Жизнь волшебника - Александр Гордеев

разных испытаниях и трудностях, Роман думал, что всё в таких случаях

зависит от душевного материала, из которого сделан человек. Трудности ломают испытуемого,

гнут, мнут, перемешивают, и если базовый материал жидковат, то человек этот будет просто

растворён. В человеке же твёрдого материала со временем выковывается стержень, не

подвластный ни внешним бедам, ни его собственным разочарованиям… Так он думал когда-то, а

на деле это оказалось не более чем красивыми рассуждениями. Игра с жизнью на испытания шла

до пожара в Пылёвке, но гибель родных – это уже вне всяких игр. Даже Судьба не имеет права

испытывать тебя смертью близких людей. Смерть не может быть инструментом испытания и

закалки. Это слишком кощунственно… И тем не менее, это реальность. Жизнь развивается сама

по себе, а ты вовсе не центр её. У жизни какой-то свой неведомый курс, и если ты окажешься на её

пути, то она отшвырнёт тебя в сторону, как щенка. И если тебе повезёт, то ты можешь остаться

живым, как когда-то повезло ему, отброшенному бампером автобуса в райцентре…

Невольно открывается истина, что родители-то, оказывается, всегда подсознательно виделись

некой защитой от пожирающего времени. Всегда, даже не задумываясь об этом специально, ты

знал, что первыми всё равно когда-нибудь уйдут они. А ты – лишь когда-то, когда-то потом. Но вот

они ушли и теперь, даже несмотря на твою молодость, следующая очередь твоя. И тебе от такого

открытия уже не так надёжно на этом свете, как раньше. Ведь теперь ты на главном, открытом

фронте.

Все действия Романа сейчас сумбурны, но в этом почти броуновском движении мыслей и дел

проступает одна неуклонная тенденция – медленная подготовка к отъезду. Пылёвка – это его

родное место. Раньше он имел полное право там не жить, потом что это место занимали близкие

люди, но теперь там образовалась пустота, требующая заполнения. Конечно, решение ехать было

и раньше, но теперь уже не помнится, было оно или нет. Теперь это не важно. Просто надо ехать, и

всё. Инстинкт подсказывает, что ему следует собираться, вот он и собирается. Домой обычно

возвращаются с радостью и надеждой, а для него это – пресный, логический, необходимый шаг.

Роман заказывает переговоры с Матвеем, чтобы спросить лишь одно: могут ли вначале пожить

у него? «Да об чём разговор!?» – даже с некоторым недоумением отвечает тот.

266

Первый претендент, откликнувшийся на объявление о продаже дома, – молодой семейный

парнишка. Его планы – точь-в-точь как у Романа полтора года назад. Он тоже кочует из города и,

обманываясь впечатлением тёплого климата, собирается выращивать тут едва ли не виноград.

Роман поступает глупо: ему надо цену дома поднимать, а он пытается отрезвить покупателя,

доказывая излишнюю лёгкость его хозяйственных мечтаний, рассказывает о своих бесполезных

потугах. Но парнишка от этого лишь распаляется: это ты слабак, а я-то ого-го! Что ж… Стоимость

дома Роман определяет такую же, какую заплатил сам: три тысячи рублей.

После первого молодого покупателя в течение трёх дней приходят ещё четверо. Все куда

серьёзней первого, но им приходится отказать. Хотя, конечно, отдавать свой дом в

легкомысленные руки не хочется. Своего труда в него вложено не много, но по концентрации

жизни, прошедшей в нём, дом вмещает целую эпоху. Это по-настоящему свой дом: со своими

гвоздями, скрипами, с духами, населяющими его. А ведь домашние духи рождаются от союза душ

– хозяина и дома. Как раз этим-то и создаётся твоя душевная привязанность к дому. Чем же ещё?

И без твоей души духи просто умрут. К новому хозяину, ощутившему дом как-нибудь по-другому, им

не приспособиться.

Грустно покидать и всю эту стылую станцию с её тёмной тайгой. Не хочется думать, что люди,

живущие здесь – непотопляемый в любых условиях и оптимистичный Федя Болтов, фанатичный

пожарный Каргинский, большой ребёнок Митя и его юркая жена «боец Ельникова», богатырша

Демидовна, паникёр Тараножкин, печник Илья Никандрович и печничиха Дарья Семеновна –

навсегда отодвигаются из жизни куда-то на задний план: план медленного забвения…

И вот, наконец, вещи отосланы контейнером, документы оформлены, деньги за проданный дом

зашиты в карман. В руках лишь чемоданы. Подвесной мост качается под ногами так же, как

качался каждый день. Речка Ледяная так же холодна и буойна. Штатные обыденные рыбаки на

мосту в тех же резиновых сапогах и жёлтых армейских штанах. Сколько ни приходилось ходить

мимо них, так и не посчастливилось хотя бы раз увидеть, как они поймали хоть какую-нибудь

рыбёшку. Просто дежурят здесь в качестве обязательных элементов байкальской экзотики, и всё.

Роман привычно кивком здоровается с ними, а надо было бы попрощаться, но мужики эти как были

незнакомыми, так незнакомыми и остаются. Рыбаки и не знают даже, что видят его и Нину сейчас в

последний раз – разве что по чемоданам догадываются о чём-нибудь, если им вообще интересно

догадываться о них. После никто и не заметит, что они по этому мосту уже не проходят. Когда отец

уезжал из дому даже на два дня, то на его МТФ падали удои. Здесь же без Романа ничто не

дрогнет и ни что не упадёт. Оттого и грустно. Но с другой стороны, от того и легко…

Прощальный взгляд из окна вагона на густую, островерхо замершую тайгу, на перрон. Рядом,

под мышкой – притихшая беременная жена. А над посёлком так же высятся горы в ослепительных

снежных тюбетейках. Вот, вздрогнув, они сдвигаются в окне, как в неком кадре жизненной ленты

Мерцаловых. Колёсная пара мягко тюкает первым стыком. И один провожающий на перроне –

украдкой утирающий глаза сорокавосьмилетний Митя Ельников со своим велосипедным

мастодонтом.

Прощай, Байкал! Хоть ты и не ласков, но на твоём берегу живут люди, выросшие на

плодородной духовной почве. Здесь, на фоне густой, мощной природы, трудно быть бездуховным

и несветлым. Погода здесь круглый год как бы иссиня, а люди – солнечные, жёлтые, золотые… *11

* * *

Матвеевы отдают Роману и Нине тепляк, зимой обычно закрытый на замок, но вполне

пригодный и для жизни в самые лютые морозы. Вечером, в день приезда, Матвей кладёт перед

Романом деньги от продажи поросят и коровы. Роман берёт потрёпанные бумажки и не знает, куда

их спрятать – в карман сунуть или в чемодан убрать? «Обычных» денег Роману всегда не хватает,

но эти деньги совсем иные. Эти деньги не совсем его.

Матвею тоже неловко из-за них, но отдать-то надо.

– Сначала я хотел было оставить поросят себе, да понял, что не прокормлю.

Конечно, многие в совхозе