Комментарий к роману "Евгений Онегин" - Владимир Набоков

2 …косогор… — Слово подразумевает двоякий наклон: это и склон холма, и дорога (либо что-то ей подобное), диагонально по нему спускающаяся.

6 <…>

13 …покой… — См. выше коммент. к стиху 20 «Письма Онегина» в гл. 8 и к XLVIIIa, 1 в гл. 8.

14 Щей (род. пад. от щи) — суп из капусты. Стих основан на русской поговорке, смысл которой таков: «я ем простую пищу, но сам себе хозяин».

5—6 В черновой рукописи (ПБ 18, л. 1 и 2 об.):

Да через светлую полянкуВ дали бегущую крестьянку…

Стих 6 имеет вариант:

Да стройных прачек у плотины…

13 Черновая рукопись (там же):

Простая, тихая жена…

[XIX]

Порой дождливою намедниЯ, завернув на скотный двор…Тьфу! прозаические бредни,4 Фламандской школы пестрый сор!Таков ли был я, расцветая?Скажи, фонтан Бахчисарая!Такие ль мысли мне на ум8 Навел твой бесконечный шум,Когда безмолвно пред тобоюЗарему я воображалСредь пышных, опустелых зал…12 Спустя три года, вслед за мною,Скитаясь в той же стороне,Онегин вспомнил обо мне.

6—11 См. «Бахчисарайский фонтан» (поэму в 578 стихов четырехстопного ямба, сочиненную в 1822 г. в Кишиневе и опубликованную в 1824 г. в Москве со статьей Вяземского), особенно стихи 505–559, где Пушкин описывает свое посещение бывшего «садового дворца» ханов: там, в стихах 533–538, есть ответ на вопрос, заданный в «Путешествии», XIX, 7—10, с тою же рифмой «шум — ум».

В примечании к поэме Пушкин дал намеренно «прозаическое» описание фонтана, и это можно сравнить с «сором» в «Путешествии», XIX, 1–4{235}.

[XX]

Я жил тогда в Одессе пыльной…Там долго ясны небеса,Там хлопотливо торг обильный4 Свои подъемлет паруса;Там всё Европой дышит, веет,Всё блещет югом и пестреетРазнообразностью живой.8 Язык Италии златойЗвучит по улице веселой,Где ходит гордый славянин,Француз, испанец, армянин,12 И грек, и молдаван тяжелый,И сын египетской земли,Корсар в отставке, Морали.

1 Я жил тогда в Одессе пыльной… — На самом деле мы не видим Онегина, участвующего в итальянизированном веселье одесской жизни (XX–XXIX). Не он, а другой наш герой, Пушкин, наслаждается ею в этих десяти строфах, звучащих словно южное эхо театральных, любовных и гастрономических утех Петербурга, описанных в первой главе.

Там, в первой главе, Пушкин перемежает петербургские воспоминания с обстоятельствами своей одесской жизни в то время, когда он эти воспоминания описывал (осенью 1823 г.) Мы мельком видим, как он бродит над морем в надежде на паруса, которые унесли бы его из России в Африку — давней дорогой предка, но в обратном направлении. Означенные же строфы «Путешествия» написаны в пору вынужденного уединения в Михайловском, в начале 1825 г. Одесса 1823–1824 гг., в то время лишь приют ностальгии, теперь, в 1825 г., вспоминается с не меньшей сладостью, чем в свое время поэт вспоминал о прелестях Петербурга. А «златая Италия» гл. 1, XLIX сократилась до воспоминания о мелодичной итальянской речи на одесских улицах.

2 Там долго ясны небеса… — сокращенная четырехстопная версия александрийского стиха Туманского — второй строчки стихотворения «Одесса» (я его цитирую в коммент. к XXI, 1–9).

5—14 Гофман (1936) приводит следующие черновые фрагменты (2370, л. 66; см. также с. 464 в Акад. 1937) — А, стихи 8–9:

Там хладнокровного купцаБлистает резвая подруга [фр. compagne folâtre] —

и В, стихи 5–6:

…я жил поэтомБез дров зимой — без дрожек летом…

(Относительно А, стихов 8–9 см. коммент. к XXVIII, 5—14.)

Очевидно, разрыв между этими фрагментами и следующими за ними стихами должна была заполнить тема предстоящего усовершенствования одесской канализации. В черновой рукописи (стихи 12–14) читаем:

И вместо г<рафа> В<оронцова>Там будет свежая <вода> —Тогда поедем мы туда.

Что приводит на ум лорд-канцлера, которого обращение «M'lud» [искаженное «милорд»] сравняло с лондонской грязью («mud») в первой главе (написанной в ноябре 1851 г.) диккенсовского «Холодного дома».

13 Черновая рукопись, отвергнутое чтение (2370, л. 66):

И черный гость родной земли…

то есть африканец.

[XXI]

Одессу звучными стихамиНаш друг Туманский описал,Но он пристрастными глазами4 В то время на нее взирал.Приехав, он прямым поэтомПошел бродить с своим лорнетомОдин над морем – и потом8 Очаровательным перомСады одесские прославил.Всё хорошо, но дело в том,Что степь нагая там кругом;12 Кой-где недавный труд заставилМладые ветви в знойный деньДавать насильственную тень.

1—2 Одессу звучными стихами / Наш друг Туманский описал… — Туманский, второстепенный поэт, служивший с Пушкиным при канцелярии Воронцова, в 1824 г. посвятил Одессе тяжеловесные ямбические гекзаметры:

В стране, прославленной молвою бранных дней,Где долго небеса отрада для очей,Где тополи шумят, синеют грозны воды, —Сын хлада изумлен сняннем природы.Под легкой сенню вечерних облаковЗдесь упоительно дыхание садов…

И так далее, еще десяток корявых строчек{236}.

6—7 …бродить над морем — Образ Туманского, который «пошел бродить… над морем», то есть по побережью, вторит, со смягченной интонацией, страстному «брожу над морем» в гл. 1, L, 3. Занятно, как встретились в одесском порту начало и конец романа. Замученная и хмурая муза перевода подарила мне здесь нечаянную рифму «then — pen» («потом — пером») в награду за то, что я заметил, как тема сужается до сверкающей точки в синем море.

11 степь нагая — Лайалл в своих «Путешествиях» (I, с. 190), в записи, относящейся к маю 1822 г., рассказывает:

«Окрестности Одессы являют собой приятный вид. Некогда засушливая степь ныне усеяна деревнями, а подходящие к городу хозяйства и возделанные поля перемежаются с дачами, питомниками, частными и общественными садами».

[XXII]

А где, бишь, мой рассказ несвязный?В Одессе пыльной, я сказал.Я б мог сказать: в Одессе грязной —4 И тут бы, право, не солгал.В году недель пять-шесть Одесса,По воле бурного Зевеса,Потоплена, запружена,8 В густой грязи погружена.Все домы на аршин загрязнут,Лишь на ходулях пешеходПо улице дерзает вброд;12 Кареты, люди тонут, вязнут,И в дрожках вол, рога склоня,Сменяет хилого коня.

3 …в Одессе грязной… — Лайалл, «Путешествия» (I, с 171) «Улицы в Одессе… до сих пор не мощенные… осенью и весной после сильных дождей они несказанно грязны…»

14 октября 1823 г. Пушкин писал Вяземскому из Одессы (куда к этому времени подъехал и Онегин) «У нас скучно и холодно Я мерзну под небом полуденным». А 1 декабря 1823 г. — Александру Тургеневу «Две песни уже готовы» (Онегин уже снабдил своего биографа материалом для второй главы).