Книга Москвы: биография улиц, памятников, домов и людей - Ольга Абрамовна Деркач

получается, что все москвичи, благодаря стараниям мэрии, восстановившей древний герб, – Рюриковичи. Солидно.

Ну, а чтобы остальным россиянам обидно не было, московский герб в центр двуглавого орла поместили. Пусть на всех Рюриково влияние немножко распространяется. И чтобы было понятно – мы храним традиции: как в IX веке при Рюрике была наша земля обильна, так до сих пор порядка в ней нет.

Гааз

Спешите делать добро

Малый Казенный переулок. Квадратный двор Института с длинным и скучным названием «гигиены и охраны здоровья детей и подростков». Заваленный сугробами – не пройти – пятачок посередине. Занесенный снегом бюст. Если не знаешь, что написано на пьедестале, то и не разобрать. Но мы знаем. Там написано: «Федор Петрович Гааз». И ниже в венке из листьев: «Спешите делать добро».

Как в двух словах рассказать о человеке, о котором надо писать роман? Разве что кратко изложить сюжет. Жил-был в маленьком немецком городке Бад-Мюнстерайфеле сын аптекаря. Вырос, выучился, стал глазным доктором. Поврачевал было в Вене, и вдруг возьми и вылечи русскую княгиню Репнину. А та и уговори его поехать в чужую Россию и стать там ее домашним доктором. Уговорила. Поехал. Лечил не только княгиню, но и всех ее знакомых, потом незнакомых, потом всю Москву. Позвали на службу – пошел, стал старшим врачом Павловской больницы. Между делом съездил на Кавказ, изучил там минеральные воды и сделался, таким образом, одним из основоположников новой науки курортологии. В 1812 году стал военврачом, с русскими войсками дошел до Парижа…

Нет, невозможно так сухо, в двух словах! Представьте себе доктора, который служит, говоря по-нашему, главврачом, а в свободное время лечит сирых и убогих в богадельнях, да так, что его представляют к ордену. Сколько нужно вылечить больных, чтобы разбогатеть, купить дом на престижном Кузнецком Мосту (кстати сказать, раньше принадлежавший печально знаменитой Салтычихе), имение, суконную фабрику? Какую нужно иметь репутацию, чтобы генерал-губернатор настаивал на назначении штадт-физиком – так по-средневековому продолжали именовать главного городского врача Москвы? И как толково и быстро нужно взяться за реформу столичной медицины, чтобы косные, как во все века, чиновники в следующем году добились его отставки?

Теперь, как в хорошем романе, за благополучием должно последовать разорение. Последовало. Только не в карты проигрался доктор, а растратил все свое состояние на помощь и облегчение участи заключенных, ссыльных и каторжных, поскольку был назначен главным врачом московских тюрем. Делом всей жизни Гааза стала борьба против бессмысленных мучений арестантов. Жестокость не исправляет, а ухудшает нравы – был уверен доктор. И боролся, и добивался: каторжных перестали приковывать к железному пруту, тяжелые кандалы заменили облегченными, «гаазовскими», обшитыми кожей и сукном. Что за беда, что денег сразу не выделили, – есть же дом, имение, есть что продать и заказать новые кандалы на свои деньги. Вот это в голове не умещается – на свои-то зачем? Спешил делать добро – вот зачем. А то пока русская Фемида и казна повернутся, кого-то уже и не спасти. А он – спасал. Перестроен тюремный замок, открыта тюремная больница, школа для детей арестантов, Полицейская больница для бесприютных в Малом Казенном переулке. И это все заботами и деньгами доктора Гааза. Жизнь он кончил в полной нищете при той же Полицейской больнице.

Но все же рука дающего не скудеет, и за добро воздается добром. В 1909 году москвичи собрали деньги на памятник «святому доктору». Скульптор Николай Андреев денег за работу не взял – спешил делать добро.

Гнездниковский переулок

Название-памятник

Плохо быть занудным и дотошным. Вот прочитали мы в книжках, что Большой и Малый Гнездниковские переулки названы так в XVIII веке потому, что когда-то здесь жили мастера литейного дела, – и казалось бы, какого рожна нам еще надо? Так нет же – все хочется докопаться: какие такие гнезда отливали эти мастера? И кто в этих гнездах гнездился?

Известный москвовед Иван Кондратьев утверждает, что в начале XVII века здесь была слобода особых мастеров-гнездников, которые делали стрелы. В доказательство он приводит цитату из документа: «…дано наряду в Оружейную палату 10 гнезд стрел яблоновых с белохвощи перьями, да 10 гнезд стрел березовых на расход стольникам». Мы довольно далеки от металлообработки, но на наш дилетантский взгляд, металлические наконечники для деревянных стрел куют, а не отливают. Впрочем, про литье у Кондратьева и слова нет; он, стремясь быть объективным, приводит еще версию о том, что в древние времена здесь была березовая роща, в которой было множество птичьих гнезд. Вот это как раз не кажется нам правдоподобным: в те экологически безупречные времена птиц и гнезд было полно повсюду, и угол между нынешней Тверской и Тверским бульваром в этом смысле ничем из ряда вон не выходил.

Другой авторитет в области краеведения, Петр Сытин, считал, что гнездниками называли мастеров, которые изготовляли дверные петли. Что сказать на этот счет? Раз есть двери, значит, их как-то надо вешать на место. Изб много, дверей, стало быть, тоже хватает, работа есть – нужны и мастера. Но с другой стороны, в те ужас какие неспокойные времена стрел надо было куда больше, чем петель, поскольку материал это расходный – после сечи не соберешь.

А при чем тут все-таки литейщики, кроме того, что тоже работают с металлом? Обращаемся к собирателю живого великорусского языка Владимиру Далю. Дословно статью привести не можем, поскольку на нашей клавиатуре нет буквы «ять», через которую писалось до реформы орфографии это самое гнездо. Пишем имеющимися в распоряжении буквами: гнездо – углубление, ямка (Даль еще пишет «льякъ» – колоритное, но малопонятное нам слово), в которую на плавильных заводах выпускают плав, для отливки свинок, штыков, криц. Не отвлекаясь на неведомых свинок (теперешних чушек, наверное) с крицами, понимаем одно: если гнездо – то, куда льют, так может гнездник – тот, кто льет? Даль этого не подтверждает: гнездник, по словарю, – птица, вынутая из гнезда. Сомневаются и историки: говорят, что ремесленники, работавшие с огнем, селились подальше от города, поближе к воде. Что на наш взгляд спорно: вон Кузнечная слобода и Пушечный двор еще ближе к Кремлю располагались. Но речка там – что да, то да – была, Неглинкой