Комментарий к роману "Евгений Онегин" - Владимир Набоков

[XXVIII]

А только ль там очарований?А разыскательный лорнет?А закулисные свиданья?4 A prima donna? а балет?А ложа, где, красой блистая,Негоциантка молодая,Самолюбива и томна,8 Толпой рабов окружена?Она и внемлет и не внемлетИ каватине, и мольбам,И шутке с лестью пополам…12 А муж – в углу за нею дремлет,Впросонках фора закричит,Зевнет и – снова захрапит.

5 Рядом с этим стихом в черновой рукописи (2370, л. 68) на полях написано имя «Монари» (первоклассный итальянский тенор Одесской оперы).

5—14 Здесь, вероятно, описана Амалия Ризнич, урожденная Рипп, дочь банкира — австрийского еврея, одна из трех или четырех одесских возлюбленных Пушкина. Она умерла в Генуе в мае 1825 г., примерно в то же время, когда Пушкин (узнавший о ее смерти больше года спустя) работал над этими строфами (приблизительно в марте). Ее мать была итальянкой. Ее муж, Иван Ризнич (или, как он писал по-французски, Jean Risnich), богатый и образованный далматский купец, торговал зерном.

Вероятно, о ней же сказано в первоначальном наброске XX:

Там хладнокровного <купца>Блистает резвая подруга.

См. также коммент. к гл. 10, XIII, 3.

Пушкин ухаживал за Амалией Ризнич в Одессе летом и осенью 1823 г. Вероятно, к ней обращена его страстная элегия, начинающаяся словами «Мой голос для тебя и ласковый, и томный…». В начале 1824 г. она родила мужу сына и в мае того же года, уже очень больная чахоткой, уехала из Одессы в Австрию и затем в Италию, где умерла[922]. Ее муж, остававшийся в Одессе, узнал о смерти жены 8 июня 1825 г. Туманский напечатал в альманахе Амфитеатрова и Ознобишина «Северная лира» на 1827 г. (вышел в ноябре 1826 г.) посвященный Пушкину пятистопный сонет «На кончину Р.»[923], датированный июлем 1825 г., в Одессе. Странно, что Пушкин узнал (от Туманского?) о смерти Амалии Ризнич лишь в июле 1826-го.

В начале 1827-го Ризнич женился на графине Полине Ржевуской, сестре Каролины Собаньской и Эвелины Ганской.

[XXIX]

Финал гремит; пустеет зала;Шумя, торопится разъезд;Толпа на площадь побежала4 При блеске фонарей и звезд,Сыны Авзонии счастливойСлегка поют мотив игривый,Его невольно затвердив,8 А мы ревем речитатив.Но поздно. Тихо спит Одесса;И бездыханна и теплаНемая ночь. Луна взошла,12 Прозрачно-легкая завесаОбъемлет небо. Всё молчит;Лишь море Черное шумит…

Любопытно сравнить эту псевдоитальянскую ночь, золото музыки Россини (XXVII, 11) и одесских сынов Авзонии, с воображаемыми и желанными ночами златой Италии, столь романтично воссозданными в гл. 1, XLIX. Следует также заметить, что аллюзия на одесский берег в гл. 1, L связывает эту начальную главу с последними стихами ЕО в его окончательном варианте. Ведь самая последняя строка («Итак, я жил тогда в Одессе…», с которой в рукописи начинается «Путешествие», XXX) практически совпадает с пушкинским примечанием к слову «море» в гл. 1, L, 3 («писано в Одессе») — это Черное море, которое шумит в предпоследнем стихе ЕО («Путешествие», XXIX, 14) и линией своего горизонта соединяет начало и конец окончательного текста романа, образуя один из тех внутренних композиционных кругов, примеры которых я уже приводил в своем комментарии.

[XXX]

Итак, я жил тогда в ОдессеСредь новоизбранных друзей,Забыв о сумрачном повесе,4 Герое повести моей.Онег<ин> никогда со мноюНе хвастал дружбой почтовою,А я, счастливый человек,8 Не переписывался ввекНи с кем. Каким же изумленьем,Судите, был я поражен,Когда ко мне явился он!12 Неприглашенным привиденьем,Как громко ахнули друзья,И как обрадовался я!

Беловая рукопись (ПБ 18, л. 1 об.).

1 …в Одессе… — Последнее слово окончательного текста. Оно рифмуется с «повесе» (см. ниже коммент. к стиху 3), именительный падеж которого, «повеса», во второй строфе ЕО рифмуется с «Зевеса», которое, в свою очередь, рифмуется с «Одесса» в «Путешествии», [XXII], — исключительно приятная перекличка созвучий под сводами поэмы.

3 Забыв о сумрачном повесе… — Эпитет «сумрачный» здесь близок к французскому «ténébreux». Такой «le beau ténébreux» (прекрасный сумрачный рыцарь, от имени Бельтенеброс, как называл себя Амадис Галльский) был модным образчиком для подражания у молодежи конца 1820-х гг.{237}

7—9 Обратите внимание на скачок анжамбемана, сопровождаемого усмешкой:

А я, счастливый человек,Не переписывался ввекНи с кем…

В числе прочих причин высылки Пушкина из Одессы в июле 1824 г. было и перехваченное болтливое письмо поэта к одному из его многочисленных корреспондентов (возможно, Кюхельбекеру).

13 …друзья… — Место действия — Одесса, время — осень 1823-го. Два друга (так я понимаю пушкинское «друзья», которое может означать и «наши с ним друзья») не виделись с мая 1820 г., когда Пушкин уехал из столицы в Екатеринослав, а затем на Кавказ, а Онегин отправился к дяде в имение, расположенное на полпути между Опочкой и Москвой. Начавшееся в первой главе действие завершило полный круг. Читателю следует понимать, что теперь, в Одессе, Онегин рассказывает Пушкину о том, что произошло с ним за это время. Остальное поведает поэту Муза, с которой мы встречаемся в гл. 7, V, 5 и гл. 8, I–VII.

Здесь, возможно, имеет смысл, используя все имеющиеся данные, проследить маршруты основных путешествий обоих наших героев. В начале 1821 г. Онегин из своего имения возвращается в Петербург; 3 июня (или июля?) он отправляется в путешествие по России, московский и волжский отрезки которого (лето 1821 г., когда Пушкин уже в Кишиневе) пролегают значительно восточнее пушкинского маршрута (май — июнь 1821-го, Петербург — Киев — Екатеринослав — Ростов), но на Северном Кавказе их пути соединяются.

В мае 1820 г. Пушкин был приписан как «сверхштатный чиновник» к канцелярии генерала Инзова, возглавлявшего комитет по защите интересов иностранных колонистов на юге России. Штаб-квартира Инзова размещалась в Екатеринославе (ныне Днепропетровск), куда Пушкин прибыл около 20 мая из Петербурга не просто как новый служащий, но и как курьер, доставивший наместнику Бессарабской области Инзову известие о назначении его действительным губернатором Бессарабии. Между отъездом Пушкина из Екатеринослава (28 мая, с Раевскими) на лечение к целебным водам Пятигорска, на Кавказ, и его счастливыми днями в Крыму (с третьей недели августа по 5 сентября) Инзов и его канцелярия успели переехать в Кишинев, куда Пушкин и прибыл 21 сентября 1820 г., через четыре месяца после того, как начал служить у Инзова в Екатеринославе.

Маршрут Онегина повторяет путь Пушкина на Кавказские воды; следующим совпадением будет дорога в Грузию, куда Пушкин ездил летом 1829 г., во время войны с Турцией Онегин пробудет на Кавказе с конца 1821-го до лета 1823-го, а затем повторит путь, проделанный Пушкиным летом 1820 г. — через Тамань в Крым, и осенью 1823 г. побывает в Бахчисарайском дворце, через три года после Пушкина.

Тем временем Пушкина перевели, с июля 1823 г., из Кишинева в Одессу под начальство более высокопоставленного сановника, новороссийского (включая Бессарабию) генерал-губернатора графа Воронцова, который оказался много строже и Пушкину благоволил куда меньше, чем старичок Инзов. Здесь в конце

1823 г. Пушкин и Онегин, не видевшиеся более трех лет, встречаются вновь. К концу июля 1824 г. друзья расстаются опять — Пушкина приговаривают к двум годам деревенской ссылки в псковском имении, а Онегин в середине августа

1824 г. появится в Петербурге, где встретится с Татьяной, с которой не виделся с 12 января 1821 г.

Необходимо отметить, что внутри этого круга лежит еще один, малый круг, который совершает пушкинская Муза. В мае 1812 г., когда она начала посещать тринадцатилетнего Пушкина в его лицейской келье (гл. 8, I), семнадцатилетний Онегин уже начал разгульную жизнь в Петербурге, которой посвятит восемь лет (гл. 1, IV). К 8 января 1815 г. (гл. 8, II) у нее выросли крылья. В 1817–1818 гг. в Петербурге за ней волочатся молодые кутилы (гл. 8, III), а году в 1819 или 1820-м она вместе с Пушкиным тщетно пытается обучать их нового приятеля, Онегина, тайнам стихосложения (гл. 1, VII). В начале мая 1820 г. Онегин едет из Петербурга в деревню (гл. 1, I, II, LI, LII), а Муза отправляется с Пушкиным на Кавказ, в Крым и в Молдавию (гл. 8, IV–V). В августе 1824 г. по календарю «реальной» жизни она появляется в Михайловском (присутствовать при событиях, последовавших за онегинским отъездом, — гл. 8, V), и в августе же 1824-го по календарю романа она встречается с Онегиным на петербургском рауте (гл. 8, VI).