Былой Петербург: проза будней и поэзия праздника - Альбин Конечный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вероятнее всего, «потешная панорама» попала в столицу из Москвы, где ежегодно под Новинским устраивались городские увеселения. Во время празднеств на Адмиралтейской площади, ставшей с 1827 года постоянным местом гуляний, райки уже воспринимались как часть многожанрового площадного зрелищного искусства.
Райки не сразу привлекли внимание столичной периодики. Среди первых подробных обозрений гуляний, появившихся в 1820‐х годах, нет никаких свидетельств о выступлениях раешников. Только в 1834 году «Северная пчела» впервые упомянула «райки, в которых за грош можно увидеть Адама с семейством, потоп и погребение кота»[407],[408]. Однако уже в 1842‐м та же газета сообщала: «Самая замечательная вещь под качелями – это маленькая подвижная косморама, которую переносит на плечах русский мужичок, толкуя зрителям чудесные дела своим языком – рифмованною прозою – с присказками и прибаутками. Смешно до слез!»[409]
Раек. Литографированный лубок. 1857. На крыше райка кукла-марионетка
Раек называли подвижной «косморамой» или «панорамой» по аналогии с площадными временными постройками, где во время праздников показывали видовые живописные полотна. Так, в 1830‐х огромный успех имели косморама[410] Лексы (в ней выставлялось ежегодно 12–14 изображений зарубежных городов) и панорама Константинополя[411]. К этому времени относится и серия видов Петербурга (с лесов Александровской колонны – работы художников Иосифа Лексы, Василия Раева, Григория Чернецова, а также с обсерватории и Адмиралтейства), которые выставлялись в райке, панорамах и демонстрировались в Академии художеств; литографии с них можно было приобрести в магазинах. Картинки с видами столиц Европы и России заняли заметное место и в репертуаре райков, став доступными для широкой публики.
Переносная «панорама» все чаще упоминается в репортажах о площадных праздниках. В 1843 году П. Фурманн в обзоре «Физиономия масленичных балаганов» обратил особое внимание на райки, противопоставив их другим зрелищным формам: «Еще одна, доселе почти незамеченная, собственно русская забава – это райки. Их было ныне множество. Остановитесь и послушайте, какою рифмованною прозой, чрезвычайно вольной (в отношении к рифмам), русская бородка объясняет незатейливые лубочные виды своей подвижной косморамы: „Посмотрите, поглядите, вот большой город Париж, в него въедешь – угоришь, большая в нем колонна, куда поставили Напалиона; в двенадцатом году наши солдатики были в ходу, на Париж идти уладились, а французы взбадаражились. Трр! Другая штучка! Поглядите, посмотрите, вот сидит турецкий султан Селим, и возлюбленный сын его с ним, оба в трубки курят и промеж собой говорят“. И много других подобных штучек, которые, право, забавнее большей части всех этих балаганов»[412].
«Недавно видел я такого молодца, – писал Фаддей Булгарин в 1856 году, – который толковал любопытным, смотревшим в увеличительное стекло, во внутренность ящика, свои передвижные картинки, и записал его речи:
„Вот вам город Париж,
Что въедешь – то и угоришь.
А вот город Марсель!
Что не видно отсель.
А вот город Питер,
Что барам бока повытер!
Там живут смышленые немцы
И всякие разные иноземцы,
Русский хлебец едят
И косо на нас глядят.
Набивают свои карманы,
И нас же бранят за обманы“ и проч.
Вот вам и поэт натуральной школы, который не оглядывается на прошедшее, не хочет знать никаких правил, составленных в прошлое время! Я посоветовал смышленому ярославцу отправиться в Петербург, и определиться в сотрудники натуральной школы»[413].
Известно, что раешники перемещались с народных гуляний на ярмарки (и наоборот), и вполне вероятно, что ярославцы, как и нижегородцы, появлялись в обеих столицах. Ярослав Смирнов обнародовал очерк П. Шестернина «Раек: К характеристике ярославца», опубликованный в 1854 году в «Ярославских губернских ведомостях», где приводятся описания ярославского райка и выкрики раешника, которые, возможно, слышали и петербуржцы:
Надо зашибить копейку – сметливый, переимчивый ярославец долго не задумается, сколачивает, например, из досок четвероугольный ящик с коньком наверху, красит его в яркий цвет, накупает картинок, склеивает их концами одну на другую продольно и мотает на тонкое деревцо, прикрепляя к нему первую картину клеем. Прибор это вставляется потом в боковые отверстия ящика, ближе к задней стенке, на фасе ящика выбуравливаются четыре или пять небольших отверстий, вершка в полтора в диаметре, вставляются в них увеличительные стеклышки, и вот, косморама готова!
Идет с ней предприимчивый крестьянин за наживой на ярмарки, в торговые села и в другие места, где только есть сходбище простолюдинов и уличных зевак, ставит космораму на педаль, и посредством веревочки приводит в движение руку куклы, изображающей испанца или иного рыцаря. По этому, как будто магическому, движению кукла начинает хлопать руками, производя звон привязанными к ней медными тарелками и бубенчиками.
Любители уличных удовольствий с охотою дают косморамщику две копейки, снимают шапку и прикладывают самодовольное лицо свое к стеклышку райка. Когда деньги все собраны, косморамщик посредством проволочной ручки спускает картины с валика одну за другую, изустно толкуя значение каждой, нараспев, виршами, составленными безыскусственным воображением, но не лишенным русского ума дельного юмора.
Вот некоторые из подобных рацей косморамщика, слышимые и на Ярославской ярмарке, всегда возбуждающие в зрителях громкий, простодушный хохот толпы, и достойный внимания даже не толпы:
Вот, изволите видеть,
Французская столица,
На выдумку мастерица;
А мы, хотя народ простой,
Да пришли в Париж на постой!
Вот наши гренадеры,
Енералы и ахвицеры
Гуляют по гульварам,
И кушают и пьют даром.
Вот, изволите видеть,
Война с турками:
Турки валятся,
Как чурки катятся.
А наши как стена стоят,
И Бог милует!
Вот, изволите видеть,
Славный город Париж, —
Поедешь туда, – так угоришь,
А не то и совсем сгоришь!
Вот, изволите видеть,
В Турецком царстве,
В соседнем государстве, —
Вот град Иерусалим.
А там был султан Селим;
Против нас он разхраблился,
Да дорого и расплатился.
Будь он Селим пере-Селим,
А велят, – так насолим,
И себя повеселим.
Русских не тронь,
Не то славный зададим трезвон!
Вот, изволите видеть, – Наполеон.
Пришел с войсками он
В Москву пир пировать, —
Ан, пришел горе горевать:
От битвинья мерзнет,
Щами захлебывается,
В каше вязнет,
В киселе грязнет,
Вместо блинов
Попробовал русских пинков!
А вот дворец Китайского императора.
В нем шесть дворов,
И все на огороде. —
Наши ростовцы там гряды копают,
Да вас всех, господа, вспоминают!
Пусть наши поэты, настроив громки лиры, сладкозвучно поют славу отечества, на страх врагам: у нас в простом народе тот же дух патриотизма дышит и выражается в своеобразных складах, хотя безыскусственных, но также многозначительных и достойных русского сочувствия![414]
Наполеон и пленный казак. Гравированный лубок. 1848
В приведенных выше цитатах упомянуты картинки – «незатейливые лубочные виды», находящиеся в космораме.
