Повести и рассказы - Аркадий Аверченко

Клинков прищелкнул лихо каблуком и стремительно клюнул красным носом узкую душистую ручку. Громов томно поднес другую ручку к губам и с некоторой натугой проворчал:

- Хорошенькая у вас квартирка...

- Осел, - толкнул его тихонько в бок Клинков. - Мы же еще в передней.

Перешли в гостиную.

- А, действительно, прекрасная квартирка, - воскликнул Громов с преувеличенным восторгом. - И много, скажите, платите?

- Сто десять.

- С дровами?

Подходцев не удержался.

- До вашего прихода квартира была без дров; теперь - с дровами.

- А была, ты говоришь, без дров, - спросил Клинков. - Можно подумать, что ты никогда не бываешь дома...

- Пойдемте пить чай, - сказала хозяйка, выглядывая из столовой.

- Что ты говоришь! - ахнул Подходцев. - Неужели это правда? Откуда ты это взял? Неужели сам придумал? Наверное, кто-нибудь сообщил?

- Ну, покажи же нам свою квартиру, - подтолкнул Клинков Подходцева. - Я думаю, изнываешь от желания похвастаться благополучием...

- Да что ж вам показывать... Вот это столовая.

- И верно. Столовая. Все в аккурате. А где гарусный петух, который на чайник нахлобучивают?

- Петуха нет.

- Упущение. А гардиночки славные. Прямо сердце радуется. И салфеточки вышитые.

- Ты, кажется, грозил мне, что будешь в них сморкаться...

Клинков вспыхнул и отвернулся от Натальи Ильинишны.

- Не выдумывай, Подходцев.

- Да уж ладно. Это вот мой кабинет.

Громов похлопал ладонью по спинке кресла:

- Кожа?

- Она самая.

- Здорово пущено. А чернильница-то! Когда я помру - поставь ее над моей могилой. Совсем как памятник. А книг-то, книг-то! Каждая небось с переплетом рубля по три...

- И все десять заплатишь, - подхватил Клинков с непроницаемым выражением лица.

- А ковер-то! Фу-ты ну-ты...

От яркого ли света или от чего другого, но тени на скулах Громова сделались резче и обозначились двумя темными впадинами. И голос, несмотря на наружный восторг, изредка вздрагивал и срывался.

- Ты похудел, Громов, - мягко заметил Подходцев. - Как дела?

- Дела? Замечательны. Денег так много, что мы стали вести с Клинковым грешный образ жизни, что, как известно, ведет к похудению.

Перешли в гостиную.

- Это вот гостиная, - отрекомендовал Подходцев.

- Как ты не спутаешься, - удивился Клинков. - Каждую комнату узнаешь сразу.

Наталья Ильинишна окинула хозяйским взглядом преддиванный столик и удивленно спросила:

- А куда же задевался альбом?

Подходцев смутился.

- Да я его... тово... положил на этажерку.

- С чего это тебе вздумалось? Всегда лежал на столе, а ты вдруг...

И безжалостная жена извлекла откуда-то и положила на стол пухлый плюшевый альбом, точно такого вида, как описывал его ядовитый Клинков перед женитьбой Подходцева.

Чтобы замаскировать смущение. Подходцев отвернулся от стола.

- А вот, господа, рояль.

Громов добросовестно осмотрел и рояль, приблизив глаза к самой полированной крышке, будто бы он рассматривал не рояль, а маленькое диковинное насекомое...

- А теперь к столу, господа, к столу!

Было все... Сверкающий самовар. Бутылка коньяку. Бутылка белого вина. Графинчик рому. Свежая икра. Семга. Ветчина. Сардины. Холодные телячьи котлетки. Сверкающая белизной посуда. Чудесно вымытые салфетки. Около икры лопаточка! Около сардин - другая! Около семги - двузубая фигурная вилочка!

Подходцев не знал, куда девать глаза. А Клинков сидел, ел за троих и жег Подходцева горячим взглядом.

После третьей рюмки Громов вдруг застучал ножом по тарелке. Бедняга сделал это машинально, просто по привычке к ресторану, где таким образом подзывается официант для перемены тарелок или для чего другого.

Но тут же опомнился и с ужасом поглядел на хозяев.

- Браво, - не понял его Подходцев. - Громов хочет сказать речь. Говори, дружище, не бойся.

Это все-таки был выход.

- Господа! - начал Громов, запинаясь. - Русская пословица говорит: "Одна голова не бедна, а если и бедна, так одна"... Гм! То есть не то! Я хотел сказать другое. Впрочем... Зачем слова, господа? Главное - поступки! Гм!..

И совершил поступок: сел и обжег себе губы чаем.

Домой возвращались угрюмые.

- Насколько я понял твой стук ножом по тарелке, - сердито сказал Клинков, - ты просто звал официанта?

- Понимаешь... Я совсем машинально. Привычка...

- Знаешь, чего я боялся?

- Ну? - робко взглянул на него измученными глазами Громов.

- Что ты, когда поужинаешь, вдруг застучишь по тарелке и скажешь: "Человек, счет!"

- Ты психолог.

Оба остановились, обернули лица к лунному небу, и Клинков сказал тихо:

- Нет... Нам с тобой в приличных домах нельзя бывать.

Громов серьезно добавил:

- Кто знает. Может быть, в этом тоже наше счастье.

- Аминь.

Глава XIII

У КЛИНКОВА ОКАЗАЛИСЬ ПРИНЦИПЫ

Комната большая, но низкая.

Меблировка довольно однообразная: три стола, заваленные книгами, исписанной бумагой и газетами; три кровати, две из которых завалены телами лежащих мужчин; и наконец, три стула - ничем не заваленные.

Третья кровать - пуста.

Зато у ее изголовья прибита черная дощечка, как на больничных кроватях.

А на дощечке написано:

Подходцев - млекопитающее, жвачное, и то не всегда.

Заболел женитьбой 11 мая 19...

Выздоровел

- Клинков?

- Ну?

- У моей кровати сзади стоит безносая старуха с косой.

- Худая?

- Очень.

- Жаль. А то можно было бы зарезать ее этой косой и съесть.

- Клинков?

- Ну?

- Уверяю тебя, что тебе не нужны серые диагоналевые брюки. Ну, на что они тебе?

- Нельзя, нельзя. И не заикайся об этом.

- Ты и без них обойдешься. Человек ты все равно красивый, мужественный - в диагоналевых ли брюках или без них. Наоборот, когда ты в старых, черных - у тебя делается очень благородное лицо. Римское. Ей-богу, Клинков, ну?

- Не проси, Громов. Все равно это невозможно.

- Ведь я почему тебя прошу? Потому что - знаю - ты умный, интеллигентный человек. В тебе есть много чего-то этакого, знаешь, такого... ну, одним словом, чего-то замечательного. Ты выше этих побрякушек. Дух твой высоко парит над земными суетными утехами, и интеллект...

- Не подмазывайся. Все равно ничего не выйдет.

- Вот дубина-то африканская! Видал ли еще когда-нибудь мир подобную мерзость?! Если ты хочешь знать, эти брюки сидят на тебе, как на корове седло. Да и не мудрено: стоит только в любой костюм всунуть эти толстые обрубки, которые в минуты сатанинской самонадеянности ты называешь ногами, чтобы любой костюм вызвал всеобщее отвращение.

- А зато у меня благородное римское лицо, - засмеялся Клинков. - Ты сам же давеча говорил.

- С голоду, брат, и не то еще скажешь. Собственно, у тебя лицо, с моей точки зрения, еще лучше, чем римское, - оно напоминает хорошо выпеченную булку. Только жаль, что в нее запечены два черных тусклых таракана.

Клинков, не слушая товарища, закинул руки за голову и мечтательно прошептал:

- Пирожки с ливером... Я разрезываю пирожок, вмазываю в нутро добрый кусок паюсной икры, масла и снова складываю этот пирожок. Он горячий, и масло тает там внутри, пропитывая начинку... Я выпиваю рюмочку холодной английской горькой, потом откусываю половину ливерного пирожка с икрой... Горяченького...

- Чтоб тебе подавиться этим пирожком.

- Я иду даже на это. Давай разделим труд: ты доставляй мне подобные пирожки, а я беру на себя - давиться ими.

- Хороша бывает вареная колбаса, положенная толстым ломтем на кусок развесного серого хлеба, - заметил непритязательный Громов и, помедлив немного, сделал дипломатический шаг совсем в другую область: - Теперь, собственно говоря, в свете уже перестали носить серые диагоналевые брюки. Это считается устаревшим. Мне говорил один прожигатель жизни, граф.

- Пусть я провалюсь, если ты не выдумал сейчас этого графа.

- Свинья.

- Серьезно?

- Хуже свиньи. Если бы ты был только свинья, я бы зажарил тебя и съел.

- Перешел бы, так сказать, в самоеды?

- В лопари, во всяком случае. А знаешь, что я тебе скажу?

- Воображаю.

- Пойдем к Подходцеву. У него, наверное, есть какой-нибудь харч.

Лениво-ироническое выражение лица Клинкова изменилось. Будто ветром сдуло.

Он встал с кровати, сжал губы и сказал твердо и значительно:

- Что бы с нами ни случилось, не смей даже и говорить об этом.

- Почему?

- Почему, почему? Да по тому самому, о чем и ты думаешь! По тому самому, по той самой причине, по которой и ты до сих пор, выискивая самые различные и тупоумные способы нашего пропитания, все время умалчивал о Подходцеве! Казалось бы - до чего просто! У нас нет денег, мы голодны. У нас есть товарищ и друг Подходцев, у которого есть деньги, припасы и серебряные лопаточки для икры. Чего проще? Пойти к товарищу Подходцеву и воспользоваться всем этим! Однако ты до сих пор, корчась на кровати от голодухи, даже не подумал об этом?

Громов проворчал угрюмо:

- Однако же вот - подумал.