Побег из Олекминска - Вера Александровна Морозова

Появилась горничная с тазом воды и бинтами. Мария раздела девушку, привела ее в чувство, уложила на диван.

Господин ни о чем не спрашивал, деловито помогал, пытаясь напоить девушку горячим чаем. Мастеровой неуклюже, как медведь, топтался на ковре, смотрел жалостливыми глазами и качал крупной головой:

— Беда-то какая... Такая махонькая, словно птичка, а против царя...

Мария, когда прошли первые тяжелые минуты и девушка, смущенная доставленным беспокойством, открыла глаза, решила узнать, откуда этот мастеровой и почему он пришел к университету... Мастеровой обладал громким басом, говорил, словно бил в набат.

— Да, в железнодорожных мастерских сказывали, что в Петербурге политическую довели до крайности — и она заживо сожгла себя. Как тут быть спокойному! И вдруг я услышал, что студенты бунтуют. Мы с Петро сразу побежали на площадь. Казаков-то тьма... Ну, врезался в толпу и увидел, как эта пичуга лежит на мостовой, как казак пытается ее затоптать. Когда вы, барышня, вцепились в него, чтобы ослобонить подругу, сердце взыграло... Что же это делается? На рабочих с нагайками?! На женщин с нагайками?! Когда такое безобразие только кончится! — Мастеровой взмахнул рукой, словно подвел черту: — Баста. Казаку я, скорее всего, ребра поломал, чтобы впредь поосторожнее был: может и на рабочего человека нарваться.

Мария крепко пожала ему руку.

Хозяин, отодвинув штору и выглянув в окно, наблюдал за баталией на площади. Наконец он сказал:

— Думаю, что вам, молодые люди, лучше будет убраться отсюда подобру-поздорову... Подругу вашу оставьте. Ей не под силу такой переход. Завтра к вечеру заглянете, и не нужно беспокоиться. Если с обысками полиция пойдет по квартирам, объявлю ее родственницей. Так что все обойдется — подруга в безопасности и в хороших руках. — И, посмотрев на рубцы на лице девушки, словно убеждая себя, сказал: — Коли что, скажу, в железнодорожную катастрофу попала.

Мария горячо поблагодарила хозяина, внушавшего ей доверие и спокойными манерами, и искренностью. Она знала: хороших людей больше в жизни, чем плохих. Рискует человек — и никакой позы. Значит, иначе поступить не может. В том-то и дело!

На прощание незнакомая девушка подала Марии руку и, глядя задумчивым долгим взглядом, представилась:

— Ида Каменец.

Мария широко улыбнулась.

— Ну и дела!.. Даже имен-то друг друга не знают, — присвистнул мастеровой и удивленно развел руками. — Значит, действительно хорошие люди!

Так началась дружба Марии с Идой Каменец.

УДЕЛ СИЛЬНЫХ

Более высокого чувства, чем дружба, Мария не знала. Иметь друга казалось всегда самым большим счастьем, защищавшим ее, подобно каменной стене, от житейских бурь и треволнений. Все самое прекрасное заключено в друге: и верность, и любовь, и духовное богатство, и помощь, и возможность раскрытия собственных качеств, как и возможность опекать, окружать заботой попавшего в беду товарища. Уходят из жизни родные, ушла мама, но человек остается человеком, ибо нить, соединявшая его с миром, не рвется, она протягивается к друзьям, и нет одиночества, нет эгоизма, разрушавшего личность, есть друг, товарищ, находящийся на другом конце этой живительной нити. И душевные силы растут, и хочется быть чище, лучше, и хочется все прекрасное отдать другу, ибо каждый живет на земле ради счастья другого. Главное богатство в жизни, как поняла Мария, не брать, а давать. Да, отдавать людям все лучшее, чем наградила тебя природа.

И вот у Марии появился друг — Ида Каменец.

Ида Каменец к Марии привязалась страстно. И кружки вела под ее руководством, и листовки разносила по указанным адресам, и всегда была рядом с Марией, когда угрожала опасность. Жили они вместе, снимали у вдовы бедного чиновника комнату. Мария была вечно в бегах, Ида вела их более чем скромное хозяйство. Жили дружно. Ида оказалась сиротой, и это сблизило их окончательно. Когда возник вопрос о поездке Марии по партийным делам в Екатеринбург, то Ида наотрез отказалась оставаться в Киеве. Напрасно Мария страшилась столь трудной дороги, которую Иде придется перенести по пути в неизвестный Екатеринбург. Там и климат суровый, и неизвестно еще, в каких условиях придется жить. Предложила компромисс: подруга приедет, как только Мария устроится на месте, — но Ида и на этот раз отказалась. Мария боялась, как бы в суровом климате не обострился туберкулез, но Ида запаслась чудодейственным лекарством.

Подобное упрямство возмутило Марию. Не шуточки шутим, а речь ведем о здоровье! Но Ида лишь отрицательно крутила головой. В отношениях наступила некоторая отчужденность. Ида считала, что Мария ею тяготится, а Мария видела несвойственное подруге глупое упрямство.

И тут произошел случай, на которые так таровата жизнь в подполье.

Они разъехались по конспиративным соображениям. За Марией началась слежка. Ида поселилась у дальней родственницы, а Мария скиталась по чужим углам. Началась темная полоса ее жизни — слежка, подобно паутине, опутала со всех сторон.

В тот разнесчастный день шпики не упускали ее из виду. Куда бы ни пошла, где бы ни объявилась, обязательно встречала господина в котелке, с оттопыренными ушами. Куда податься? Как спастись от ареста, неминуемого, чреватого тяжкими последствиями?

Она решила отсидеться в палисаднике рядом с заколоченным домом.

Кусты орешника с опавшим от непогоды листом шевелились, словно живые. Серые воробьи, сжавшись от ветра, напоминали листья орешника. По небу плыли лохматые тучи, солнце едва пробивалось сквозь их толщу. Временами ветер налетал на кустарник, воробьи неохотно поднимались тесной стайкой, и куст оживал. Серый. С темным стволом и вздувшейся от дождей корой. Воробьи недолго кружили и, едва лишь стихал ветер, вновь плотно облепляли орешник.

Мария поежилась. Вот-вот хлынет дождь. Напялила старый жакет, повязала голову шерстяным платком и думала свои невеселые думы. Положение складывалось критическое. Шпики ходили по пятам и если не брали Марию, то не от ее ловкости как конспиратора, а потому что старались выявить подпольные связи. Играли в кошки-мышки. И как только она пришла к этому горестному выводу, так сразу прекратила работу. Из дома, где снимала комнату, бежала, сказав белошвейке, что поедет проведать больную сестру в Ростов. С подоконника сняла клетку с чижом — опознавательный знак. Да, явка провалена. Сложила вещицы в крошечный узелок и ушла. Куда ушла? На какое время? Кто знает... Попробовала поселиться у Дарьи, с которой вместе вела кружок. К счастью, в тот вечер подруга оказалась дома. Но родители с такой неприязнью посматривали на нее, что на душе стало нехорошо. Где уж тут просить о ночлеге, тут бы подобру-поздорову ноги унести! Так и