Ожерелье из разбитых сердец - Светлана Демидова

– А мы и не будем словами.

Я подошла к Кирке, обняла за шею и поцеловала в губы. Знала, что не устоит. И он не устоял. Я обнимала его и ласкала так, как никогда раньше. Это было местью Плещееву. Мастоцкий все прекрасно понимал и не проронил во время процесса ни слова, хотя всегда был падок на красивости и выспренности.

– Ты так его любишь? – спросил он после.

– Я его так ненавижу! – зло отозвалась я.

– Ненавидь так меня... всегда...

Я не ответила. Положила голову к нему на плечо и отключилась.

На кресте, разумеется, была табличка с надписью: «Наталья Серебрякова-Элис». Ага! Вот вам и Elis... Угораздило же родиться с двойной фамилией и... чуть ли не сразу умереть... Что такое двадцать два года... Пустяки...

Могила была вполне реальной. Мы с Кириллом долго бродили по Николаевскому кладбищу, пока наконец случайно не наткнулись на черный монумент с безобразным портретом Сургучева Николая Степановича. А там уж до могил Наташи и ее матери было рукой подать. Мастоцкий еще за завтраком сказал, что вчера, когда я уже спала, нашел в моем электронном почтовом ящике письма Наташи и ее брата Виктора. Я, разумеется, знала, что они там должны быть, но безумно обрадовалась тому, что их увидел Кирилл. Это означало, что с головой у меня все нормально.

– Ну и что делать дальше? – спросила я в кладбищенское пространство.

– Не знаю, – отозвался Мастоцкий. – Подумать надо. А пока предлагаю пожить у меня на даче.

– Зачем? – удивилась я.

– Тебе надо прийти в себя. У тебя лицо, как у смертельно больного человека. А в Завидове сейчас очень красиво. Настоящая золотая осень. Природа... она врачует...

– Ты что, собрался оформить мне дополнительный отпуск? Я свой отгуляла в июне? Или ты забыл?

– Я ничего не забываю из того, что касается моих сотрудников. Отпуск тебе оформим за свой счет... в смысле... за мой...

– А ты, значит, будешь приезжать ко мне в свой загородный дом, чтобы я подавала тебе твои любимые отбивные на блюдечке с голубой каемочкой?

– Во-первых, у меня не загородный дом, а маленькая дачка, состоящая из комнаты и крохотной кухни. Во-вторых, я не стану приезжать...

– То есть запрешь меня там одну?

– Я буду там жить... с тобой...

– То есть тоже возьмешь отпуск за свой счет? Так ведь и разориться недолго, а, Мастоцкий!

– Я не брал даже очередного отпуска уже два года. Тебе, конечно, дела до этого никогда не было... но не об том речь. Я пойду в отпуск с тобой.

– На виду у всего коллектива?

– Ты же сама сказала, что они уже обо всем знают.

– И ты, значит, чтобы они уж больше и не сомневались...

– Дура! – выкрикнул Кирилл и, схватив меня за плечи, приблизил к себе. – Я люблю тебя, но готов был отдать тому, кого ты полюбишь! Но ты никого не любила! Волчица только входила в половые контакты с самцами! Одни были лучше, другие хуже, но ты не полюбила никого из них. А сейчас ты во что-то вляпалась! Я не могу отдать тебя монстру, о котором ты рассказала! Я не могу оставить тебя один на один с идиотскими мыслями! Мы что-нибудь придумаем, Тоня! А для начала просто отдохнем на природе, отвлечемся! В Завидове много интересных коттеджей понастроили. Там начал обживаться питерский бомонд. Запросто можно встретиться с Зариной Корниловой.

– Это... с телеведущей? – удивилась я.

– Ага! Она выстроила дом прямо напротив моего участка. А рядом коттедж Гороховского.

– Футболиста?

– Да. А к нему частенько приезжает его невеста. Догадываешься, кто?

– Дана Росс?

– Никакая она не Дана, а всего лишь Даша Росомахова.

– А ты откуда знаешь?

– Случайно... Пришлось познакомиться с ее настоящим именем, когда утрясали дела нашего садоводства. Теперь-то, конечно, никакого садоводства и в помине нет. Одни частные владения.

– То есть ты частный владелец?

– Ага! По-прежнему шести соток и маленького домика, отделанного вагонкой.

Кирилл посмотрел мне в глаза и спросил:

– Так что? Поедем?

И я согласилась поехать в Завидово.

Часть II

Мне она понравилась, как никто до этого. Может быть, потому, что ничего не клянчила: ни слов, ни денег, ни замужества. И это несмотря на то, что была влюблена. Нет, не так... Она меня любила. Думаю, любит до сих пор. Я уже подумывал о том, не жениться ли мне на ней и не зажить ли обычным обывателем? И именно в этот момент она наконец спросила: «Ты женишься на мне?» Очень хотелось сказать «да», но я сказал «возможно», что тоже было правдой. На всякий случай я решил оставить за собой право выбора еще на некоторое время, и когда прикинул так и сяк – получилось, что выходить из игры еще рано. Еще не всё из задуманного кое-кем воплощено, еще не все пьесы поставлены, не все аплодисменты получены. Главное – не всем сестрам роздано по серьгам.

А еще эта новая женщина всерьез заинтересовалась моей профессией. Если бы она знала, что профессии как таковой у меня уже давно нет... Я... А кто же я? Всего лишь статист? Марионетка? Герой-любовник? Сын своей матери? Всего понемногу...

О том, что я не такой, как все, понял в очень нежном возрасте. В детский сад я не ходил, потому что мать, тогда еще чересчур сильно любя, не могла передоверить меня чужим теткам. Она работала в маленькой районной библиотечке, где, собственно, я и вырос. Однажды некая читательница (чтоб ей ни дна ни покрышки!), погладив меня, пятилетнего, по вечно спутанной шевелюре, понимающе прищурила белесые глазки и сказала:

– И какой же у тебя, однако, оригинальный папа!

– У меня нет папы! – выкрикнул я, на что белоглазая приторно улыбнулась и, погрозив пальчиком, наставительно произнесла:

– У всех изначально были папы, малыш!

– Оставьте ребенка в покое! – вмешалась мать, которую я, конечно, тогда мог называть только мамой. – Как вам не стыдно?

– А что такого? Дело-то житейское! – в пофигистском стиле знаменитого Карлсона сказала женщина, взяла вписанные в абонемент книги под мышку и ушла.

Понятно, что после этого эпизода я тут же поинтересовался у матери отцом. До этого я как-то не задумывался не только о его отсутствии в собственной жизни, но и о мужчинах вообще. Мне и с матерью было неплохо.

– Дома поговорим, – отмахнулась мать, видимо, надеясь, что я об этом событии забуду. Но разве можно было забыть почти белые прищуренные глаза? Сейчас я склонен думать, что эта тетка была моей Судьбой. В самом деле, ни до, ни после я ее никогда не видел, хотя по-прежнему проводил с матерью в библиотеке каждый день. Пока не ходил в школу – с самого ее открытия, когда стал школьником – с обеда.

Тем же вечером дома моя мать вынуждена была пропеть мне вечную материнскую песнь о летчике-испытателе, но я как-то сразу в нее не поверил. Матери пришлось сказать, что мой отец оставил ее, как только узнал о скором моем рождении.