Восторг гаргульи (ЛП) - Лукас Наоми

Я стягиваю штаны и засовываю руку под трусики. Мне не больно. Я влажная, но не мокрая. Я вжимаю свой крошечный палец, лицо краснеет, когда в моей голове проносится фантазия ‒ он врезается в меня, клеймя меня между ног.

Я отдергиваю палец.

«Мне бы хотелось, чтобы он меня трахнул».

Я хочу ощутить, как он трахает меня и боль, чтобы меня обжег его член. Это постоянное возбуждение становится мучительным. Застонав, я смотрю на ящик прикроватной тумбочки, обдумывая возможность быстрой возьни с вибратором.

Вместо этого я позволяю дневному свету рассеивать мой взгляд, размывая острые детали, как во сне, и возвращаю свое внимание к маркировкам и тому, что они означают. Моя кожа изменилась. Это доказательства.

Тогда это правда. Мы связаны. Что-то началось, когда я пролила кровь на его крыло, потому что именно на следующую ночь он впервые явился мне во сне, и я произнесла его имя.

Имя, которое опасно знать из-за…

Адриана ‒ Эдрайола.

Мой страх стремительно возвращается ‒ настоящий, опасный ужас. Мысли напрягаются, льются каскадом, одно неизвестное перетекает в другое. Демоны существуют. И один из них здесь, в моем родном городе. Пожар, побег из тюрьмы, порезанные шины ‒ за ним следует хаос. Ему нужно имя Зуриэля. Он хочет, чтобы я назвала его ему.

Адриан знает, кто мои родители.

Мое дыхание сбивается, мое отражение размывается.

«Что мне делать?»

Мой взгляд ловит блеск его золотого клейма. Оставить свой след было важно, это его высший приоритет. Инстинктивно мои руки блуждают, ложатся на мою грудь и живот, сопоставляя мои меньшие пальцы с силуэтом его больших пальцев. Одна рука на моем сердце, а другая… на моей утробе.

«Сердце и утроба, ядра любви и созидания».

Я не знаю, что, черт возьми, это значит.

Я делаю вдохи один за другим, пока мое сердце не перестанет учащенно биться. Я помню указание Зуриэля найти его.

Отвернувшись от зеркала, я достаю из кармана брюк телефон, ключи и бумажник и запихиваю испорченную одежду под кровать. Свежая одежда в руках, я прокрадываюсь в ванную в халате, надеясь избежать встречи с родителями, когда Устрица проносится мимо меня и поднимается в мою комнату с поднятой шерстью на спине. Я в замешательстве смотрю ему вслед и качаю головой, ныряя в ванную.

Через несколько минут я бегу вниз по лестнице, отработанная ложь крутится у меня на языке. Мой телефон забит бесчисленным количеством игнорируемых сообщений. Папа снова пригласил Эдрайола на ужин, а мама упросила меня прийти домой на ужин. Затем, позже тем же вечером, папа спросил, все ли со мной в порядке, потому что он увидел, что моя машина все еще стоит возле музее, когда он высадил Эдрайола.

Демон был здесь.

Поворачиваю за угол на кухню ‒ ноги останавливаются на пороге.

Эдрайол сидит за столом, перед ним тарелка блинов, и пьет кофе. Он смотрит на меня и усмехается, с сиропом и блинчиками, раздавленными между его зубами.

‒ Саммер! ‒ вскрикивает мама, когда видит меня, обнимает и крепко сжимает.

Она отступает назад и скрещивает руки на груди.

‒ Какое облегчение было обнаружить тебя сегодня утром в твоей постели. Когда ты пришла? Ты заставила меня сильно волноваться!

‒ Плохая связь, ‒ бормочу я, не в силах отвести взгляд от Эдрайола. ‒ Я, хм… Я задержалась, отвлеклась на уборку экспоната, а потом, когда добралась до своей машины, она не завелась. Сел аккумулятор. Должно быть, я оставила свет включенным. В итоге я поехала домой на такси. Папа, ты можешь отвезти меня в город и помочь с машиной?

Я отрываю взгляд от Эдрайола и перевожу взгляд между родителями.

Ведя себя как обычно, я беру из шкафа тарелку.

Губы папы сжимаются, когда он осматривает меня.

‒ Я отвезу тебя в город и посмотрю твою машину. В любом случае, я забираю Эдрайола обратно ‒ если бы мама не застала тебя спящей, мы были готовы пойти в полицейский участок. Ты должна была ответить на наши сообщения. Или хотя бы позвонить нам из магазина. Это на тебя не похоже.

‒ Я пыталась.

Моя кожа кажется слишком напряженной, чувство вины сочетается со страхом. Вчера вечером я ни разу не подумал о своих родителях.

‒ Адриан так волновался за тебя, что приехал сюда автостопом этим утром, ‒ говорит моя мама, и в ее голосе звучит гнев. ‒ Ты должна была ответить на телефонный звонок в музее. Со всем, что здесь происходит, серьезно, Саммер?

‒ Мне жаль. Я была… в подвале и не слышала звонка.

Я смотрю на стол для завтрака, заставленный блинами. С пустой тарелкой в руке у меня нет другого выбора, кроме как подвергаться ругательствам и преломлять хлеб с демоном. Я наливаю чашку кофе, молясь, чтобы кофеин помог.

Эдрайол изучает меня, пока я сажусь напротив него. Я дрожу под его взглядом.

‒ Надеюсь, что наш друг-горгулья не является экспонатом, нуждающимся в дополнительном ремонте, ‒ говорит он.

Меня охватывает тошнота.

‒ Нет, это… эээ, какие-то старинные кресты. На них попала вода. В подвале течь.

Он все еще ухмыляется, когда я смотрю на него, и я испуганно опускаю глаза на тарелку. Что он может мне сделать? Моим родителям? Насколько сильны демоны?

В моей голове проносились вспышки самых жестоких криминальных шоу, которые я когда-либо видела. Ужасные вещи, которые совершили люди… предположительно. Моя челюсть сжимается, и зубы начинают болеть.

‒ Учитывая все происходящее, я бы хотел, чтобы Хопкинс вернулся, ‒ усмехается папа. ‒ Прошлой ночью в ювелирный магазин ворвались. Ты уверена, что хочешь работать сегодня? Мы могли бы просто завести твой двигатель, и вернешься домой или присоединишься ко мне в магазине.

‒ Я не собираюсь открывать музей. Мне нужно навести порядок после вчерашнего беспорядка и позвонить кому-нибудь по поводу труб.

‒ Никогда не знаешь, какая опасность скрывается за безопасным каменным фасадом, ‒ предупреждает Эдрайол. ‒ Я слышал, твоего начальника уже давно нет. Где он? Ты знаешь?

Покачав головой, я проглатываю кусок блина, не разжевывая, и он застревает в горле. Я встречаюсь взглядом с Эдрайолом, и его ноздри раздуваются, слишком широкие для мужских. Мои губы дрожат. Мои маркировки становятся горячими. Сжимая пальцы в ладони, я подавляю инстинктивное желание провести ими по рубашке.

Папа вздыхает.

‒ Запри двери. И держи ту биту, которую я тебе дал, при себе. Я хочу, чтобы ты звонила мне по стационарному телефону каждые два часа.

Он меняет разговор, и я отрываю гипнотический взгляд от Адриана, вместо этого глядя на свою еду. Его улыбка запомнилась мне.

Я молча киваю.

‒ Так и сделаю.

‒ Хочешь, я взгляну на протечку? ‒ предлагает Эдрайол.

‒ Нет!

Родители бросают на меня гневные взгляды, и я запихиваю блин в рот.

За оставшуюся часть еды мама пинает меня по ногам не менее пяти раз, явно недовольная моим поведением. Устрица так и не показался. Постоянное внимание Эдрайола ‒ самое худшее, потому что между укусами и подшучиванием над моими родителями он не спускает с меня глаз. По крайней мере, надолго.

Даже когда он смотрит на моих родителей, напряжение его взгляда остается. Его злая ухмылка. Краем глаза кажется, что она стала шире лица.

Я сосредотачиваюсь на старых обоях с цветочным рисунком позади него. В детстве я изучала повторяющиеся желтые и зеленые узоры и запоминала их. Только эти узоры, этот дом уже не кажется безопасным.

Мне нужно выбраться отсюда, нужно увести Эдрайола из моего дома и подальше от моих родителей.

Мое лицо яростно краснеет, я очищаю тарелку и вскакиваю на ноги, еда словно грызет меня под ложечкой.

‒ Извините, я забыла, мне нужно на работу. Сейчас же. Вчера вечером я начала химическую чистку, и если не остановлю ее в ближайшее время, то испорчу эти кресты.

Моя ложь ‒ такая чушь, даже я ей не верю.

Папа понимает намек. Он щурится на меня, не спрашивая, почему я так поступаю. Я смотрю в ответ, умоляя.

Он соглашается, относя тарелку к раковине.