Побег из Олекминска - Вера Александровна Морозова

ее, Марию, сманивали в театр. Мама привила детям музыкальный вкус. Как ни скудны были доходы в семье, но со стареньким пианино, приданым матери, семья не расставалась.

Вагон подпрыгивал на стыках рельсов, падали с верхних полок баулы и свертки, вызывая веселое оживление пассажиров. Мария, закутывая плечи Иды шерстяным платком, пробилась к окну. Широта и раздолье, проносившиеся за окном, леса и перелески, голубые небеса, багровые солнечные закаты, заполнившие пространство сказочным отсветом, — все наполняло сердце тихой грустью. Поджав ноги и глядя отсутствующим взглядом в неведомую даль, Мария брала первые ноты, пела вполголоса:

Ах, ты, ноченька, ночка темная...

Ночка темная, ночь осенняя.

Что же ты, моя ночь, принахмурилась,

Принахмурилась, пригорюнилась...

И тут в песню тихо вплетался голос Санина. На круглом лице блаженство. Глаза полузакрыты, голова раскачивается в такт движению поезда.

Или нет у тебя отца-матери,

Только есть у тебя мил-сердечный друг.

Да и тот со мной не в ладу живет,

Не в ладу живет, не в согласии.

Песня, как живая ниточка, плелась и плелась кудесниками. Голос Марии метался и волновался. Боль неприкаянной и обиженной души в ее словах. И Санин бархатистым басом пытался успокоить сиротинку, одобрить и помочь. И помощь эту с робкой боязнью принимала девушка, и опять слаженно вторили голоса:

Ах, ты, ноченька, ночка темная...

Ночка темная, ночь осенняя.

Что же ты, моя ночь, принахмурилась,

Принахмурилась, пригорюнилась...

Песня, звеня, затихала. Наступала тишина.

Каждому вспоминался дом, родные, все сокровенное и волнующее, что таится в глубине души.

...В Екатеринбурге поселились на тихой улочке, в деревянном доме. Хозяин дома, молчаливый и добрый человек, к счастью, оказался их спутником по железной дороге. Вещи погрузили на извозчика, объяснив их необычайный вид желанием открыть фотографию в городе: дело, мол, за деньгами, которые вскорости прибудут. Сняли квартирку с отдельным ходом, состоявшую из двух маленьких комнат и кухоньки. Ида занялась хозяйством, а Мария, получив явки в Петербурге, принялась бегать по городу.

Городок зеленый. С красивыми зданиями, построенными по прямым линиям. Шумела река Исеть, впадающая в Обь, перекатывая валуны в непогоду. В центре города озеро, около которого так приятно посидеть в полуденное время. Город рабочий, вобрал горнорудные и металлургические заводы. На гербе на зеленом поле серебряная плавильная печь и шахта. Да, город-металлург!

Связями обросли быстро... Семинарист Дмитрий Кремлев был вхож на завод Ятиса и Верхне-Исетский завод. Мария знакомилась с людьми и радовалась, с какой охотой и доверчивостью они старались приобщиться к новым идеям. Однажды она спустилась в корзине в шахту и ужаснулась. Сырость, зловоние шахты, словно кротовые ходы. Идешь и не знаешь, где тебя смерть подстережет. Полуобнаженные шахтеры долбили породу, слышался грохот, гром обвалов. Ужас. И почти никакой надежды на то, чтобы благополучно выбраться на поверхность. С того дня новыми глазами стала смотреть на уральских рабочих. Везде живется трудно, но этим тяжелее всех. Да и революционные традиции здесь славные: они и Емельяна Пугачева принимали, и город объявляли «горным городом». Рабочие напоминали ей того мастерового, который с топором прибежал помогать студентам в Киеве. Характеры открытые, на слово смелые. Силу свою знают и в правоте не сомневаются.

Гектограф установили в спальне, которую она занимала вместе с Идой. Полутемной, окнами во двор. Достали желатин, сварили студенистую массу, обмотали ею валик. Потом раскрыли коробку, привезенную из Петербурга, и стали с Идой печатать листовку «Сказка о копейке», написанную Степняком-Кравчинским, писателем и революционером.

И хотя листовке было немало лет, читали с увлечением рабочие, к которым она попадала.

«Привольное, братцы, житье было на Руси, когда не было на ней ни господ, ни попов, ни купцов толстопузых.

Да только не долго так было, сказывают старики, потому увидел черт, что одолевает его мужик: нет на земле ни обмана, ни воровства, ни грабительства, потому всем привольно живется, — и стал черт думать крепкую думу, как бы ему испортить род человеческий. Семь лет думал черт, не ел, не пил, не спал... и выдумал попа. Потом еще семь лет думал и выдумал барина. Потом еще семь лет думал и выдумал купца.

Обрадовался черт и загоготал так, что все листья попадали с деревьев.

Вот выдумал черт попа, барина и купца и напустил их на мужика.

А мужик нет чтобы догадаться да свернуть им шею, пока не расплодились, — взял одел, накормил, напоил и посадил себе на шею!

Вот с того-то времени и не стало мужику житья на белом свете: зарезали его попы, баре да купцы.

И зарезали они его не ножом, не саблей острою, а медной копейкой; встает солнце, мужик думает: где бы мне добыть копейку? Заходит солнце, мужик думает: где бы мне добыть копейку?

Вот и взмолился мужик матери своей сырой земле:

— Матушка сырая земля, скажи ты мне, родимая, где бы мне добыть копейку?

И отвечает ему земля глухим голосом:

— Во мне твое богатство!

Послушался мужик. Взял он заступ и начал копать. Вот копает он день, копает другой, копает третий. Выкопал он яму глубокую-преглубокую, а копейки все нет. Вот кончилась черная земля, и пошел песок. От поту у него перепрела уж рубашка, а копейки все нет. Вот кончился песок, и пошло болото. Мужик все копает и копает, а воду вычерпывает лаптем. Долго он копал, долго он вычерпывал. Наконец докопался до дна, дальше пошла глина. От работы уж весь заступ истерся, а копейки все нет! Принялся мужик копать руками. Уж он копал, копал, копал! Наконец докопался до дна. Видит: пошел камень — дальше копать нельзя!

Припал мужик к груди матери своей, чтобы спросить ее, за что она так горько посмеялась над ним. Только глядь: под комком глины лежит медная копейка! От сырости она вся позеленела, закорявела и стала такою же шершавою, как сама земля.

Схватил ее мужик, поцеловал, завернул в онучу и спрятал за пазуху.

Вот вылез он на свет божий и пошел домой со своей копейкой.

Идет мужик, и здоровается с ним березка кудрявая.

— Мужик, мужик, — спрашивает березка, — отчего у тебя одежа на невод похожа?

— Копейку добывал, — отвечает мужик.

— Трудно же достается тебе копейка, — сказала березка и покачала своей кудрявой головкой.

Идет мужик дальше, и здоровается с ним птичка лесная.

— Мужик, мужик, — спрашивает птичка,