Побег из Олекминска - Вера Александровна Морозова

сегодня она словно для них написана, а ей-то, голубушке, семьдесят годков. И все порядки те же: и бесправие, и лиходейство, и монополка с царским орлом, где опаивают народ... Да, пора «мотать себе на ус».

Мария с радостью видела, с каким восторгом слушали рабочие стихи декабриста Рылеева. Действительно, народный поэт. В свое время и она была поражена, что распространенная песня — рылеевская.

— Дошли до нас и последние стихи Рылеева, написанные им в Алексеевском равелине незадолго до казни. Интересна их история. Декабристу Цебрикову принесли обед. «Я принялся рассматривать оловянные тарелки и на одной из них нашел на обороте очень четко написанные гвоздем последние стихи Рылеева».

Тюрьма мне в честь, не в укоризну,

За дело правое я в ней,

И мне ль стыдиться сих цепей,

Когда ношу их за Отчизну.

Расходились из домика по одному. Марию взял под руку младший Новиков, объяснив, что иначе в этих местах чертовых ногу легко сломать, да и для городовых вид влюбленной парочки привычнее.

Над Волгой упали голубые сумерки. Бархатистый ветерок приносил с реки теплые волны. На багреющем закатном небе проступали первые робкие звезды. Далеко-далеко слышалась песня.

АННА ИВАНОВНА

Жизнь всегда богата неожиданностями, самыми удивительными. Мария, став профессиональным революционером, привыкла не удивляться этим неожиданностям, как и частым своим переездам из города в город. Словно листок, гонимый ветром в осеннюю непогоду, перебрасывался от одного дерева к другому, так и Мария оказывалась то в одном, то в другом городе. После Саратова она побывала на юге России, потом в Самаре, потом в первопрестольной и белокаменной Москве и, наконец, в Петербурге. На этот раз нужно было уезжать с товарищами на Урал.

Выдалась непривычная для Петербурга сухая и теплая погода.

В Екатеринбург решили ехать через Москву. Поздняя осень 1898 года. Мария бродила по Невскому, подолгу стояла на Аничковом мосту и не отрывала глаз от воды. Кружили оранжевые листы липы, Мойка обмелела и камни-валуны проглядывали сквозь тонкий слой воды. Если хорошенько вглядеться, то можно было увидеть и сонных рыб, которые, расставив красные плавники, боролись с течением, и длинные нити водорослей, прилипшие ко дну. Временами валуны проступали над водой, и тогда на камни пристраивались синицы. Они опускали головки и забавно их вскидывали, глотая капли воды. Отчаянно сражался между валунами бумажный бриг, пущенный мальчишеской рукой. Ветер гнал его на камни, быстрое течение кружило его, как щепку, поворачивало, грозясь опрокинуть. Вода заливала корму, бриг оседал и мужественно пытался пройти узкое место.

Мария в синем платье, украшенном шитым воротничком, в английской шляпке, в белых перчатках поднялась на носки и, перегнувшись через чугунные перила, наблюдала за поединком. Борьба всегда ее увлекала, и кораблик, столь отважно пробирающийся сквозь валуны, вызывал симпатию. Потом, вздохнув, она прошлась вдоль набережной и вернулась к клодовским коням, украшавшим Аничков мост. Юноша удерживал с невероятным усилием строптивого коня. И опять сила этого скакуна, которого пытался обуздать человек, восхитила ее. Играли медные мускулы коня, казалось, еще мгновение — и юноше, прекрасному, как Аполлон, не удержать его свободного бега.

Заглушаемые городским гулом, слабо прозвонили часы на башне биржи. Пять часов... По Невскому нескончаемой чередой двигались экипажи, открытые коляски. Нарядные дамские шляпы, котелки, которые важно приподнимали при встречах, казалось, жили своей жизнью. Шляпа, украшенная цветами и перьями, низко наклонилась и получила ответный наклон от шляпы таких чудовищных размеров, что на полях ее можно было разместить клумбу. Но больше всего Марию восхищали шляпы, украшенные перьями и букетами, укутанные кисеей, скрывавшей лицо. Фасон этих шляп в подполье называли вороньим гнездом, и Марии пришлось научиться их носить. Нет, совсем не просто ей, девушке из мелкой чиновничьей семьи, лишенной многих премудростей барского воспитания, изображать барыню, а то и аристократку с надменным лицом. Но для конспирации были необходимы и великолепные манеры, и безупречный французский язык, и строгие взоры, способные на почтительном расстоянии удерживать шпиков и полицейских. Да, шпикам надлежало прежде хорошенько подумать: возможно ли подойти к такой шикарной даме, и осмотреть багаж, и — боже избавь — потребовать документы или пригласить в участок.

Мария часами стояла у зеркала и училась хорошим манерам. Это было партийное задание. Вздыхала, упражняясь часами во французском языке. К счастью, покойная мать научила языку, да и Мария к языкам оказалась способна. Но беглость французской речи, произношение... Как-то она прочитала, что Чернышевский, который знал превосходно несколько языков и хотел специализироваться как лингвист при Петербургском университете, записал в своем дневнике, что не решается говорить по-французски, поскольку не уверен в безупречности произношения. И далее развивал мысль, что те, с кем ему приходится в обществе встречаться, на этом языке говорят с детства, когда органы рта легко разработать и достигнуть настоящего звучания, с годами органы огрубели и разработать их невозможно, а посему получить настоящее произношение весьма трудно. Говорить, чтобы видеть косые и насмешливые взгляды, ему казалось оскорбительным. Так он писал в дневнике. Кстати, и дневник он вел одной ему понятной условной скорописью.

Мария хотела сделать невозможное — и под руководством товарища, получившего отменное воспитание, практиковалась во французском языке. Ох уж это грассирование!.. А что делать? Партийное задание...

Сегодня она уезжает в Екатеринбург и везет целое богатство: и транспорт с нелегальной литературой, и бумагу, и краски, и шрифт — к сожалению, весьма немного — для становления подпольной типографии. Комитет посылает ее на Урал, чтобы организовать там социал-демократические организации.

Ехали они группой, как было принято, в три человека. Ида Каменец, подруга по работе в Киеве. Добрая и отважная. Санин, с которым подружилась в Саратове, марксистски образован и литератор отменный. Значит, в тройку входили пропагандист, наборщик и литератор. Все люди превосходные. С такими можно горы перевернуть. Для осторожности решили разделиться на две группки, хотя бы до Москвы. Вещи — чемоданы и саки — решили в багаж не сдавать, чтобы не подвергать опасности и случайности. И эту часть пути, самую опасную, перенасыщенную полицией, следовало особенно осторожничать. Так и порешили.

Мария поедет в вагоне первого класса с небольшим саком, который поднять невозможно, и повезет шрифт. В подполье шрифт на вес золота. Конечно, хороших людей везде предостаточно, возможно и там его раздобыть, но для этого нужно установить связи. В городе Екатеринбурге, как она узнавала, и типография имеется, и три газеты. Не может быть, чтобы не нашла пути