Ожерелье из разбитых сердец - Светлана Демидова

Нет! Шалишь, старушка с плавлеными сырками! Уж я-то точно знаю, кто в нашем доме в какой квартире живет! Я сама здесь прописана уже лет пятнадцать! И потом, мимо нашего «золотого» крыльца не прошмыгнешь! Точно! Вот уж где все знают, так это на «золотом» крыльце!

Последние три лестничных пролета я проскакала вприпрыжку и так сильно стукнула дверью подъезда о стену, что все, сидящие на крыльце, вздрогнули и разом повернули ко мне свои головы.

– Тонечка, ты с ума сошла! – вскричала самая боевая из наших пенсионерок – Ольга Семеновна с четвертого этажа, та самая, что за глаза называет меня Тонькой-шлюхой. – Мы же совсем недавно новую дверь поставили! Если каждый будет так шандарахать...

– Ольга Семеновна, – перебила ее я. – Вы не знаете, не приезжала ли сегодня «Скорая» за Надеждой Валентиновной?

Боевая пенсионерка посмотрела на меня с недоуменным прищуром и спросила:

– Это какая ж такая Надежда Валентиновна?

– Ну... из 129-й квартиры!

– Которая над тобой, что ли?

– Ну да...

– Чёй-то я не знаю никакой Надежды Валентиновны... – сказала Ольга Семеновна и пожала плечами, обтянутыми молодежной сиреневой курточкой.

– Не знаете, значит? – Я саркастически улыбнулась. – Вы – и не знаете?! А кто ж тогда знает?!

Разумеется, Ольга Семеновна не могла вытерпеть такой постановки вопроса, а потому, поджав бледные губки, с достоинством ответила:

– А никто не знает, потому что там почитай уже года два никто не живет.

– Ага! Не живет! – встряла Наталья Александровна с девятого этажа, которая относилась ко мне все-таки получше.

– Да ладно... – Я легонько отмахнулась от них рукой, на которой и в этот день не было надето ни браслета, ни кольца: мол, хорош шутить.

– Да ты чё, забыла, Тонечка, – опять перехватила инициативу Ольга Семеновна, – там же жил этот ханурик... как его...

– Шурка! – подсказала ей Наталья Александровна.

– Ага! Шурка! А как, значит, он помер, квартира так и стоит, значит, пустая, ждет его племянника. Он как школу закончит, так в Питер и нагрянет! Поступать, значит, будет в институт или там... колледж какой... шут его знает...

– Шурка? – переспросила я.

– Ага! Шурка!

– Какой еще Шурка, если в этой квартире жила тетя Таня Щукина, которая как раз и обменялась с Надеждой Валентиновной! – не могла не удивиться я.

На крыльце все притихли, поглядывая на своих лидеров Ольгу Семеновну с Натальей Александровной и не смея выступить со своими соображениями вперед них.

Ольга Семеновна подняла воротник яркой молодежной курточки, будто бы продрогла, и заявила, глядя куда-то вбок:

– Вот я всегда говорила, что женщинам нельзя так долго не выходить замуж, потому что в их организмах начинаются необратимые изменения!

– Это вы обо мне? – еще больше удивилась я.

– Нет... это я так... вообще... Ты, Тонечка, слишком много работаешь и совсем себя не бережешь!

– То есть вы намекаете на то, что я несколько повредилась в уме?!

– Я этого не говорила, а только... никакой Надежды Валентиновны в 129-й квартире отродясь не проживало!

– Не проживало? – обратилась я к самой невинной старушке Нениле Федоровне, которая никогда не зарилась на молодежные курточки, а всегда ходила в одной и той же серой вязаной кофте с большими карманами.

– Не проживало... – попугаем повторила она и тут же засунула тощенькие кулачки в необъятные карманы своей кофты.

– Ага, – кивнула я. – И вы никогда не видели, как в наш подъезд входил огромный черноволосый мужчина?

Ненила Федоровна испуганно зажмурилась, и Наталья Александровна успела ответить вперед своей подруги:

– Черноволосых, милая моя, пруд пруди! Всех и не упомнишь! Мало ли кто к кому ходит!

– Этого мужчину вы обязательно запомнили бы, потому что у него очень нестандартная внешность, – все еще хваталась за соломинку я.

– Значит, не проходил, раз не запомнили, – опять перехватила инициативу Ольга Семеновна.

Я медленно развернулась и пошла к подъезду. Ольге Семеновне, видимо, очень хотелось поговорить со мной подольше, как со свежим человеком, и она послала мне в спину:

– И вообще никто с нестандартной внешностью не проходил!

Ситуация до боли напоминала эпизод из старой киносказки о Золушке:

« – Нет, не проходила, Ваше Величество! И никто не проходил!

– Чего ж тогда расспрашивали, идиоты?

– А из интересу, Ваше Величество! Из интересу!»

Незнакомая принцесса из сказки обернулась бедной замарашкой. Кем же обернулся Феликс Плещеев?

Бесконечно размешивая на собственной кухне сахар в насмерть остывшем чае, я вдруг задалась классическим вопросом: «А был ли мальчик?» Если взять да и на минуту поверить завсегдатаям «золотого» крыльца, то получается, что они никогда не видели Феликса, и, кроме меня, его вообще никто и никогда не видел. У меня нет подруг, с которыми я могла бы познакомить своего нового возлюбленного или хотя бы «похвастать им издалека». Даже Леночке Кузовковой я сказала не конкретно о Феликсе Плещееве, а о некоем мужчине вообще. Чуткий Мастоцкий сам догадался, что я в очередной раз влюбилась, но никогда не видел меня с Феликсом. Плещеев никогда не встречал меня с работы, мы не ходили с ним на корпоративную вечеринку нашего отдела по поводу удачно выполненного заказа. Он даже никогда не звонил мне на работу. Никто из сотрудников никогда не слышал его удивительно низкого голоса. В свою очередь, Феликс не знакомил меня со своими друзьями, приятелями или родными. Исключение составляла Надежда Валентиновна, с которой я познакомилась самостоятельно.

Если же допустить, что бабульки с нашего крыльца все-таки видели Феликса, то только одного, когда он навещал мать. Вместе нас не видели ни Ольга Семеновна, ни Наталья Александровна, ни тихая Ненила Федоровна в своей вечной серой вязаной кофте. Я всегда просила Феликса остановить машину за квартал до нашего дома, чтобы не попасть на язычки кумушек с «золотого» крыльца.

Почти за три месяца знакомства мы с Плещеевым никогда по два раза не обедали и не ужинали в одном и том же ресторане или кафе. Мы все время перемещались. Феликс выбирал самые скромные и отдаленные от центра заведения, утверждая, что не любит суетливый питерский бомонд, предпочитая тихие места с хорошей кухней. Поскольку я ем только определенную пищу, то для меня все кухни одинаково плохи. Я посещала рестораны только для того, чтобы угодить Феликсу. В тех безликих местах, где мы с ним отметились, вряд ли кто-нибудь запомнил нас.

Когда взвинченный воронкой чай наконец выплеснулся через край чашки на стол, я очнулась и подвела итоги. Они оказались неутешительны. На вопрос: «Был ли мальчик?» – можно со всей определенностью ответить: нет. То есть как бы не был, потому что его, кроме меня, никто из моих знакомых никогда не видел... Эдакий мальчик-фантом...