Вся Агата Кристи в трех томах. Том 3 - Агата Кристи

она просто внимательно изучала его. Очень внимательно.

— Что же вы теперь собираетесь делать? — спросила она.

Ответить на этот вопрос было, по крайней мере, нетрудно. Он прекрасно знал, что собирается делать.

— Сегодня поеду домой, посмотрю, нет ли от жены каких-нибудь вестей — может, она звонила или написала. Если же нет, то завтра отправлюсь в это самое место, в Сэттон-Чанселор. Надеюсь, что там я ее найду.

— Это будет зависеть от некоторых обстоятельств, — сказала миссис Боскоуэн.

— От каких именно? — резко спросил Томми.

Миссис Боскоуэн нахмурилась, а потом пробормотала, словно про себя:

— Интересно, где она теперь?

— О ком это вы?

Миссис Боскоуэн, которая отвернулась было от Томми, теперь снова посмотрела на него.

— О, я имею в виду вашу жену. — Затем она добавила: — Надеюсь, с ней ничего не случилось.

— Почему, собственно, с ней должно что-то случиться? Скажите мне, миссис Боскоуэн, вы что-то знаете об этом месте, что-то неладно в этом Сэттон-Чанселоре?

— В Сэттон-Чанселоре? В этом месте? — Она покачала головой. — Нет, я думала не о месте.

— Тогда, наверное, о доме? — предположил Томми. — Этот дом на канале, а не сама деревушка Сэттон-Чанселор.

— Ах, дом, это был прекрасный дом. Знаете, такой… он был словно специально предназначен для любовников.

— И там действительно жили любовники?

— Иногда. Правда, нечасто. Если дом предназначен для любовников, там и должны жить любовники.

— И его не следует использовать по другому назначению.

— Вы очень догадливы, — заметила миссис Боскоуэн. — Вы поняли, что я имею в виду, не правда ли? Дом, предназначенный для любовников, нельзя использовать для дурных целей. Дому это не понравится.

— Вам что-нибудь известно о людях, которые жили там в последнее время?

Она покачала головой:

— Нет. Я вообще ничего не знаю об этом доме. Он никогда не играл никакой роли в моей жизни.

— Но ведь вы о чем-то подумали… нет, скорее о ком-то?

— Да, вы правы. Я подумала о… о ком-то.

— Вы не могли бы мне рассказать об этом человеке? О котором подумали?

— Да тут нечего рассказывать. Просто иногда задаешь себе вопрос: где-то он может быть? Что с ним происходит, как он вообще поживает? Вдруг возникает чувство… — Она махнула рукой и вдруг неожиданно предложила: — Не хотите ли копченой рыбки?

— Рыбки? — изумленно переспросил Томми.

— Знаете, у меня тут есть парочка копченых селедок. Вот я и подумала, что вам следует подкрепиться, прежде чем вы поедете на вокзал. Вам нужно на вокзал Ватерлоо, — добавила она. — На Сэттон-Чанселор поезда идут оттуда. А пересаживаться нужно в Маркет-Бейзинге. Кажется, там ничего не изменилось.

Это было знаком того, что ему пора уходить. Он так и сделал.

Глава 13

АЛЬБЕРТ ДЕРЖИТ В РУКАХ КЛЮЧИ

I

Таппенс открыла глаза и зажмурилась. Перед глазами все плыло. Она попыталась приподняться, но тут же сморщилась от резкой боли и снова уронила голову на подушку. Закрыла глаза, но следом снова их открыла и поморгала.

Обстановка, которая ее окружала, показалась ей знакомой, и это ощущение принесло ей некоторое удовлетворение. «Я в больнице, лежу в палате», — подумала она. Довольная своими успехами, она не стала больше напрягать мозги и делать какие-либо выводы. Она в больнице, и у нее болит голова. Почему она в больнице и почему у нее болит голова — это ей было неясно. «Что-нибудь с машиной», — предположила она.

Возле ее кровати двигались сиделки и сестры. Это казалось вполне естественным. Таппенс снова закрыла глаза и сделала осторожную попытку сосредоточиться. На ее мысленном экране возникло смутное изображение пожилого человека в одежде священника. «Отец? Это отец?» — подумала Таппенс. Однако она не была уверена. Наверное, так оно и есть.

«Но что я тут делаю? Почему нахожусь в больнице? Если я работаю в больнице, то должна быть в форменном платье. В форме ДВО»[159].

Возле ее кровати материализовалась сиделка.

— Ну как, вам теперь получше, дорогуша? — спросила она с наигранной бодростью. — Вот и славненько.

Таппенс не была уверена в том, что все так уж славненько. Сиделка сказала что-то о чашечке чаю.

«Похоже на то, что я больна», — неодобрительно сказала себе Таппенс. Она лежала неподвижно, восстанавливая в памяти отрывочные слова и мысли.

«Солдаты, — сказала себе Таппенс. — ДВО. Да, конечно. Я служу в ДВО».

Сиделка принесла чай в чашке, похожей на поильник, и поддерживала ее голову, пока она пила. Голову снова пронзила острая боль.

— Я работаю в ДВО, — вслух сказала Таппенс.

Сиделка посмотрела на нее непонимающе.

— Голова болит, — сообщила Таппенс, констатируя этот факт.

— Скоро пройдет, — отозвалась сиделка.

Она приняла поильник и, проходя мимо сестры, доложила ей:

— Номер четырнадцатый проснулась. Правда, она еще плохо соображает.

— Она что-нибудь сказала?

— Сказала, что она ОВП[160], — сообщила сиделка.

Сестра хмыкнула, показывая тем самым, что она думает обо всяких ничего не значащих пациентах, которые утверждают, что они ОВП.

— Ну, это мы еще посмотрим, — сказала она. — Поторопитесь, нельзя же весь день возиться с поильником.

Таппенс лежала на подушках в полусонном состоянии. Она все еще не могла контролировать свои мысли, и они проносились в ее голове беспорядочной чередой.

Здесь должен быть кто-то, кого она хорошо знает. В этой больнице было что-то странное. Она такой больницы не помнила… Никогда в такой не работала. «Там были солдаты, — сказала она себе. — Это была хирургическая палата, на мне были ряды А и Б». Она открыла глаза, снова огляделась и решила, что этой больницы она никогда раньше не видела, что там нет ничего указывающего на хирургических больных, будь они военные или гражданские.

Интересно, где она находится? — спрашивала она себя. В каком городе? Она попыталась вспомнить какое-нибудь название. Но единственное, что приходило на ум, — Лондон или Саутгемптон.

Теперь около кровати появилась палатная сестра.

— Надеюсь, вам теперь лучше? — спросила она.

— Я чувствую себя хорошо, — ответила Таппенс. — Что со мной такое?

— У вас ушиб головы. Она у вас, должно быть, сильно болит, верно?

— Болит, — подтвердила Таппенс. — А где я нахожусь?

— В Королевской больнице в Маркет-Бейзинге.

Таппенс обдумывала эту информацию. Она ничего ей не говорила.

— Старик священник, — сказала она.

— Простите?..

— Да так, ничего.

— Мы пока не могли вас зарегистрировать, нам неизвестна ваша фамилия, — сказала сестра. Она приготовила ручку, устремив на Таппенс вопросительный взгляд.

— Моя фамилия?

— Да. Для истории болезни, — пояснила она.

Таппенс молчала, соображая, что все это означает. Ее фамилия. Как ее фамилия? «До чего глупо, — сказала она себе. — Я, кажется, ее забыла. Но все-таки должна ведь у