не встретишь на земле, нечасто найдешь и на небе.

Да,

После плясок и лунаКанула за Циньский терем.После песен облака,Чуский двор укрыли в темень.[911]

Сестры угощали Симэня то нефритовым нектаром, то яшмовым напитком. Одна подносила чарку цвета зимородка, другая — кубок с изображением неразлучных уточек. Потом хозяйки настроили инструменты, подтянули колки и сели к занавесу. Айсян заиграла на цитре, Айюэ — на лютне, и они запели цикл «Вдруг по сердцу пришлась». Эти романсы в исполнении таких красавиц могли, в самом деле, смягчить даже каменное сердце.

После пения на десерт подали двенадцать блюд изысканнейших сладостей и фруктов, и хозяйки пригласили гостя к столу. Во время пира появились кости, и началась игра на пальцах. Немного погодя Айсян сделала вид, что хочет переодеться и удалилась, оставив Айюэ наедине с Симэнем.

Симэнь достал из рукава два белых шелковых платка с двойной каймой. В одном были завернуты три зубочистки из слоновой кости, а в другом — позолоченная коробочка.

— Тут ароматный чай? — спросила Айюэ и открыла коробочку.

— Нет, здесь средство, которое я принимаю для подкрепления, — сказал Симэнь. — А чай я храню в бумажном пакетике.

Он достал из рукава пакетик плиточного ароматного чаю с цветами корицы и протянул Айюэ. Она ему не поверила и засунула руку к нему в рукав, откуда извлекла лиловый газовый платок. В нем была завернута пара оправленных в золото зубочисток, Айюэ стала рассматривать приглянувшийся ей платок.

— Я такие же видела у Ли Гуйцзе и у Иньэр, — сказала она. — Оказывается, это ты им подарил.

— А кто еще, как не я?! — отвечал Симэнь. — Мне их из Янчжоу на корабле привезли. Если тебе нравится — возьми. Потом и твоей сестре принесу.

Он подсыпал в вино снадобья из позолоченной коробочки и осушил чарку, потом заключил Айюэ в объятья, и они стали пить вино из уст в уста. Симэнь играл ее упругими персями, полными, округлыми и мягкими, как клубок конопляных волос, и одновременно расстегивал ее кофту, чтобы насладиться зрелищем их сверкающей нефритовой белизны. От этого у него вспыхнуло желание. Его штуковина, находившаяся ниже пояса, вдруг оживилась, и он, распустив пояс, понудил Айюэ мять ее. Это мужское естество было столь больших размеров, что красавица ужаснулась и обвила руками шею Симэня.

— Дорогой мой, — говорила она, — мы первый раз встречаемся. Пожалей меня. Умерь вполовину страсть, а то погубишь меня. Это у тебя, наверно, от снадобья. От рожденья такого не бывает. Разве от природы он может быть таким стремительным, таким багровым и бесстыдным?!

— Девочка моя, — с улыбкой ответил Симэнь, — не попробуешь ли ты его на вкус?

— Зачем спешить? — отвечала Айюэ. — Это только наша первая встреча. Как я могу брать его в рот, когда мы еще не знаем друг друга? У нас впереди еще столько встреч, сколько листьев на дереве. Будет время и на флейте поиграть.

Симэнь хотел было приступить к делу, но его перебила Айюэ.

— Налить вина? — спросила она.

— Нет, не хочу, — отвечал он. — Давай ложиться.

Айюэ кликнула служанку. Та убрала стол и помогла Симэню разуться. Сама же Айюэ удалилась в дальнюю комнату переодеться и омыть свои нефритовые врата. Симэнь наградил служанку серебром и лег. Служанка воскурила благовония. Наконец вошла Айюэ.

— Может выпьешь чаю? — спросила она гостя.

— Не хочу я чаю, — ответил Симэнь.

Айюэ заперла дверь, опустила шелковый полог, разделась и, подложив на постель подушку, легла, чтобы предаться утехам пурпуровых уток-мандаринок. Тело ее было мягким, а заветное место таким белым, безволосым, что напоминало крупитчатую пышку и вызывало прилив любви и нежности. Дабы черпать его полными горстями, Симэнь обнял девушку за талию. Она была поистине живою яшмой, тончайшим ароматом во плоти — тем, чего не приобретешь и за тысячу цзиней золота.

Симэнь взял две белоснежные, как серебро, ноги и положил их себе на бедра. Его штуковина, поддерживаемая подпругой, устремилась прямо в центр цветка, но головка была слишком большой. Долго возился Симэнь Цин, но ему удалось ввести только самый кончик. Айюэ, нахмурив брови и раскинув руки на подушке, терпела. Глаза ее, похожие на звезды, помутились, и она прошептала:

— Пощади меня на этот раз!

Но вместо этого Симэнь Цин положил ее крохотные ножки себе на плечи и стал беспорядочно вставлять и вынимать свой предмет, испытывая неимоверное наслаждение.

Да,

Бессчетные соцветья нежных персиковсреди весны раскрылись поутру.Внезапно ивы, тополи изящныелиствою зашумели на ветру.Тому свидетельством стихи:В водяных кружевахКак кувшинки прекрасны!И, казалось, в векахЧары девы всевластны.Но улыбка Си ШиМиг — и смыта водою…В сердце боль заглушиИ утешься с другою.Вновь, весна, закружиНа Хэ-яне[912] свой танец,Музыканты в глушиВоспевают красавиц.Ах, к чему подражатьНеуклюже Ван Вэю?![913]Сердца пыл удержатьЯ весною сумею.

Симэнь вернулся тогда от Чжэн Айюэ в третью ночную стражу. На другой день, отпустив мужа в управу, Юэнян с Юйлоу, Цзиньлянь и Цзяоэр сидели у себя, когда в комнату с подарками от надзирателя Ся вошел Дайань. Надзирателю Ся по случаю дня рождения посылались четыре блюда яств, жбан вина и кусок золотой парчи.

— К кому это вчера батюшку в паланкине носили? — спросила слугу Юэнян. — Где он до поздней ночи пировал, а? Наверно, опять жену Хань Даого навещал? Оказывается, ты арестантское отродье, ему свидания устраиваешь, а мне зубы заговариваешь.

— Что вы, матушка! — возразил Дайань. — Приказчик Хань домой вернулся. Как батюшке к ней идти!

— Так куда же? — добивалась Юэнян.

Дайань только засмеялся и, ничего не сказав, понес коробку с подарками.

— К чему вы, матушка, спрашиваете этого арестанта? — заметила Цзиньлянь — Он все равно правду не скажет. Кажется, батюшку сопровождал еще слуга-южанин. Лучше у него разузнать.

Позвали Чуньхуна.

— Ты вчера батюшку сопровождал? — обратилась к слуге Цзиньлянь. — Говори, где он пировал. Правду говори, не то матушка Старшая бить велит.

Чуньхун опустился на колени.

— Не бейте меня, матушка! — говорил он. — Я все объясню. Мы с Дайанем и Циньтуном вышли из главных ворот и проследовали за паланкином по улицам, потом свернули в переулок и очутились у дома с полуоткрытой дверью. Она была украшена зубцами, а в дверях стояла ярко разодетая госпожа.

— Что же ты, арестант, притона не распознал? — Цзиньлянь засмеялась. — Еще шлюху госпожой величает. Какая же она из себя, эта твоя госпожа, а? Не узнал в лицо?

— Нет, не узнал, — отвечал Чуньхун. — Она на бодхисаттву похожа. Сразу за дверями скрылась. А на голове, как у вас, матушка, сетка. Когда мы вошли, появилась седая барыня, поклонилась батюшке и пригласила пройти в дальние покои. Из-за бамбуковой изгороди вышла еще одна молодая госпожа, но без сетки. У нее было чистое, овальное, как тыквенное семечко, лицо и ярко-красные губы. Они сели с батюшкой пировать.

— А вы где ж были? — спросила Цзиньлянь.

— Мы были у старой госпожи, — отвечал слуга. — Она нас вином угощала и котлетами.

Юэнян и Юйлоу, будучи не в силах сдержаться, рассмеялись.

— Ну, а другую госпожу узнал? — спросили они.

— Она вроде петь к нам приходила, — отвечал слуга.

— Так это ж Ли Гуйцзе! — опять засмеялась Юйлоу.

— Но как она туда попала? — недоумевала Юэнян.

— У нас на дверях никаких зубцов нету, — сказала Ли Цзяоэр. — И бамбуковой изгороди тоже.

— Ты и сама не знаешь, — говорила Цзиньлянь. — Раньше не было, а теперь есть.

Вернулся Симэнь и тут же отправился поздравлять с днем рождения надзирателя Ся.

А пока расскажем о Пань Цзиньлянь. Держала она у себя кота. Был он весь белый, только на лбу выделялось черное пятнышко вроде малюсенькой черепашки. За это она прозвала его Угольком-в-снегу или Львенком-Снежком. Кот ловко носил в зубах платок, подымал с полу веер. Когда не было Симэня, Цзиньлянь обыкновенно с вечера клала Снежка с собой под одеяло, и он никогда не пачкал ей постель. Во время обеда кот ел, забравшись к хозяйке на плечо. Только она его поманит — кот сразу подбегает, а погрозит — отходит. Цзиньлянь больше звала его Снежком-разбойником и кормила не говяжьей печенкой, не вяленой рыбой, а давала каждый раз по полцзиня свежего мяса. И до того жирный и пушистый отъелся кот — куриное яйцо в шерсти упрячешь. А как его любила Цзиньлянь! Целыми днями у себя на коленях держала. Все его подзуживала да поддразнивала. Недоброе задумала Цзиньлянь. Зная, как боится кошек Гуаньгэ, она, оставаясь в комнате одна, завертывала в красный шелк кусок мяса и велела коту бросаться на лакомое.