Побег из Олекминска - Вера Александровна Морозова

получить очередную горстку шрифта. Мысль о подпольной типографии не оставляла девушку. Да и сколько можно отпечатать прокламаций на гектографе? Мизер. А рабочие хотят узнать правду. Двести-триста экземпляров, напечатанных на гектографе в керосиновом чаду лампы, не могли удовлетворить спроса на нелегальную литературу. Где найти место для типографии? Откуда взять людей? Деньги? Шрифт?.. Сколько вопросов, требующих решения, ставила жизнь. Фактически денег нет. Жили члены комитета предельно скромно, и все же деньги таяли, как вода. Личные расходы, на которые каждый разрешал себе брать из общих денег пять рублей в месяц, сократили... У Марии голова пухла от забот.

Утро выдалось холодное. Мария, поеживаясь, застегнула жакет и прибавила шаг.

У здания городской полицейский управы толпа. Городовой с большими торчащими усами поливал листовку из ведра горячей водой. Шея покраснела от натуги. Он громко ругался.

— Обожди портить добро — дай людям прочитать правду, а ужо тогда и злодейничай! — неторопливо говорил пожилой рабочий городовому.

Мария задержалась. Порадовалась веселому и озорному настроению толпы.

Под хохот и свист принесли новое ведро кипятку из полицейского управления. Ротмистр, стоя на крыльце, не без раздражения поглядывал по сторонам. Правая щека его дергалась от неудовольствия. В душе ругательски ругал байбаков — полицейских, которые на дежурстве дрыхнут, словно чурки, а тем временем злоумышленники крамольные грамотки расклеивают. Скандал!

Мимо ротмистра прошмыгнул толстяк городовой с большим кухонным ножом. Веселье в толпе возрастало.

— Боровы... Боровы... — кипятился ротмистр, сжимая в руке перчатку. — Нет бы раненько все увидеть и уничтожить от позора.

— Может, и баб прислать в помощь? — веселился мастеровой. — И швабра, и ведра, и нож кухонный... Бабы заодно и участок будут охранять... А то спят твои буйволы, начальник, и храпят...

Мария переглянулась с Саниным и отошла от участка.

У городской думы зрелище повторилось. Здание думы построено из гранита. С массивными дверьми, украшенными бронзой с львиными головами. С красной дорожкой, зажатой медными прутьями. С начищенными медными перилами. Медные медведи недружелюбно оскалили пасти, хищно протягивая лапы к просителю. Отцы города жили за семью печатями — и полиция, и сторожа... Полицейский в кубанке подозрительно посмотрел на незнакомых ему людей. Толстый живот. Мундир трещал по швам. Вид заспанный, словно медведя подняли вилами в берлоге. И тоже занят: усердно отскабливает от мраморной колонны воззвание. Нет, голубчик, так просто не удастся сие сделать — торжествовала Мария. Правильно учили ее в Петербурге: в подполье нет мелочей и хорошо сваренный клей делает свое дело.

Санин потянул ее за руку и увлек на зеленую улочку. Сразу за углом возвышались казармы с караульной будкой. Часовой застыл с ружьем. На лавочке лузгали семечки свободные от дежурства солдаты. По провинциальной привычке оглядели с ног до головы прохожих. Короткая стрижка Марии заставила их перемигнуться. Чудно-то как — стриженая баба!

Стрижку свою Мария считала накладкой в конспирации и ругала себя каждый раз при встрече с незнакомыми людьми. Раньше у нее была длинная коса. В детстве ее и расчесывать сама не могла — маму просила. Мешала коса немилосердно и ночами и днями. Когда стала жить в подполье, то коса стала непозволительной роскошью. Жизнь без собственного угла, без крыши над головой, ночевки на вокзале, ночевки в тенистых местах парков, скитания по квартирам сочувствующих, многие из которых не знают, каким образом тебя поскорее выпроводить. И коса была помехой. Как в таких условиях возиться с косой?! Эти причины малодушно призывала себе в оправдание — главное в другом. Она причисляла себя к новым людям. После прочтения книги Чернышевского «Что делать?» бредила этими людьми. И конечно, новая женщина должна разбить все традиционное. Косы были тем, что не совмещалось с понятием о новом человеке. Стриженые волосы, пенсне, папироска... Теперь Мария с мягкой улыбкой вспоминала то время, словно корью переболела. В Саратове пошла к парикмахеру. Тот руками замахал от возмущения, глядя на ее косы. Потом усадил перед зеркалом, расчесал волосы и долго любовался ими. Золотистые, в локонах. И неожиданно сказал:

— Такие волосы не часто увидишь. Конечно, голод — не тетка... Оставьте косу мне за пять рублей.

У девушки от удивления поднялись брови: волосы она срезала, так сказать, из идейных побуждений, а тут при ее безденежье — пятерка! Согласилась с радостью. Подруги долго ее ругали. Короткие волосы — примета для охранки. Стриженых женщин в городах почти нет, поэтому и разыскать нетрудно. Когда выезжала из Петербурга, чужую косу прикрепляла шпильками. Умница-разумница... Свою срезала, чтобы с чужой колготиться. Одним словом, молодо-зелено.

Вот и солдаты удивленно смотрят на стриженую женщину в забытом богом Екатеринбурге. Здесь ни Бестужевских курсов, ни курсов Герье, как в Петербурге или Москве, следовательно, нет и стриженых курсисток. Да-с, нехорошо получается. Без платочка на голове ни шагу теперь по городу — приказала себе Мария.

Отругав себя, Мария остановилась около мраморной доски, которая говорила, что здесь размещается Екатеринбургский 37-й пехотный полк, отмеченный за храбрость знаками отличия: полковым георгиевским знаменем с надписью «За отличие 1814-го против французов и за Севастополь 1854—1855 годов» и серебряной трубой «За взятие Монмартра 30 марта 1814 года».

Солдаты за честь отчизны сражались... Наполеона гнали... Севастопольскую оборону выстояли... А нонче в казармах царит голая муштра, основанная на оскорблении человеческого достоинства.

Нужно идти к солдатам и нести революционное слово.

Санин шел молча и думал о своем — нужно печатать сборник «Пролетарская борьба». Это приказ из Петербурга. Собственно говоря, за этим и из Петербурга прикатили готовым комитетом. И материалы привезли животрепещущие — из Саратова статья Португалова, отчаянного оригинала, поражавшего воображение горожан хождением в макинтоше, черной шляпе, черных очках и с черным зонтиком. Служил он врачом-эпидемиологом, профессия неслыханная. Человек дельный, и статья глубокая о рабочем движении. Из Саратова прислана и другая статья — о революционных настроениях в деревне. Сам Санин дни и ночи сидит над статьей «Кто совершит пролетарскую революцию?». Ответ он знает — рабочий класс, но эту истину нужно еще многим объяснять.

Планы работы в Екатеринбурге у партийного комитета большие. И Мария, неутомимая Мария, успела съездить и в Петербург, и в Саратов за недостающими частями для ручного типографского станка. Вот пока будут печатать сборник для кружков, потом можно и о журнале подумать... В Петербурге эту идею товарищи одобрили, только кустарничеством запретили заниматься. Весь тираж следовало доставить в столицу, там комитет решит, как его распространять.

А пока шрифт... Шрифт проклятый, без которого невозможно печатать в подполье.