Вся Агата Кристи в трех томах. Том 3 - Агата Кристи

— Но у нас есть еще один конверт, — напомнил Альберт, — тот, что из другого ящика.

Этот выглядел потолще. В нем содержимого было больше, и он был запечатан тремя красными печатями. Надпись на конверте, сделанная тем же неверным почерком, гласила: «В случае моей смерти этот конверт должен быть передан в запечатанном виде моему поверенному, мистеру Рокбери из фирмы «Рокбери и Томкинс», или моему племяннику Томасу Бересфорду. Никто из посторонних открывать не имеет права».

В конверте было несколько листков бумаги, густо исписанных скверным, заостренным почерком. Томми, с трудом разбирая эти каракули, начал читать:

— «Я, Ада Фэншо, хочу записать некоторые вещи, которые стали мне известны и о которых мне рассказали люди, живущие в доме для престарелых под названием «Солнечные горы». Я не могу ручаться за правильность этой информации, однако у меня есть основания считать, что здесь творятся подозрительные, а может быть, и преступные дела. Элизабет Моди, женщина глупая, однако, как мне кажется, не лгунья, утверждает, что видела здесь одного известного преступника. Возможно, что среди нас находится отравитель. Я сама предпочитаю быть объективной, однако отныне буду записывать все, что станет мне известно. Возможно, что все это глупости. Прошу моего поверенного или же моего племянника провести детальное расследование…»

— Ну вот! — торжествующе воскликнул Альберт. — Я же говорил! Это ключ!

Книга четвертая

ВОТ ЦЕРКОВЬ, ВОТ И КОЛОКОЛЬНЯ. ОТКРОЙ-КА ДВЕРЬ — ЛЮДЕЙ ДОВОЛЬНО

Глава 14

УПРАЖНЕНИЕ В РАЗМЫШЛЕНИИ

— Теперь, как мне кажется, нам следует подумать, — заявила Таппенс.

После радостной встречи в больнице ее наконец с почетом выписали. Верные супруги сидели теперь в гостиной лучшего номера «Ягненка и флага» в Маркет-Бейзинге и обменивались теми сведениями, которые были у каждого из них.

— Насчет подумать это ты брось, — возразил Томми. — Ты знаешь, что сказал доктор, прежде чем тебя отпустить. Никаких волнений, никакого умственного напряжения, минимум физической нагрузки. Словом, нужно беречься.

— А что же я, интересно, делаю? — спросила Таппенс. — Сижу, задрав ноги, обложенная подушками. Я не решаю арифметические задачки, не изучаю экономику, не проверяю домашние расходы. Думать — это значит сидеть себе спокойно, предоставляя мыслям течь, как им заблагорассудится, и ждать, не наткнутся ли они на что-нибудь интересное. Ведь тебя наверняка больше устроит, чтобы я сидела, задрав ноги, обложенная подушками, и думала, чем если бы снова начать действовать.

— Разумеется, я не хочу, чтобы ты снова начала действовать. Это исключено, ясно? Ты не двинешься с места, Таппенс. А я по возможности все время буду рядом, чтобы за тобой следить, не спуская глаз. Я тебе больше не доверяю.

— Прекрасно, — сказала Таппенс. — Лекция окончена. Теперь давай думать. Вместе. Не обращай внимания на то, что сказал тебе доктор. Если бы ты знал о докторах столько, сколько знаю я…

— К черту докторов, делай то, что говорю тебе я.

— Отлично. Уверяю тебя, я и не думаю об активной деятельности. Просто нам надо сравнить то, что известно каждому из нас. Мы имеем массу всяких вещей, но они в полном беспорядке, словно куча барахла на сельской распродаже.

— Что ты имеешь в виду под «массой вещей»?

— Факты. Разные факты. Слишком много фактов. И не только факты — слухи, предположения, легенды, сплетни. Все это напоминает корзину с опилками, в которой зарыты самые разнообразные, хорошо упакованные предметы.

— Насчет опилок это верно, — согласился Томми.

— Я не очень поняла, обиделся ты или просто скромничаешь, — сказала Таппенс. — Но ведь ты, по крайней мере, признаешь, что у нас слишком много всего. Есть верное и неверное, важное и неважное, и все это смешано в одну кучу. Мы просто не знаем, с чего начинать.

— Я-то знаю, — возразил Томми.

— Ну хорошо, с чего же ты начнешь?

— Я начну с того, что тебя кто-то ударил по голове, — ответил Томми.

Таппенс немного подумала:

— Я не считаю, что это удачная точка отправления. Это случилось в самом конце, а не вначале.

— Но для меня это самое начало. Я не позволю, чтобы кто-нибудь бил мою жену по голове. И кроме того, это реальный отправной момент. Это не фантазия. Это реальный факт, то, что действительно случилось.

— Тут я не могу с тобой не согласиться. Это действительно случилось, случилось со мной, и я все время об этом думаю, с того самого момента, как ко мне вернулась способность соображать.

— Есть у тебя какие-нибудь предположения по поводу того, кто это мог быть?

— К сожалению, нет. Я нагнулась над могильным камнем и — трах!

— Кто бы это мог быть?

— Думаю, кто-то из Сэттон-Чанселора. И в то же время это кажется маловероятным. Я там почти ни с кем не разговаривала.

— Викарий?

— Нет, это невозможно, — покачала головой Таппенс. — Во-первых, он такой милый старичок. Во-вторых, у него не хватило бы сил. И, в-третьих, у него затрудненное астматическое дыхание, он бы не мог подкрасться ко мне незаметно, я бы услышала.

— Значит, если мы исключаем викария…

— Ты его действительно исключаешь?

— Решительно, — ответил Томми. — Чтоб ты знала, я был у него и разговаривал с ним. Он служит здесь уже много лет, и все его знают. Я допускаю, что сам дьявол во плоти мог бы притвориться достопочтенным викарием, однако ненадолго, на какую-нибудь неделю, не больше, а не на десять-двенадцать лет.

— Тогда следующим подозреваемым будет мисс Блай. Нелли Блай. Хотя только Богу известно, почему она это сделала. Не могла же она заподозрить меня в том, что я собираюсь украсть этот камень.

— А как ты полагаешь, могла бы она это сделать?

— Право, не знаю. Конечно, она женщина способная — все знает, все умеет. Если бы она взялась за мной следить, наблюдать за тем, что я делаю, а потом решила бы стукнуть меня по голове, у нее все прекрасно получилось бы. Так же как викарий, она была там, в Сэттон-Чанселоре то выходила из дому по делам, то входила и вполне могла заметить, как я пошла на кладбище, тихонько последовать за мной просто из любопытства и увидеть, как я осматриваю могилу; если в моих действиях ей по какой-нибудь причине что-то не понравилось, она вполне могла схватить вазу для цветов или еще какой-нибудь тяжелый предмет и шарахнуть меня по голове. Только не спрашивай меня почему. Я не могу себе представить никакой причины.

— Кто следующий, Таппенс? Миссис Кокерел? Так, кажется, ее зовут?

— Миссис Копли, — поправила мужа Таппенс. — Нет, это не может быть миссис Копли.

— Почему ты так уверена? Она