Ижицы на сюртуке из снов: книжная пятилетка - Александр Владимирович Чанцев

оставались в тени. Так родилась книга «В тени Восходящего солнца». Одна из биографий, вошедшая в нее, развилась позже в отдельный том. «Шпионский Токио» стоит в этом ряду несколько особняком, но в целом то же самое – слияние юношеского увлечения единоборствами, взрослой и вполне осознанной любви к Японии, знакомства с детективными биографиями учителей наших учителей и удивление при столкновении с несоответствием образа и реальности.

Исторический аспект – при этом еще и наиболее перспективный. Объясню почему. Задав себе вопросы по поводу имиджа, сексуальной культуры или боевых искусств, я сам себе в своих книгах ответил на них. История же задает свои заковыристые вопросы постоянно, ставит нас в тупик тем, что известные, казалось бы, события происходили совсем не так, а то и совсем не случались, и заниматься этим можно бесконечно. Ну… или пока не надоест.

Если коротко, то все эти темы для меня так или иначе свелись к одной: адекватности восприятия Японии и японцев в сознании наших соотечественников. Именно эту тему я изучал когда-то во время стажировки в Токийском университете и думаю, исчерпать ее невозможно. Наши мифы о боевых искусствах и «желтой опасности», обворожительных гейшах и «живописной Японии», японских шпионах и бог еще знает о чем. Всё это продукт нашего внутреннего и их – внешнего имиджмейкинга, под довольно толстым слоем которого оказалась упрятана потрясающе интересная, разнообразная страна и такие биографии людей, ее изучавших, что после них любой детектив читать попросту скучно.

Далеко не общепринятый вариант прихода в японистику, о котором я как раз хотел попросить тебя рассказать. Но публикации о Киме и Ощепкове были, наверное, мотивированы еще и тем, что исследований о них поразительно мало, а тайн – до сих пор очень много?..

«Дело Ощепкова» довольно сильно отличается от «дела Кима». Я для себя именные пласты исследований так называю – делами. Удобно тем более, что, во-первых, они часто основаны на изучении именно дел – чаще следственных, реже личных. Во-вторых, привык: материалы по Киму лежат у меня в подлинной папке «Личное дело. КГБ СССР», а Ощепков собран в картонку с обложкой, скопированной с его следственного дела. И красиво, и вдохновляет. Когда пишешь долгую книгу, требуется допинг. Для меня он заключается в окружении себя предметами из книги, создании уютного исторического фона. Поэтому, когда «ушел в историю», стал завсегдатаем японских барахолок и поклонником патефонной музыки, появились эти папочки.

Мотивации же были следующими. Про Ощепкова я уже сказал – взявшись когда-то им заниматься, бросить это дело я уже не мог, хотя мои предшественники и коллеги добились в восстановлении биографии этого человека гораздо больших успехов, подняли основной массив информации. Я лишь свожу воедино имеющиеся факты и, если удается, открываю что-то новое. К сожалению, очень много приходится заниматься «зачисткой». Дело в том, что судьба первого самбиста внимания сегодня привлекает много, авторы о ней пишут одновременно все более титулованные и безграмотные. Пишут энергично, с веселым параноидальным задором – кроме Ощепкова из моих героев так достается, пожалуй, только Зорге. Они легко путают Японию с Китаем, Маньчжурию с Тибетом, разведку с контрразведкой, самбо с дзюдо, настоящее с прошлым. Вот и приходится в сотый раз возвращаться к одному и тому же, править, разъяснять, перепроверять… Только на то, чтобы изменить статью в Википедии, где раньше о Василии Сергеевиче была рассказана какая-то совсем уж небывальщина, ушло несколько лет. Но заодно кое-какие неизвестные ранее вещи тоже открываются. Получается, «исследований» много, нового мало, но этих бы «исследователей» современных…

С Кимом было по-другому. Меня очень долго просили им заняться, а когда тему тронул, оказалось, что там-то как раз тайна на тайне и тайной погоняет. Втягиваться было тяжело. Пришлось разбираться в корейских вопросах, а я об этой стране не знал тогда практически ничего. Пошел в Институт востоковедения. Нашел корейский отдел, зашел и с порога, так и сказал: «Пишу книгу о Романе Киме. Надо разобраться в корейской истории, а я ничего не понимаю. Помогите!» Помогли. И вообще, в большинстве исследований у меня столько помощников и все они настолько замечательные, знающие и благородные люди, что довести работу до конца надо было хотя из чувства признательности к ним.

Как проходил сбор материалов? По этим авторам это, должно быть, было отдельной историей.

Строго говоря, он продолжается. Ни одно из исследований биографий не является финальным – иначе оно точно плохое. Выход книги, скорее, реперная точка, когда обобщается набранный массив материалов, и после которой к автору приходят новые знания. Иногда с серьезными исправлениями уже написанного. Во всяком случае, у меня так, хотя, возможно, это и неверная позиция. Например, вышедшая раньше биография Романа Кима в «Шпионском Токио» разительно отличается от версии ЖЗЛ. Читатели, среди которых есть и эксперты в той или иной области, находят неточности, ошибки, опечатки и, если эти эксперты люди вменяемые, доносят эту информацию до меня. Я этому только рад, ибо всегда есть надежда, что будет следующее издание, где можно будет ошибки исправить. Ищу новое и сам, конечно – никак не успокоюсь. Вот и завтра пойду в один архив, где, как теперь понимаю, могу найти кое-что интересненькое и про Ощепкова, и про Кима…

Что касается непосредственно сбора материалов для уже изданных биографических исследований, то… про то, как писался, например, «Роман Ким», можно сотворить отдельную книгу, но мне повезло. Как раз в это время я перечитывал на досуге «Театральный роман» Булгакова и нашел там фразу, исчерпывающе обрисовывающую мои злоключения. Ее я и сделал одним из двух эпиграфов к многострадальному «Киму»: «…чем глубже я проникал в дело, тем более каким-то колдовским образом передо мною суживался и темнел коридор прошлого, и тщетно я шарил в углах с фонарем в руках. Ткань дела рвалась и рассыпалась в моих руках, я изнемог под бременем недостоверных актов, косвенных улик, предположений, сомнительных данных…». Так оно все и было: одни данные противоречат другим, в одном архиве написано одно, в другом все строго наоборот. Да еще сам Роман Николаевич постарался: в некоторых документах у него два сына, например, а в других – одна дочь. Вот и разбирайся как хочешь.

Архивы – вообще головная боль для любого исследователя, а у некоторых есть еще и печальный опыт сопоставления (снова сравнение образов!). Для того, чтобы получить в конце 90-х годов дело Ощепкова, мне пришлось провести целую операцию с задействованием в ней знакомых из спецслужб. Дело Кима в архиве ФСБ я ждал около двух лет. А когда пришел, просто зайдя с улицы, в архив японского МИДа и запросил данные