Капойо (СИ) - Иолич Ася

– Ну вот и правильно, – сказала Иллира. – Я хожу на улицу Лидем, там принимает гватре Этемаре. Сходи к нему как-нибудь на днях. Ты, наверное, считаешь меня чересчур тревожной и беспокойной?

– Считала бы, не будь сама такой же.

Аяна шла, ведя Кимата за руку и останавливаясь, когда он присаживался поковырять длинной палочкой траву между булыжников мостовой в тех местах, где её ещё не вытоптали. Она с некоторой тревогой смотрела на его тёмные волосы, вспоминая, о каких ещё детских болезнях она слышала от Солы и других лекарей деревни. Когда она подошла к дому с круглой печатью в виде пиявки на вывеске, она уже нашла у сына некоторые признаки по меньшей мере пяти известных ей хворей. Она подхватила Кимата на руки, чуть не плача, и постучала в дверь.

Ей открыл полный, неторопливый катьонте, и проводил её направо, к открытой двери в светлую небольшую комнату со столом, полками и большими креслами.

– Здравствуй, – сказал ей гватре из-за стола. – Проходи. Садись.

Она отпустила Кимата и села перед гватре на кресло. Он молча смотрел на неё какое-то время, потом сказал:

– Я мог бы это полечить, но для начала попробуй просто питаться получше.

– Кир... Гватре Этемаре, я пришла по поводу сына. Он мало говорит. Мне кажется... Я боюсь, что с ним что-то не так.

Она увидела, что взгляд гватре направлен ей за спину, и обернулась. Кимат забрался на одно из кресел и, стоя на сиденье, молча пытался достать небольшую картинку с изображением какого-то растения, которая висела на стене.

– Принеси его, и я осмотрю, – сказал Этемаре спокойно.

Аяна взяла сына и села с ним на коленях в потёртое кресло у стола.

– Он родился в срок?

– Да. На пару недель раньше, может быть.

– Это не имеет значения. Он много раз сильно падал?

Аяна попыталась вспомнить, но на ум ничего не приходило.

– Нет, – с сомнением сказала она. – Он вообще не падал.

– Он голодал?

Она ответила на множество вопросов, и пожилой гватре всё мрачнел, а Аяна всё сильнее беспокоилась. Наконец, когда её руки начали мелко трястись, гватре поджал губы и замолчал.

– Его не от чего лечить, – печально сказал он, закончив ощупывать и осматривать улыбающегося Кимата. – Он здоров. Он большой для своего возраста и очень подвижный. Некоторые дети начинают говорить позже других. Но я могу дать тебе средство для улучшения твоего здоровья, – вдруг оживился он. – Всего три серебряных, и ты уже через месяц станешь выглядеть гораздо лучше. И успокоительные капли. Ты будешь пить их через день. Очень хорошее средство, и почти не вызывает привыкания. А ещё...

– Спасибо, гватре, – сказала Аяна. – Ты уже успокоил меня. Я пойду.

Катьонте на выходе забрал у неё шесть медных монет. Аяна отдавала их с лёгкой грустью, но потом подумала, что не такая это уж и большая цена за спокойствие, и домой вернулась уже в хорошем настроении.

– Он здоров, – сказала она, пройдя на кухню через заднюю дверь. – Иллира, он здоров, лекарь сказал, что всё в порядке.

– А тебе письмо, – сказала Иллира. – Гляди.

Она помахала небольшим конвертом с печатью.

– Полагаю, это ответ из вчерашнего дома, куда ты ходила. Как там их...

– Не помню. Сейчас посмотрим, – сказала Аяна, радостно подбегая к Иллире. – Сейчас... Эрке! Иллира, это согласие! Они пишут, что рады будут видеть меня капойо кирьи Эрке Гелиэр! Дом Эрке будет рад, если из имеющихся у тебя, без сомнения, достойных предложений ты выберешь... и так далее! Иллира!

Иллира радостно зажала рот рукой, у неё выступили слёзы на глазах. Аяна тоже почти расплакалась от охватившей её радости. Они суетливо обнялись.

– Мы начнём поиски, как только накопим двадцать монет! Когда они ждут меня? Сейчас, дай, посмотрю... Двадцать седьмое. Завтра с утра? Это же уже завтра?

– Да, – сказала Иллира неожиданно грустно. – Уже завтра.

Аяна посмотрела на неё и проследила за её взглядом. Иллира смотрела на Кимата.

– Иллира, это всего на три месяца. Мне тоже тоскливо. Но они показались мне добрыми людьми. Думаю, я смогу отпрашиваться почаще. Мне кажется, ты сейчас переживаешь гораздо сильнее, чем я!

– Я действительно переживаю. Разлука с детьми невыносима. Особенно когда она вынужденная. До сих пор не даю себе до конца поверить, что он когда-нибудь вернётся, потому что, если я поверю, но этого не случится, я не знаю, как буду дальше жить, понимаешь?

– Понимаю. Иллира, я понимаю тебя. Я тоже иногда так боюсь верить во что-то, и так этого хочу. Знаешь, что я сделаю? Я возьму Кимата и до вечера буду с ним играть во дворе. Мы возьмём старые игрушки Черилла и будем играть до самой темноты.

Аяна играла с сыном, пытаясь запомнить, зарисовать в памяти каждое его движение, каждую улыбку, потом уложила спать на свою кровать и обнимала, целуя в макушку.

– Он уснул, – сказала она, выходя на кухню. – Он проспит два часа. Может быть, я могу помочь тебе чем-то?

– Давай почистим пока овощи. Принеси, пожалуйста, корзину из погреба.

Аяна кивнула и вышла из двери с окошком. Дверь в погреб была слева, прямо в стене ниши, под аркой которой прятался вход в дом. Поднимаясь с корзиной, она увидела кота, который сидел во дворе и смотрел на неё, готовый в любой момент сбежать.

– Котик, котик, – позвала его Аяна, но он продолжал смотреть, не двигаясь с места.

– Иллира, а какие-нибудь объедки ещё остались? - спросила она, вернувшись на кухню.

– Только куриные хрящи. Ты для кота?

– Да. Он так смотрит... Безнадёжно. Давай хрящи.

Она сложила сырые хрящики в миску и помогла Иллире с овощами, потом посидела с кружкой ачте на лестнице во дворе и ушла в комнату, к Кимату, который спал, раскинувшись на кровати, и сопел.

– Кимо, Кимо, – сказала она, ложась рядом с ним и осторожно ведя пальцем по прядке прямых тёмных волос. – Хороший мой.

Наверху послышался шорох. Она медленно подняла голову и встретилась взглядом с котом. Он торопливо ел, поглядывая на неё боязливо через открытую створку окна.

– Вот это ты чавкаешь, – сказала она тихо, и кот моментально исчез, тёмной тенью скользнув наверх, на перила, и куда-то в сторону арки.

Вечером пришёл Раталл. Он ходил по лестнице мимо Аяны, которая сидела на ступеньках, придвинувшись к перилам и наблюдая, как Кимат играет во дворике, и нарочно шаркал ногами возле неё, чтобы мелкая пыль со ступенек летела на платье. В конце концов она разозлилась и ушла в комнату с Киматом, а Раталл продолжал ходить и даже пару раз зацепил ногой миску, которая осталась стоять с несколькими недоеденными кусочками хрящей.

День истаивал, истончался, его остаток был как тонкая сетка вуали, подколотая к сложной причёске девушки. Аяна уложила Кимата и сидела на кровати под открытым окном. Она плакала, потому что ей было одиноко, как этому одинокому коту, которого все здесь знали, но никто, совершенно никто не любил.

14. Где фонтан?

– Возьми с собой сменные рубашки и юбки. Все, что есть. Лучше бы тебе, конечно, пойти в хорошем платье.

– Там переоденусь. Ты правда думаешь, что меня не будут отпускать?

– Я не знаю, Аяна. Не знаю.

Она стояла с мешком, сумкой и кемандже, и не могла отпустить Кимата.

– Иди. Тебе ещё ехать. Я присмотрю за ним. Да, Кимо? Аяна, ты можешь послать мальчишку с запиской, если будет нужно.

– Я заплатила за Ташту на два месяца вперёд. На всякий случай. Чтобы ты не беспокоилась.

– Хорошо. Иди.

Аяна шла по булыжникам мостовой в своём красном платье, а Иллира стояла под аркой с Киматом на руках и махала ей. Уходить было тяжело, но остаться она не могла. Восемь золотых, три месяца работы, и она оплатит поиски этому Матиелинта Керталлу. Как же всё это долго!

– Пожалуйста, к дому Эрке, – сказала она извозчику.

– Эрке? – переспросил тот. – Эй, Куллас, где дом Эрке?

– Понятия не имею, – сказал Куллас, жевавший лепёшку с сыром, и цыкнул зубом.

– Садись ко мне, я знаю, – отозвался третий извозчик. – Поехали.