Былой Петербург: проза будней и поэзия праздника - Альбин Конечный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вместе с тем газеты продолжали нападки на балаганы, обвиняя их в «пошлости» и «оскорблении общественной нравственности»: «Что было возможно и интересно в свое время, то стало уже нетерпимым в наши дни»[385].
Так, например, Вячеслав Грибовский писал: Лейферт «доставляет своим посетителям бессмысленно пошлые развлечения и более чем сомнительную пользу. В самом деле, что может дать уму и сердцу бессодержательное глазение на каких-нибудь „Семь Симеонов“ или „Царицу Гусляр“, где бутафорская часть феерии скрадывает и скрашивает полнейшее отсутствие самого незатейливого смысла»[386].
Алексей Суворин в 1889 году, в статье «В балагане и частном театре», выступил в защиту площадных театров и своеобразия их эстетики: «Вчера я видел в балагане Лейферта „Белого генерала“. <…> Исполняется пьеса весьма толково. Я говорю о балаганной пьесе, как о пьесе на заправской сцене, потому что все должно быть судимо в своей обстановке, в своей среде. <…> Лубочные картины имеют в истории просвещения большее значение, чем тысячи картин настоящих художников. <…> Точно так же в „Белом генерале“ больше смысла, чем в иных заправских пьесах»[387].
На Семеновском плацу народные гулянья продолжались[388], но уже без былых площадных театров, в 1899–1901 годах. Однако постепенно гулянья вытеснялись с плаца, поскольку рядом начали строить новое здание Царскосельского (Витебского) вокзала.
8 декабря 1897 года с «высочайшего одобрения» было создано Петербургское попечительство о народной трезвости под председательством принца Александра Ольденбургского. Театральная деятельность общества началась 1 января 1898 года устройством народных гуляний и спектаклей в манежах. В 1900 году Попечительство захватило в свои руки все разновидности народных увеселений[389].
«Конец XIX столетия, – писал театровед и актер Всеволод Всеволодский-Гернгросс, – характеризуется быстрым и почти повсеместным умиранием чисто низового театра и созданием театра „псевдонародного“. Здесь шло „приспособление“ господствующих приемов исполнения, вещественного оформления и драматической литературы к вкусам городских низов»[390].
«Балаганы, очевидно, отжили у нас свой век, – утверждал автор статьи „Агония балагана“, – теперь уступают место следующей стадии развития театрального дела – народному театру». На смену балаганным представлениям, где «главную роль играет впечатление», должен придти театр с репертуаром, «дающим некоторый толчок работе мысли»[391].
«Любимец Арлекин старел, дряхлел и, наконец, отошел в вечность, – писал драматург Борис Бентовин в 1900 году. – Балаганные промышленники Марсова поля двинулись „в ногу со временем“ и начали ставить или мелодраматическую ерунду, или высокопатриотические пьесы. Арлекин был отброшен в гнилые сарайчики-балаганы „второго ряда“. Но и с этих задворков его изгнали телушки о шести ногах и глотатели пылающей пакли. Потом пошла мода на „принципы“. Принципы эти касались вопросов народного развлечения и поучения»[392].
Для многих современников праздники «на балаганах» остались ярчайшим театральным переживанием детства. «Стоит мне вызвать в памяти то „чувство экстаза“, в котором я тогда очутился, – вспоминает Бенуа в предисловии к книге Александра Васильевича Лейферта о первом посещении балаганного театра, – как я уже весь исполняюсь безусловной верой в абсолют театра, в его благодать, в его глубокий человеческий смысл»[393].
В начале XX века зарождается тенденция к демократизации эстетического кругозора и происходит резкое расширение самого понятия «искусство». «Ярмарка, балаган, – пишет Юрий Лотман, – становясь предметом не только научного внимания, но и художественного переживания, вызывали сдвиги в мире эстетических норм и меняли социальную ориентацию культуры. Происходила демократизация вкусов и норм»[394]. Площадные праздники как коллективные явления массового искусства входят в круг художественных ценностей. Уже в 1910‐е годы в периодике появляется ряд воспоминаний о «широкой масленице»[395], а историки искусства Николай Врангель и Левкий Жевержеев выступили с проектом возобновления былых увеселений.
Общество защиты и сохранения в России памятников искусства и старины в 1914 году «решило восстановить все то, что создано народным творчеством в театральной области», и с «этой целью задумало возродить старинные народные гуляния». Организация всего дела была поручена Николаю Врангелю, Юрию Озаровскому и Сергею Судейкину. «Предполагается выстроить на Марсовом поле ряд домиков, павильонов и шатров, в которых будут устроены разные развлечения: кукольный театр, петрушка, раешник, феерии, цирковые представления, пантомимы, панорамы, включая и кинематограф, – сообщала газета. – Марсово поле будет превращено в маленький городок с улицами, идущими по разным направлениям. По этим улицам будут проходить исторические процессии в национальных костюмах. По вечерам же они будут иллюминированы»[396]. Осуществлению этой затеи помешала война.
В марте – апреле 1922 года общество «Старый Петербург» в зале Городской думы организовало «серию вечеров, посвященных воспоминаниям о былых петербургских балаганах», на которых «в виде иллюстрации была поставлена инсценировка при участии целого ряда уцелевших балаганных номеров»[397].
Гулянья «на балаганах» сыграли заметную роль в русской культуре XX века. Многие деятели литературы и искусства (Блок, Мейерхольд и др.) в поисках пути к новому художественному слову не раз обращались к этому яркому явлению народного творчества.
1989, 2017
РАЕК В СИСТЕМЕ ПЕТЕРБУРГСКОЙ НАРОДНОЙ КУЛЬТУРЫ[398]
Paolo Nori
В XIX веке во время народных площадных увеселений на Масленой и Пасхальной неделях огромной популярностью пользовался раек («потешная панорама») – «небольшой, аршинный во все стороны, ящик, с двумя увеличительными стеклами впереди. Внутри его перематывается с одного катка на другой длинная полоса с доморощенными изображениями разных городов, великих людей и событий. Зрители, „по копейке с рыла“, глядят в стекла, – раешник передвигает картинки и рассказывает присказки к каждому новому нумеру»[399].
Владимир Даль так поясняет значение термина раек: «ящик с передвижными картинами, на которые смотрят в толстое (брюшистое) стекло; вертеп, кукольный театр; радужница глазная, зрачок».
Если углубляться в истоки происхождения райка, то необходимо упомянуть знаменитого итальянского проповедника Франциска Ассизского. По преданию, в начале XIII века он стал устраивать «живую картину», изображающую сцену рождения Христа: Мария, ясли, ослики, пастухи и пр. (Мои итальянские друзья рассказывали, что эти «живые картины» и сейчас ежегодно ставят в Ассизи.) Уже во времена Франциска в день Рождества Христова в итальянских церквях стали устраивать ясли (итал. presepio): в огромной нише устанавливались фигурки, изображающие людей и животных на фоне библейского пейзажа, все это приводилось в движении скрытым механизмом, – в ночи всходила звезда, и постепенно все это действо завершалось рождением Христа[400].
Позже появились переносные панорамы (косморамы), в которых демонстрировалось «райское действо»[401]. В Италии переносные панорамы назывались Il mondo novo («Новый мир»)[402].
Определенное воздействие на устройство райка оказали изобретенные на Западе оптические приборы (панорамы). Вначале они предназначались для домашнего рассматривания эстампов состоятельной публикой, а позже появились на улицах и ярмарках (например, в Падуе находится Museo del precinema, где хранится огромная коллекция оптических устройств и панорам).
По мнению Алексея Веселовского, раек является «продуктом взаимодействия марионеток и лубочных картин» и ведет свое происхождение от вертепа[403], в котором «райское действо» разыгрывалось при помощи рисованных фигур. Со временем, вытесняемое комическими эпизодами, «райское действо» исчезло и заменилось картинками светского содержания. Превращение вертепа в «народную космораму» произошло «под влиянием занесенных с Запада забав», пишет Веселовский, и «это изменение находится в связи с развитием лубочных картин на Руси», а «цинизм присловий раевщика напоминает россказни скоморохов»[404],[405].
Существует мнение, что в Россию переносные ясли попали в XVI веке из Польши, где в праздичные дни семинаристы ходили по городам и селам с шопкой (от нем. Schoppen – хлев) – деревянным двухъярусным ящиком: наверху куклы или рисованные фигуры разыгрывали духовное действо (Рождество Христово и связанные с ним события), внизу давались интермедии.
Иван Забелин