Восьмидесятый градус - Елена Георгиевна Попова

Но что в том дрейфе, что сейчас, мы успели как-то поработать, собрать некоторый ценный материал – может, это и есть норма для дрейфующих станций? Ещё думаю про пафос этой экспедиции – понятно, что новости про нас меркнут на фоне всего остального, но тем не менее. Многие отряды работают вполне полноценно, гидрологи даже ходят в свою палатку зондировать. Обидно, что мы, с нашей независимостью от льдины, работать не можем вообще. Опять возникла мысль, что мы раньше запланированного времени закончим дрейф и все поедем по домам. Ещё, в контексте того, что мы покинули хребет Ломоносова, думаю: а что, если мы очень рано приплывём в Гренландское море, где наш дрейф должен закончиться? Может, тогда никакой ротации и не будет, скажут всем ждать окончания? Но сейчас посмотрела на карту – до этого моря ещё далеко. В общем, на ночь записала сюда примерно всё, что меня беспокоит, все паникёрские мысли, над которыми, надеюсь, скоро буду смеяться.

Озадачена вопросом натуры для акварели: что рисовать? Сделала композицию из нитриловых перчаток, голубой тряпки, пустой бутылки и синей книги и думаю – неужели я обречена рисовать предметы своего быта? В голове возникла идея проекта – рисовать предметы, которые мне принесут люди, этакое рисование на заказ. Интересно, что они захотят зафиксировать, почему? Записываю, потому что опять сомневаюсь, что осуществлю.

7 Декабря

Сквозь сон слышала трение льда о корпус – это означает веселье в плане ледовой обстановки. Тем не менее сегодня утром всё было как обычно в те дни, когда я встаю рано: завтрак, потом апельсин в каюте и сериал, с девяти до десяти – дорожка. На завтраке разве что стрёкота цикад не было – вчера праздновали переход восемьдесят четвёртого градуса (сейчас, правда, мы двинули немного на юг), да и в меню блины – а это сомнительное удовольствие, их невозможно есть, не запивая литрами жидкости. После дорожки я оделась и пошла гулять с камерой. Гулять по палубе, конечно же. Это того стоило – с вертолётной площадки увидела, что и с левого, и с правого борта вода, трещины разошлись. У кормы тоже длинный след из чистой воды во льду, как после ледокола. Не знала, что и думать, постаралась пока запечатлеть (пришлось включить ISO повыше, ночь же, на небе полная луна). Пожалела, что не выходила гулять каждый день, с тех пор как появились трещины, – могла бы сама проследить динамику. Пришла в лабораторию скидывать фотографии в сеть и встретилась с химиком, которая сказала, что это всё-таки произошло только в эту ночь. Узнала, что есть ещё одно место – «балкончик», с которого можно посмотреть на то, что происходит за кормой. Немедленно пошла туда. На состояние льда у кормы я посмотрела – опять наполовину вода, но гораздо интереснее было погулять по новым местам – хорошо, что такие ещё есть для меня.

Тут меня ждал совсем неожиданный опыт – я сходила на выставку. В глубине коридора наверху ангара висела большая красная палатка, блестящая глянцем в холодном белом свете. Я не могла не оценить экспозицию: по краям коридора низкие коробки и ящики со спасательным оборудованием, а в центре – она. Это палатка, которую продырявило ветром, её развесили здесь на просушку и чтобы заклеить дыры потом. Пройдя дальше, нашла боксёрскую грушу с водой, рядом перчатки. Порадовало, что есть здесь и скрытый уголок для боксёра-любителя, о котором я узнаю только сейчас.

Что ж, события развиваются – точнее, моя осведомлённость о них. Я сознательно пошла на чистку чеснока, чтобы поговорить с людьми в непринуждённой обстановке. Сначала не понравилось – там в жаре коридора камбуза сидели только трое взрослых мужчин, включая главного геолога, и слушали аудиокнигу очень громко. Но раз уж я заглянула, осталась. Оказалось, что книга интересная – это был рассказ Гришковца про деревню, что мне понятно, учитывая провинциальное происхождение. После рассказа заиграла запись спектакля. Он оказался немного старомодным – всякие шутки про женские сумки и подобное. Когда прозвучали слова: «прямо сейчас какой-нибудь корабль тонет», мы дружно засмеялись – хоть и не тонем, ощущение некой катастрофы есть. Скоро геолог ушёл, к нам присоединились химики, колонку по моей инициативе переставили подальше от меня, ну и завязался разговор про текущую ситуацию. Оказалось, главный ледовик хочет свернуть этот лагерь и устроить новый немного по-другому, но институт нас сдерживает, считает, что мы паникуем, и не готов к активным действиям – так я узнала, что без согласования с институтом мы не можем сами что-то изменить. В принципе, понятно. Ещё узнала, что ночью лопнул один из тросов, которым мы швартовались к льдине, – мощно. В общем, сейчас всё сводится к коммуникации между нами и институтом. Кажется, примерно всё и всегда сводится к коммуникации.

Сегодня опять слабость в теле, сонливость, появилась около четырёх-пяти вечера – достаточно рано. Что происходит?.. Спала я вроде бы достаточно, но нет, просто от недосыпа у меня такого не бывает. Редкий случай: копирую текст сюда из другого письма, лень писать то же самое другими словами. После собрания: «Ещё узнала, что ночью лопнули оба троса, на которые мы швартовались, – вау! Утром перешвартовались, вроде не очень надёжно – ну уже и нет крупной льдины. Тем не менее весь лагерь, кроме метеорологии, остался на одном острове. Пока план такой: эвакуировать метеостанцию, развернуться боком к оставшейся льдине и пришвартоваться к ней. До тех пор никакой геологии, конечно. Так что посмотрим, как всё будет происходить». В принципе, такое решение проблемы звучит адекватно – не очень радикально, но и не пассивно. Видимо, удалось договориться с институтом.

8 Декабря

После вчерашнего собрания можно с чистой совестью расслабиться, ведь стало ясно, что пока никаких движений. Кто-то эвакуирует площадку и домик метеорологов, но мне до этого нет дела (правда, уже в конце выглянула в окно и смотрела, прижавшись носом к стеклу, как люди садятся в корзину и едут вверх на тросе – сейчас за борт и обратно только таким способом) – я немного страдаю. Вчерашняя усталость не прошла, добавилась головная боль, не проходящая от таблеток, хоть я и спала долго. Утром удивилась, увидев на комнатном термометре +18 ℃ – обычно мне холодно при такой температуре. Я поняла, что время рисовать, на этом занятии я могу концентрироваться надолго, забыв обо всём. Так и вышло, правда, в полдник сходила всё-таки к врачу – всё нормально, температура и давление не отличаются от обычных… Но боль и слабость от этой информации не прошли. Про рисунок: местами получилось так себе, потому что не понимаю, как акварелью рисовать драпировки, складки на ткани. В своё время была удивлена тому, как легко их рисовать маслом. Объекты без складок выглядят прилично. Композицию я, кстати, изменила, там в итоге тряпка, пара бумаг, мандарин, перчатки и банка витамина Д без этикетки – белая пластмассовая банка. Как-то случайно цвета нарисовались красивые, сочетающиеся между собой – бежево-жёлтый, кирпично-красный, глухой фиолетовый, синий, оранжевый.

Пришло в голову для истории перечислить всё, что лежит у меня на столе в каюте. Думаю, состояние стола может многое сказать о человеке – это в тему кают и людей. У кого-то стол вообще пустой! Итак, у меня на столе: список всех людей на корабле с номерами кают и телефонов, фотоаппарат, чайник, четыре книги одной стопкой, снизу вверх: С. Сонтаг «Сознание, прикованное к плоти», J. Franzen "Purity", Дж. Литэм «Сады диссидентов», W. Bredel "Unter Türmen und Masten", три распечатанных письма от одного адресата, ненужная бумажка, коробка из-под маркеров, упаковка каркаде, мандарин, варёное яйцо, таблетка обезболивающего, блистер с миорелаксантами, упаковка из-под йогурта, пустая бутылка из-под воды, старая зубная щётка, расчёска, салфетка со следами акварели, на ненужном листке из блокнота две зефирины и три сушки; две флешки, бальзам для губ, кисть для акварели (№ 5), пустая одноразовая тарелка, актуальный блокнот, на нём смартфон; пустая светло-розовая чашка, чужие наручные часы, ещё ненужная бумажка, открытка с рукой, в ней Земля; открытый пакетик с семенами кресс-салата, банка с витамином Д, банка с магнием и В6, горшок с ростками