Оксюморон - Максим Владимирович Альмукаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По всему видать прав был старик Фрейд, говоря, что все отношения мужчины и женщины обусловлены сексом. Можно сколько угодно врать себе. Наверное, можно даже обмануть себя, но нельзя обмануть природу.
От моих мыслей меня оторвал шум, доносящийся из-за двери. Не прошло и минуты как в комнату ввалился воевода, а следом за ним Древко. Какое-то время они стояли у двери переминаясь с ноги на ногу. Было видно, что они несколько обескуражены.
– Ну? – строго спросил старик, переводя взгляд с одного на другого.
– Всё сделали, кормилец, как ты велел.
Не сказав ни слова, старик махнул рукой отпуская обоих. Когда дверь закрылась и в комнате снова воцарилась тишина, старик отхлебнул из своего блюдца и произнёс, о себе ничего рассказать не желаешь?
Я пожал плечами,– мне нечего о себе рассказывать. Вот я бы про ваши порядки с удовольствием бы послушал.
Старик улыбнулся предвкушая длинную беседу,-говоришь про порядки наши узнать желаешь? Похвально. Что же, уважить гостя это мы в раз завсегда. Давай-давай, потолкуем об этом милок, – сказал старик – ночь у нас с тобой впереди длинная, схожу вот только собак проверю.
С этими словами он поднялся с лавки вышел из горницы оставив меня одного. Спустя несколько минут я услышал как во дворе звякнула цепь и задорно гавкнула собака, а после снова всё стихло. Вскоре вернулся старик. Усевшись на против меня он сказал
– Под небом люди живут, так сказать, по-разному, сказал старик.
Я отметил, что старик интонационно выделил “по-разному”.
– Город наш лежит, как ты верно заметил, у дороги. Все мы живём у дороги, на которой тебя и остановил Древко-дурак, – при последнем слове старик довольно осклабился как это делают те, кому доставляет особое наслаждение унижать всякого кто стоит ниже их на социальной лестнице.
– Так говоришь, у вас воеводу выбирает народ?
Я кивнул.
– А спустя четыре года воевода свою власть сам передаёт последышу?
– Ну, примерно так – ответил я.
– Вы там похоже… – не договорив фразу, он вкрутил в висок указательным пальцем невидимый шуруп.
Я молчал, не зная, что мне говорить.
Старик снова отхлебнул из блюдца, а после глубоко и тяжко вздохнул словно внутри у него распростёрся огромный океан. Поставив своё блюдце на стол, он погрузил пальцы в бороду и уставился в пол. Какое-то время он прибывал в какой-то прямо-таки трактирной задумчивости. Затем подняв на меня взгляд, уставился мне прямо в глаза. С минуту мы смотрели друг на друга. Затем он снова устремил взгляд себе под ноги. И скорее, чтобы нарушить молчание которое к слову уже начало меня тяготить я спросил.
– А у вас тут как-то по-другому разве жизнь устроена?
Очевидно не заметив в моих словах сарказма, Оляпа произнёс, не поднимая от пола глаз:
– А у нас тут как-то по-другому жисть устроена.
Он вновь поднял на меня глаза и сказал изменившимся тоном.
– А ты как думал, гость дорогой. Шутка сказать, две тысячи десятый год на дворе. Мы чай сами с усами, живём своим разумением и правим собою сами как предки нам заповедали. Ну, правда ко мне иной раз приходят за советом, прежде чем вынести какое-нибудь решение, а так решаем заботы и суд вершим все вместе. Я вот правда случая такого не припомню, чтобы хоть одного воеводу не пришлось батогами править, чтобы он наконец не уразумел, что не есть он более власть когда вече его сымет со стола. Но это что, вот раньше бывало вместе с теремом палили.
– А как вы решаете когда время пришло менять воеводу, – спросил я.
–А не мы решаем,– сказал старик, глядя словно бы сквозь меня,– жизнь, гость дорогой, сама решает. Возмутится люд чем-либо, придут в терему воеводы попросят добром уйти, тот возьми да и пошли люд подальше. Люди пожгут терем. После обыкновенно недельное гуляние. А после соберутся погутарят да и примутся заново терем возводить. И вот тут –то, во время работы воевода будущий сам и проявится. Работа гость дорогой штука интересная. Она сама всех на свои места расставляет. Кому в воеводы а кому на огороды.
– Как это? – удивился я.
– А вот так, старик лукаво прищурился, работают значится мужики топориками, стучат, и среди них к концу дня проявляется самый расторопный, самый смекалистый. Вот он то и берёт власть в свои руки. Сперва над работой, а уж после над жизнью. Ну а когда приходит время его менять то три раза просят добром уйти, ну а уж после не обессудь, мил человек. Поджигают терем вместе с хозяином и всем его живьём. Так что в каком-то смысле сам себе, касатик, поленницу каждый воевода складывал.
– Значит живёте вы здесь не скучно – сказал я, сразу почувствовал, как цинично прозвучало моё замечание.
– Что есть, то есть – согласился старик – скучать нам милок совсем не досуг.
И он так живописно подмигнул, что мне сразу стало понятно кто отец ребёнка, которого носила на руках девушка.
– Что делать, гость дорогой, – сказал старик прихлёбывая из блюдца – мы любим тех, с кем нравимся себе, и он довольно осклабился обнажив жёлтые зубы. Возможно вы найдёте мои слова излишне циничными, но мне удобно полагать именно так.
– Живёт, живёт Забавушка теперь в моём доме, – прожурчал старик – приютил несчастную с малюткой, как никак свои – древляне. Она дочь одного из прежних наших воевод. Сиротой осталась.
Мне вдруг пришла в голову мысль, впрочем, довольно пошлая, что слово Забава более походит в качестве клички какой-нибудь проститутки с тверской, чем в качестве имени красивой девушки, которой, возможно, просто не повезло в этой жизни. Впрочем читатель, тебе возможно захочется спросить у меня, в чём собственно заключается принципиальная разница между проституткой с Тверской и красивой девушкой, которой не повезло в этой жизни, и которая в связи с обстоятельствами вынуждена проживать в чужом, хм… ладно, тереме, и делить постель с хозяином этого терема? Отвечу честно, с ответом затрудняюсь.
– А что с её отцом случилось? – спросил я.
– Как что, изумился старик, я же говорил
