Былой Петербург: проза будней и поэзия праздника - Альбин Конечный

В небольших балаганах второй линии давались военно-исторические постановки, шли народные сцены и сказки, водевили и фарсы, «разбойничьи» и бытовые пантомимы, феерии-арлекинады, показывали «туманные» и «живые» картины, выступали кукольники, фокусники, певцы, танцоры, музыканты. Эти маленькие балаганы были своего рода народными театрами миниатюр с разнообразной дивертисментной программой из эстрадных и цирковых номеров. «Мы предпочитали посещать маленькие театрики, где было посвободнее и иногда даже оригинальнее, – писал редактор „Ежегодника императорских театров“. – Подчас в этих театрах встречалось больше талантов, чем в больших. Начиная с внешности балагана, кончая его незатейливой внутренней обстановкой, все должно было содействовать слиянию актера со зрителями. И были же там актеры!»[357] На Царицыном лугу к услугам балконных зазывал прибегали только балаганы второй линии. «Пьеро неестественной толщины бьет в турецкий барабан и осипшим голосом зазывает публику. Рядом с ним девица в костюме акробатки дудит в тромбон»[358]. Появляются и театры-цирки, на балконах которых давались клоунские представления. Десятки мелких балаганов предлагали широкий выбор «лубочных» зрелищ, «зазывая к себе зрителей обещаниями показать чудовищные, необъяснимые явления природы: теленка о 5 ногах; американку-геркулеску – огнеедку; жену и мужа – великаншу и карлика; девицу Марию, самую толстую и колоссальную, показываемую первый раз в России; феномена, без вреда для здоровья глотающего горящую паклю; факира, безболезно протыкающего себя саблей во все части тела, и т. п.»[359].

Широкое распространение получили обманные, или шуточные, балаганы. Привлеченная броской вывеской «Панорама всего Петербурга» публика набивалась в палатку, после чего «предприниматель открывал заднюю стену балагана и приглашал полюбоваться на открывшийся вид Марсова поля, Мраморный дворец, Петропавловскую крепость»[360],[361].

В 1887 году огромный успех имела движущаяся панорама «Наша Родина», поставленная Алексеевым-Яковлевым и состоявшая из 80 полотен, на которых по специально заказанным фотографиям были изображены виды городов и уголков России. Демонстрация сопровождалась чтением со сцены описаний местностей и картин природы, проходивших перед глазами зрителей под исполнение «народных песен тех местностей России, которые показываются на панорамах»[362],[363].

Большой популярностью пользовалась и живописная панорама, которая «несколько лет подряд наглядно знакомила общество и народ с картиной севастопольского боя, сменившегося не менее эффектным зрелищем взятия Кавказа»[364].

В толпе ожидающих начала представления устраивались владельцы «потешных панорам», внося заметное оживление своими выкриками, соперничая с острословами в импровизации. Раек использовался антрепренерами для рекламы балаганных постановок[365]; появлялся панорамщик и на сцене площадного театра как персонаж представления[366].

Мемуарист и театральный историк Николай Дризен так описывает владельца райка на Марсовом поле: «Еще забавлял раешник. Примостившись в дощатой будке, он собирал пятаки какими-то необыкновенными картинами. Чего только у него здесь не было: и „Извержение итальянской горы Везувия“, и „Пир Валтасаров“[367], и модный в то время сюжет „Знаменитый разбойник Чуркин, он же скопинский банкир Рыков“[368]. Однако картины представляли наименьший интерес у раешника. Интересен он был сам, неистощимый на всякие прибаутки, с такой удивительной рифмой, которой свободно позавидовал бы любой из наших футуристов»[369].

Но более всего публику привлекали выступления карусельного краснобая. «Водрузившись на перила огромнейшей карусели, в шапке с бубенцами и огромнейшей бородой из пакли, дед (обыкновенно из солдатиков-балагуров) исполнял обязанности conferenciers, т. е. импровизировал беседу. И горе тому, кто попадал ему на зубок! Старик буквально забросает его шутками, иногда очень меткими и злыми, почти всегда нецензурными. Большей частью такими жертвами бывали: какой-нибудь провинциальный ротозей, впервые попавший в столицу, либо бойкая горничная, отпущенная господами со двора „погулять на балаганах“»[370].

На Царицыном лугу балаганных театров было почти вдвое меньше, чем некогда на Адмиралтейской площади. Здесь проявляется тенденция к увеличению (и совершенствованию) аттракционов и мелких развлекательных форм, которые постепенно вытесняют театральные представления.

Синтез аттракциона и театрализованного зрелища получил свое завершение в «Большом самокате» – карусели, приводимой в движение паровой машиной. Самокат (а их возводилось до пяти) представлял собой двухэтажную крытую постройку, с внешней и внутренней галереями, с «лубочным» экстерьером (живописные клейма, деревянная расписная скульптура, пестрые занавеси и драпировки). «Наружные стены карусели, – вспоминает Бенуа, – были убраны яркими картинами, среди которых виднелись изображения разных „красавиц“ вперемежку с пейзажами, с комическими сценами, с „портретами“ знаменитых генералов»[371],[372]. В 1890‐е годы на гуляньях появляется карусель в виде парусных лодок, которые, кружась, покачивались, как на волне; летние катальные горы превращаются во внушительное сооружение, получившее «экзотическое» название «Американских гор»; перекидные качели обретают очертания паркового «Колеса обозрения».

После окончательного ухода с Марсова поля Егарева, Легата и Берга постоянным конкурентом Малафеева стал появившийся в 1880 году театр Абрама Лейферта «Развлечение и Польза». Его просветительный репертуар был с одобрением встречен прессой. «Арлекинады и разные кровопролитные побоища – стародревний и излюбленный репертуар наших балаганов – понемногу уступают свое место более разумным и полезным для народа зрелищам. Наши балаганщики, очевидно, познали всю непригодность своих прежних пьес и из всех сил стараются придать больший интерес к своим спектаклям, ставя на сценах одраматизированные сочинения лучших русских писателей. Как по декоративной обстановке, так и по самому исполнению пьес, первенствующее место занимает балаган „Развлечение и Польза“»[373].

В 1890‐х годах всего три арлекинады были показаны на гуляньях – все они были поставлены в театре «Развлечение и Польза»: «Волшебные блины, или Проказы Арлекина на масленице»[374] (1893), «Веселая кутерьма, или Ей-ей умру от смеха»[375] (1893) и «Чудеса забытой арлекинады»[376],[377] (1895) – последняя пантомима в истории петербургских площадных гуляний.

«Поставщики больших представлений все те же – гг. Малафеев и Лейферт, – писала газета в 1894 году. – В прежние времена на первой линии на Царицыном лугу было 4–5 больших театров, а теперь только два. Да и те как-то сбились с толку, как будто оба „театра“ находятся в переходном периоде неразрешимых сомнений, что собственно требуется от балаганов: чистое драматическое искусство или просто эффектное зрелище с богатыми костюмами, шествиями и обстановкой. От прежних блестящих феерий и арлекинад не осталось и воспоминания. Заметно явное тяготение, в ущерб обстановке, к драматическому искусству, которого, в конце концов, никто на балаганах искать не станет»[378].

Из-за высочайшего смотра войск на Марсовом поле в 1897 году гулянье на Пасхальной неделе перенесли на Преображенский плац[379]. Владельцы больших балаганов отказались принимать участие в этом празднике, поскольку возводить после Масленицы второй раз постройки было невыгодно.

В январе 1898 года «воспоследовало высочайшее соизволение» на перенесение народных гуляний с Царицына луга на Преображенский и Семеновский плацы[380]. «Для отрезвления центральных улиц города большое значение имело также перенесение балаганов с Царицына луга на Семеновский плац, – сообщала „Петербургская газета“ 7 апреля 1898 года в заметке „Праздничная трезвость“. – В давние времена, когда балаганы посещались образованной публикой, имело смысл отводить для них центральные площади, но в последние годы эти увеселительные заведения привлекают одно только рабочее население города».

Далекий от центра, грязный и неудобный, с мрачной репутацией, Семеновский плац оказался малоподходящим местом для увеселений, и Масленая неделя 1898 года принесла убытки устроителям балаганов. Высокая арендная плата и резко изменившаяся обстановка на традиционных гуляньях вынудили Лейферта, Малафеева и других содержателей театров окончательно устраниться от участия в народных праздниках после Пасхальной недели 1898 года[381].

Масленица 1899 года была устроена Обществом дешевых столовых и чайных[382]. На Семеновском плацу «уныло торчал один балаганчик», но не было катальных гор и каруселей с «дедом»[383]. А пасхальные гулянья в этом году проходили «по старому шаблону» уже на