Сто лет одного мифа - Евгений Натанович Рудницкий

нему не на «ты», а только на «вы» и «господин Кубичек». Гитлер сводил старого друга на могилу Вагнера, где они снова предались ностальгическим воспоминаниям. На старости лет друг юности фюрера писал: «Гитлер взял меня за руку. Я чувствовал, насколько глубоко он взволнован». При этом Кубичек «чувствовал взмах крыльев вечности». Также как в 1923 году хозяева Ванфрида показывали свой дом молодому политику Гитлеру, теперь тот знакомил с виллой своего друга. Хозяйке дома Кубичека представил Виланд. На пиджаке гостя красовался значок Союза немецких женщин имени Рихарда Вагнера, линцская ячейка которого попросила рассказать о ней в Байройте; представляя гостя своей матери, внук Вагнера несколько насмешливо заметил: «Итак, это господин Кубичек. Он член вашего Союза немецких женщин. Все-таки это очень мило!» С тех пор друг Гитлера получал приглашения на все фестивали вплоть до конца войны.

После того как фюрер на следующий день покинул фестиваль, многие зарубежные гости также стали разъезжаться, все же опасаясь скорого начала войны. Повторилась та же ситуация, что и в 1914 году, с той разницей, что Байройтские фестивали продолжали проводить и во время войны. 23 августа Молотов и Риббентроп подписали в Москве пакт о ненападении и соблюдении взаимного нейтралитета. Фактически это был договор о разграничении сфер влияния в Восточной Европе, и на этот счет в пакте содержался секретный протокол – Гитлер одержал очередную дипломатическую победу и обеспечил себе благоприятные условия для начала дальнейшей экспансии на Восток. 24 августа Вольфганг отбыл в свою воинскую часть, а 1 сентября немецкие войска вступили в Польшу. Начало войны стало для Винифред таким же шоком, как и для всех немцев, свято веривших в миролюбивые намерения Гитлера. После войны она писала в своем меморандуме для комиссии по денацификации: «Его великая программа социального обновления в пользу широких рабочих масс, а также поддержка им художественной и театральной жизни и долгосрочная программа культурного строительства были для меня еще одним доказательством его воли к миру». Однако в сентябре 1939 года она уже не полагалась на его всепобеждающую волю, ее волновала только судьба оказавшегося в гуще военных событий младшего сына. Будучи любимцем фюрера, Виланд получил освобождение от воинской службы. В числе прочих деятелей культуры, на которых распространялась «божья милость», были Вильгельм Фуртвенглер, Ганс Пфицнер Ульрих Роллер и тенор Петер Андерс.

* * *

Тем летом Даниэла и Ева решили, что было бы неплохо снова посетить фестиваль в Люцерне и послушать там Тосканини. Помимо прошлогодних участников там должен был выступить Рахманинов, поселившийся с 1934 года на своей вилле Сенар близ Люцерна. Тетушки решили, что если уж Фриделинде так не хочется приезжать в Байройт, с ней можно встретиться в Трибшене. Поскольку ее усиленно приглашал также Тосканини, она подумала, что перед окончательным бегством стоит посетить если не Германию, то хотя бы Швейцарию. Больше всего ей хотелось пообщаться с Даниэлой, которая очень интересно рассказывала о постановках Козимы в Доме торжественных представлений, поскольку была в свое время свидетелем этого творческого процесса. Разумеется, речь шла об уже давно устаревшей режиссуре, однако девушке, которая успела в какой-то мере приобщиться к работе на фестивале, сотрудничая с Титьеном, хотелось припасть к истокам. К тому же она решила, что было бы неплохо заодно посетить выставку испанской живописи в Женеве.

Рано утром 31 июля смотрительница трибшенского музея Эллен Беерли получила телеграмму: «Прибыла: Маус». Тут же явилась и отправительница. Удивительно, что она не прибыла раньше телеграммы – от вокзала в Люцерне до Трибшена не больше получаса езды. После первого фестивального концерта, с участием Адольфа Буша в качестве солиста в Скрипичном концерте Бетховена, Тосканини пригласил Фриделинду в ресторан, где она ужинала в компании Адольфа и Германа Бушей, композиторов Сэмюэла Барбера и Энрико Поло и постоянной спутницы супругов Тосканини Элеоноры Мендельсон. Эта влюбленная в маэстро правнучка Феликса Мендельсона-Бартольди была актрисой, а к числу ее поклонников в свое время принадлежали Макс Райнхардт и великий немецкий актер Густав Грюндгенс. Ко времени проведения фестиваля в Люцерне она успела порядком надоесть маэстро, но он никак не мог от нее отделаться и писал, что она «ведет себя в моем доме как постоялец пансиона». В тот раз Фриделинда посетила семь концертов, в том числе Реквием Верди, которым Тосканини дирижировал в Иезуитской церкви. Под его управлением снова прозвучала Зигфрид-идиллия. Как и на Рождество 1869 года, ее исполняли на лестнице виллы Трибшен пятнадцать музыкантов, только теперь дирижировал не Ганс Рихтер, а итальянский капельмейстер. Последний концерт фестиваля состоялся 29 августа: Тосканини дирижировал Вторым фортепианным концертом Брамса, а солировал его зять Владимир Горовиц.

Разумеется, знавшей о пребывании дочери в Люцерне Винифред хотелось с ней поговорить и убедить ее вернуться домой, однако она не могла покинуть Байройт до конца фестиваля. Поэтому было решено отправить на переговоры в Швейцарию дипломатичную Верену. Этой поездке предшествовала ее встреча с Гиммлером, от которого девушка получила последние наставления. Собственно, рейхсфюрер хотел поговорить с Винифред, однако, сославшись на занятость, та прислала вместо себя младшую дочь, рассудив, что с ней он будет менее резок. Мать оказалась права – Гиммлер выглядел вполне дружелюбно, вспомнил фестиваль 1928 года, когда семилетняя девочка вместе с братьями и сестрой катала его в числе прочих гостей на тележке по саду Ванфрида. Он также показал ей английскую газету с заметкой сестры, где та предлагала «повесить свинью Гиммлера на ближайшем фонарном столбе»; отсюда следовало, что возвращение на родину не сулит беглянке ничего хорошего. Поэтому миссия Верены была с самого начала обречена на провал. По поводу визита сестры Фриделинда писала: «В августе внезапно заглянула на несколько дней Никкель. Когда она сказала матери, что хочет поехать в гости к Мауси в Трибшен, та ей сначала не разрешила, поскольку боялась, что я могу оказать на сестру вредное влияние».

Поскольку Винифред боялась отпускать восемнадцатилетнюю Верену одну, ей в провожатые дали хорошего знакомого Филиппа Хаузера – импозантного блондина и студента-медика, имевшего, однако, тот недостаток, что в соответствии с Нюрнбергскими законами он был «метисом второй степени», то есть на четверть евреем. Как и следовало ожидать, эта отчаянная попытка вернуть в семейное лоно заблудшую дочь успехом не увенчалась. Сестры провели два чудесных августовских дня в условиях трибшенской идиллии, много беседовали, но уговорить Фриделинду вернуться так и не удалось – к тому времени она уже рассчитывала на поддержку Тосканини и собиралась в конечном счете уехать в Америку. На все уговоры Верены вернуться беглянка отвечала, что она не сумасшедшая, чтобы возвращаться