Жизнь в солнечном луче - Борис Фомич Шурделин

class="p">— Хороший у тебя стиль,— сказал он,— таким только дипломатические ноты писать.

— Зато твоим акты ревизии в райпотребсоюзе.

— Ну и диагноз!

— Точный. От природы. Папа еще ни разу не ошибся.

Хотя дома считали, что жизнь Андрея практически решена, что он непременно станет летчиком — и это родителей уже начинало радовать,— сам он еще не верил: море было сильнее неба. Однако показать, что он беспомощен в небе, Андрей, конечно, не мог: это было бы непоправимым ударом по его престижу, по его самолюбию.

…В конце марта, поздним дождливым вечером, Сергей пришел к Андрею домой.

— Ты пришел сказать, что завтра конец света? — удивленно спросил Андрей.

— Как ты догадался?

— У тебя на лице написано.

— Я могу переночевать у вас?

— Что за вопрос! Разве ты никогда не ночевал у нас?

— Спасибо.

— Ты ушел? — вдруг спросил Андрей.

— Я говорил с ними три часа. Она бесилась, не слушала. И он. Потом я ушел. Не вернусь. Осталось всего три месяца до защиты, а там куда-нибудь назначат. Как-нибудь проживу.

— Поужинаем, а? Давай!

Сергей не ответил. Андрей подошел к двери, крикнул:

— Мама, мы будем ужинать! Сережа останется у нас ночевать!

Часы показывали почти полночь.

— Подушку возьмешь в гардеробе,— сказала мать.— Посуду уберешь на кухню.

— И вымыть?

— Если будет желание.

— Но, мама, такого желания никогда не бывает!

— Ну, раз не бывает, то какие могут быть разговоры?

— Отлично!

Мать помогла Андрею собрать на стол, потом ушла. Не успели друзья закончить поздний ужин, как пришел из больницы отец.

— О чем ты думаешь? — спросил Сергей.

— Ты будешь жить у нас,— ответил Андрей.

— Нет, исключено. Попытаюсь устроиться в общежитие. Все будет хорошо. Плохо одно — что я погорячился.

— Нет худа без добра,— сказал Андрей.

— Это из философии рабов,— строго ответил Сергей. Друзья сидели в полутемной комнате.

В столовую из отцовского кабинета пробивался свет.

Отец в защитном армейском кителе стоял у стены, увешанной разными запорожскими, сечевыми древностями, заложив руки за спину, и о чем-то думал. В самые трудные минуты он всегда приходил к этой стене. Это был его музей — обширное собрание принадлежностей запорожского быта.

Отец как-то сказал Андрею:

— Я знаю, что ты насмешник. По натуре своей. И этого из тебя ничем не выбить. Но одну мою просьбу ты должен уважить. Уважай коллекционеров. Это святые люди. Они могут собирать все, что угодно. Марки, монеты, медали, перья, ружья, бритвенные лезвия. Да еще мало ли что! Спичечные коробки, винные и пивные этикетки. Еще многое другое. Но ты никогда не смейся над ними, они творят великое дело, чудаки и фанатики. Договорились?

Андрей обещал — может быть, потому, что сам видел, какой магической силой эта коллекция обладала в трудные для отца минуты.

Кое-чего в ней все-таки не хватало.

— Когда отыщу,— говорил отец,— подарю все музею.

Но Андрей понимал, что отцу будет трудно расстаться со своим собранием. И он его оправдывал: оно помогало отцу побеждать болезни других людей, находить пути к спасению людей, а много таких дорог отыскал отец, вот так раскачиваясь перед стеной, засунув руки в карманы, или заложив их за спину, или поглаживая какой-нибудь старый келеп.

— Сергей, скажи,— попросил Андрей,— когда раньше у тебя бывали такие часы, ты куда уходил?

— Никуда. Мне некуда было уходить. И я в себе самом подавлял самого себя. А теперь у меня есть человек, к которому я могу прийти с чем угодно: и с горем, и с победой. Ты.

Чьи-то шаги на дорожке прекратили движение в памяти. Кто это?

— Здравствуй, Андрей!

Он узнал голос сестры. Она приехала в отпуск, совсем недавно.

— Что я тебе принесла!

Брат не отвечал.

— Мы были в степи. Угадай, что это?

Она осторожно положила на колени Андрея букет степных цветов…

Виктор Стецко родился и вырос в большом селе, в семидесяти километрах от Никополя. Закончил десятилетку, потом уехал в горняцкий поселок, тоже недалеко от Никополя. Там он устроился работать на руднике, жил у тетки, нашел новых друзей и быстро освоился с рудничной, полугородской жизнью, впрочем, этот процесс освоения не требует в наше время каких-либо сверхчеловеческих усилий.

Весной, а точнее двадцать восьмого мая, в субботу, он, получив трехдневный отпуск, впервые отправился в родное село.

Случилось так, что в автобусе, как раз напротив Виктора, разместилась группа днепропетровских студентов. Ребята добросовестно и искренне развлекали девушку, тоже студентку, как определил Виктор. Рассказывали всякие забавные истории.

Однако после получасового концерта Виктору подумалось, что девушке именно этого концерта и не нужно, что она о чем-то размышляет, и на секунду ему показалось, что размышления ее с каждой минутой становятся все сложнее и сложнее.

Вскоре автобус подошел к перекрестку дорог. Здесь Виктор должен был сойти и пешком добираться до своего села.

Он дал сигнал шоферу, взял свой чемоданчик, встал, прошел к двери. Через минуту автобус остановился, двери раскрылись, и Виктор выпрыгнул на обочину дороги. Махнув рукой, он быстро зашагал по направлению к своему селу. Но, услышав за спиной шум автобуса, обернулся. На обочине дороги стояла та девушка и махала рукой вслед уходившему автобусу,

Он знал, что девушка покупала билет до конечной станции. Более того, он знал, что другого автобуса сегодня уже не будет.

Тогда он спросил:

— Вам в какую сторону?

Девушка обернулась на его голос, пожала плечами, поставила на землю чемоданчик.

— Не знаю.

— Не знаете? Но это был последний автобус?!

— Переночую в степи.

Он усмехнулся, сам не поняв, чему именно, немного подумал и подошел к девушке.

— В степи? — насмешливо спросил он.

— Здесь волков нет,— ответила она.

— Зачем вы это сделали?

— Они мне надоели. Не было сил слушать их болтовню.

— А еще?

— Об этом я не скажу.

— Ладно,— сказал он, забирая ее чемоданчик.— Идемте со мной. Я вас не обижу. Не бойтесь. Переночуете у наших, а утром я вас провожу на автобус.— Он усмехнулся. — Только вот, как дома объяснить? Как соврать? Не скажу же я, что привез показать свою невесту?

— Скажи,— ответила девушка.

— Как вас хоть зовут?

— Наташа.— И добавила: — А тебя — Виктор. Я слышала. На автовокзале. Ты был