Визуальная культура Византии между языческим прошлым и христианским настоящим. Статуи в Константинополе IV–XIII веков н. э. - Парома Чаттерджи

языческие изваяния, характерную для византийского общества [Saradi 2011: 101–103]. Калделлис утверждает, что некоторые из рассказов, составляющих «Заметки», «очевидно, ошибочны, а другие бессмысленны, романтизированы или приправлены сверхъестественным, и во всех видны явные исторические неточности» [Kaldellis 2016: 721–722]. Почему же, несмотря на все недостатки этого текста, его все-таки стоит принимать всерьез?

Начнем с того, что многие, если не все, византийские читатели «Заметок» полагали их надежным историческим источником. Паоло Одорико предполагает, что этот текст служил опорой для написания хроники [Odorico 2014: 780–781]. «Патрия», написанная в X веке и претендующая на звание серьезного рассказа об истории города, во многом опирается на «Заметки» и даже цитирует многие их фрагменты [Cameron, Herrin 1984: 3]. Более того, даже если это была пародия на византийские принципы риторики, искусства или того и другого (либо прямое оскорбление этих принципов), в основе «Заметок» все равно лежит некая истина[63]. Если в их состав были намеренно включены некоторые вымышленные рассказы, то я полагаю, что и они имеют огромную ценность в изучении того, каким виделось настоящее и прошлое Константинополя. Полностью отказываясь от изучения этого текста, мы обедняем свое понимание того, как именно византийцы представляли, описывали и формировали топографию Константинополя для широкой публики того времени.

«Краткие заметки» датируются VIII–X веками: Аверил Кэмерон и Джудит Херрин считают, что они были написаны в первые десятилетия VIII века[64], Бенджамин Андерсон утверждает, что перед нами «компиляция материала, созданного на протяжении VIII века, которая была сформирована в конце того же столетия» [Anderson 2011а: 5], а Паоло Одорико относит этот текст к IX или X веку, причем допускает, что некоторые фрагменты могли быть написаны в VIII или IX веке [Odorico 2014: 755–784]. Как верно отмечают Кэмерон и Херрин, на протяжении долгого времени «Заметки» избегали внимания византинистов, поскольку в этом тексте видели много странностей [Cameron, Herrin 1984: 1]. Сами исследовательницы, однако, приняли текст всерьез и предположили, что он был написан для воссоздания языческого прошлого в те времена, когда память об этом прошлом становилась все слабее и грозила исчезнуть [Ibid.: 1, 17–29]. Лиз Джеймс утверждает, что главной темой «Заметок» было могущество произведений искусства – языческого и не только – в эпоху, когда эта тема горячо волновала жителей Византии [James 1996: 16]. По Бенджамину Андерсону, загадочные отсылки к статуям следует понимать как намеренную попытку аристократического класса утвердить свое превосходство в знании города перед лицом многочисленных иностранцев («выскочек»), которые в VIII веке охотились за бюрократическими должностями [Anderson 2011а: 1, 3]. Во всем тексте Андерсон отыскал только три эпизода, которые бы поддерживали его теорию о «ксенофобкой и консервативной» природе «Заметок» и демонстрировали бы предполагаемое желание автора заявить о своем знании города, однако он тем не менее прав, когда утверждает, что одной из главных тем «Заметок» было прорицание [Ibid.: 1-19]. Достаточно сказать, что автор(ы) полагали вопрос украшения города достойным рассмотрения и обсуждения. Насколько нам известно, он(и) сам(и) не были покровителями скульптуры и архитектуры, однако с гордостью излагали свои познания в городской истории (неважно, насколько ошибочные) сквозь оптику общественных памятников, их историй и икон.

Ритм, которому в целом подчиняются «Заметки», состоит из повторяющихся элементов: монумент воздвигнут, разрушен, воздвигнут снова. Эта траектория возникает уже в первой главе, где говорится о строительстве первой церкви – Святого Мокия, – построенной Константином на месте разрушенного храма Зевса, который якобы обрушился в правление Констанция. При Феодосии там разрешили молиться арианам, однако семь лет спустя церковь обрушилась снова и была заново отстроена в эпоху Юстиниана. Во второй главе подобным же образом излагается история церкви Святого Агафоника, которую в первый раз построил Анастасий, а во второй – Юстиниан. Третья глава описывает, как различные императоры восстанавливали стены у моря. В каждой главе подчеркивается идея ремонта и реконструкции. Разрушение здания, прекращение его использования (или неправильное использование, как в случае с арианами и церковью Святого Мокия) еще не означает конец. Скорее, это предвестник грядущей перестройки, когда отдельный человек, обычно император, получает возможность превзойти то, что было создано до него. Аналогичным образом комплекс отсутствующих изображений, которые были перемещены, замещены другими или утрачены, придает Константинополю определенный динамизм. Опустевшее место в «Заметках» не означает пустое: это, скорее, пауза в ритме визуально-архитектурных изменений, проживаемых городом. Раньше на этом месте, возможно, стояла статуя или церковь; сейчас она исчезла, но в будущем рано или поздно вернется в новом виде. Даже уцелевшие памятники со временем претерпевают серию изменений. Как ни парадоксально, именно этот паттерн сотворения и разрушения, визуального формирования и переформирования – в противопоставлении вечному, незапятнанному и нетронутому корпусу зданий и статуй – и создает богатый исторический континуум города. Авторов «Заметок» интересует восстановление этого константинопольского континуума, проявляющегося посредством изменений, даже если изменение подразумевает разрушение.

Эти замечания перекликаются с фактическим состоянием Константинополя в первой половине VIII века. Роберт Оустерхаут заявляет, что столица претерпела важнейшие урбанистические трансформации в течение VII–IX веков [Ousterhout 1994–1996: 39], и это совпадает с тем временным окном, в которое, предположительно, были написаны «Заметки». Многочисленные военные столкновения и потеря территорий в VII веке негативно отразились на финансовом состоянии империи. Для столицы последствия были нелегкими: население пришлось насильственно сократить, и не сохранилось никаких данных о крупных строительных или реставрационных проектах в период с 610 года по 760 год. Обжитая территория сконцентрировалась вокруг сравнительно небольшой зоны в центре города, сформированной еще Константином. Как отмечает Пол Магдалино, «возможно, именно в этот период, когда население уменьшалось, появились первые захоронения внутри Константиновой стены, а монументальные пространства на краю центра – амфитеатр Акрополя, Стратегион в районе Золотого Рога и несколько форумов, расположенных на Месе, – стали использовать как места для казней и рынки скота» [Magdalino 2002: 531]. Крупные общественные памятники, такие как театры, бани и не в последнюю очередь статуи, пришли в упадок. Даже церкви самым печальным образом обветшали, как следует из рассказов франков, утверждавших, что в некоторых храмах не было нормального освещения или крыши. В 746 году случилась вспышка чумы, еще через двадцать лет пришла страшная засуха, и оба эти события еще больше способствовали упадку Константинополя.

Можно сказать, что авторы «Заметок» пытаются компенсировать реальное положение дел в городе, представляя упадок как нечто временное – как некую фазу, на смену которой скоро явится период реконструкции, поскольку такое уже не раз случалось в истории Константинополя, на что открыто намекается в первых главах. Ситуация и правда была не настолько тяжелой: даже если город и переживал упадок в качестве урбанистической единицы, «он по-прежнему