Ижицы на сюртуке из снов: книжная пятилетка - Александр Владимирович Чанцев

одновременно морским дном, живыми существами и водой. Стать медузой, достигнув водяной прозрачности, и раствориться в океане. <…> Даже если бы мне не хотелось превращаться ни в камень, ни в рыбу, такое превращение обязательно произойдёт. И эта нечеловеческая бесстрастная неизбежность прекрасна, – думаю я и замолкаю, учась у камня и воды». Этот пантеизм сейчас принято считать восточным, азиатским, но это же скорее первоначальное единство с миром, природой и Богом, утраченное человеком. Откуда оно у вас – с Востока, от найденных древних корней, просто личное?

Илью Лагутенко, благо, в этом году сделали почётным владивостокцем, пусть с третьей попытки…

Мне нравится формулировка одного из героев Олега Куваева – геолога, который, умирая, говорит: смерть – всего лишь переход в мир минералов. А я не вижу принципиальной разницы между миром минералов и миром океана, этаким лемовским Солярисом. Кстати, и арсеньевский Дерсу примерно об этом говорит: у него всё и все – «люди», от камня и медведя до костра и дерева. Откуда у меня этот несколько азиатский взгляд? Возможно, сама территория и сама акватория определённым образом влияют на сознание. Помимо окружающих людей и книг.

«Академик-лингвист Зализняк говорит, что “сельдь” мы взяли у шведов. Особенно удивительно выглядит сросток “сельдь-иваси”: в нём объединились бесконечно далёкие друг от друга шведы и японцы. И объединили их – мы. Язык – альтернативный мировой океан. …Как, интересно, зовут селёдку на самом деле». А как вы думаете, звучит настоящее имя сельди? У вас в «Кристалле» столько языковой игры, что, думаю, ее истинное имя для вас не секрет…

На самом деле секрет… И я думаю, что никогда мне этот секрет не откроют. Хотя кто знает? Вот только что вернулась в наши моря иваси, её уже ловят, вот-вот мы её снова попробуем. Фантастика же? Вкус детства. Мечты сбываются, и от этого захватывает дыхание.

Александр Куланов:

Реальные судьбы в нашей стране трагичнее любых книг

По поводу выхода в ЖЗЛ «Романа Кима» А. Куланова два япониста поговорили о Зорге, адекватности восприятия Японии, заговорах в Корее, ниндзюцу и советской контрразведке.

Японские единоборства и история спецслужб, имиджевые войны и сексуальность в Японии. Почему именно эти темы? И какие я не перечислил?

Единоборства потому, что очень давно, в 1986 году, я начал заниматься каратэ. Про наше поколение в шутку говорили «вышли они из подвалов», а вот пришли потом кто куда. Я – в военное училище, где к занятиям рукопашным боем добавилось знакомство с восточной философией, и где даже успел поучаствовать во всесоюзном конкурсе научных работ курсантов военных училищ с рефератом на тему «Восточные единоборства и психофизические возможности человека» – кажется, так. Много позже заинтересовался биографией Василия Ощепкова – первого русского дзюдоиста и создателя самбо. Он был разведчиком в Японии, а я любил книги Юлиана Семенова.

На втором курсе училища добился, чтобы меня отправили на 1-й всесоюзный семинар инструкторов рукопашного боя. Его проводил легендарный каратист, знакомый всем по фильму «Пираты ХХ века». Я неделю находился в оцепенении от счастья и удивлялся только одному. Во время занятий этот человек кричал какие-то команды на незнакомом языке – вероятно, на японском? Причем, мне казалось, что кричит он одно и то же, но действия выполнялись разные. Чтобы разобраться с этим, по возвращении в училище я раздобыл словарь японских иероглифов. То, что выучить язык по такому словарю нельзя, я еще не знал и бодро составлял предложения из наспех вычитанного. Когда нас с другом, стоящих в наряде по роте, застал за этим занятием замполит батальона, он влепил нам еще по пять нарядов, но мы в отместку бодро назвали ревнителя воинской дисциплины… довольно грубо назвали– по-японски, как нам казалось, и я понял, что моральное удовлетворение стоит затраченных на заучивание диковинных слов усилий.

Спустя десяток лет, уже после службы в воздушно-десантных войсках, где у меня не было проблем с нахождением единомышленников по увлечению единоборствами (скорее приходилось беречь здоровье при знакомстве с настоящими бойцами), я резко сменил профессию. Понял, что служба в армии и Япония несовместимы, если ты не шпион. Шпионом быть уже не хотелось – когда много лет под ружьем, свободу начинаешь ценить особо. Поэтому я уволился и стал журналистом, пишущим о Японии (еще в 10-летнем возрасте писал для «Пионерской правды»), а еще через несколько лет поехал туда на стажировку. Вот там-то все и случилось…

Я выбрал начинавшую входить в моду тему: занялся сравнением имиджей России в Японии и Японии в России. Для этого пришлось разобраться с историей вопроса и законами, принципами работы механизмов государственного имид-жмейкинга. Прямым следствием стала книга «Россия-Японии: имиджевые войны», которую мы написали вместе с Василием Молодяковым. Большинство других книг тоже стали попытками ответить себе самому на вопросы «почему японцы такие и чем они отличаются от наших представлений о них?» Первой стала «Тайва», где этот вопрос задавался практически напрямую. В последней версии этой книги, которая теперь называется «Т@йва», собрано 50 интервью с нашими и японскими звездами – так сказать, компаративный анализ на практике, в поле. «Обратная сторона Японии. Век XXI» – одновременно и дневник моей жизни в Японии, и попытка ответить все на те же сакраментальные вопросы, применительно к практическим ситуациям: в общении с политиками и якудза, в отношении японцев к климату и к еде, в рассказе о «трудолюбии» и «любопытстве»…

Несколько отдельно стоит история с «Обнаженной Японией», но корни те же. Начав жить в Японии, я поразился контрасту между эротической пропиткой японской рекламы, прессы, ТВ и явно индифферентным отношением японцев собственно к сексу. Чтобы понять, почему это так, пришлось написать соответствующую книгу. Так что снова – несоответствие имиджа и внутреннего содержимого – все по теме обучения.

Финальной точкой в этом анализе стала книга «Черный пояс без грифа секретности». Там мы уже с другим соавтором – Александром Арабаджиевым – попытались раскрыть малоизвестную сторону японских боевых искусств. История моих интересов оказалась таким образом закольцована, и после этого я обратился собственно к истории.

Началось все с того же Ощепкова. Жизнь как детектив, и оказалось, что не у него одного. Сначала его друзья, потом коллеги – биографии известных и неизвестных японоведов раскрывались передо мной через их следственные дела (большинство героев оказались репрессированы), через рассказы тех из них, кто выжил, потомков, воссоздание исторического фона. После прочитанного я потерял интерес к фантастике и приключенческому жанру – нет ничего круче, ярче, трагичней реальных судеб настоящих людей, особенного в нашей стране. Оказалось, что практически все, кем я заинтересовался, были разведчиками или контрразведчиками, работавшими против Японии. Мы мало знаем об этих людях, они всегда