Жизнь в солнечном луче - Борис Фомич Шурделин

— Ну, ладно. Невеста! Пошли! — Он опять улыбнулся.

— У тебя нет никакой девушки?

— Какая-нибудь есть. У всех есть какая-нибудь девушка. Чего ж стоять на дороге? Идемте в село. Только вы не смущайтесь. Село ведь…

Они пошли по пыльной дороге.

— Разве село — страшно? — спросила девушка.

— У меня только мать, и она работает в совхозе. За скотом смотрит. Вас пугает?

— Нет, ничего. Ты не поймешь.

Он остановился, спросил:

— Что я должен понимать?

Но девушка не остановилась, продолжала идти. Виктор быстро догнал ее.

— Ладно,— сказал он. — Пусть я ничего не понимаю. Да и вы сами не понимаете того, что сделали.

Она остановилась, но он пошел дальше. Однако, сделав десяток шагов, он вернулся и сказал:

— Я еще никогда не влюблялся. А вот сидел в автобусе, смотрел на вас и влюбился. Но если влюбился, не сдобровать вам. Вот что вы наделали!

— Может быть, я хотела этого?

Он поставил чемоданчики на землю, сел на один из них, достал пачку папирос, закурил. Подумав минуту, он спросил:

— А если я не захочу?

Они помолчали.

— Утром я уеду. Но до утра я должна тебе кое-что рассказать.

— О чем?

— Ты неправильно живешь,— сказала Наташа, хотя должна была сказать совсем другое.

— Ого! Откуда ты знаешь? — вопросом ответил он.

— Знаю.

— Откуда?

— Ты сорок минут говорил со своим дружком, который тебя провожал. Я все слышала.

— Сорок минут подслушивала?

— Я сидела слишком близко.

— Ладно, пусть так. Пусть неправильно живу. Но тебе-то что?

— И я неправильно живу. Но совсем не в том смысле, что ты. И ты меня заинтересовал.

— Ну, ладно, но так же нельзя! Взять, и вот… стоять посреди Днепропетровской области и вести с незнакомым парнем беседу о перевоспитании. Я ж могу оказаться негодяем!

— Пусть. Не у всех бывает такое, как у меня…

— Ладно, все разговорчики. Пошли.— Он поднялся, взял оба чемоданчика.— Идете?

— Иду.

Он прожил восемнадцать лет, но если в школьные годы он узнал о человеческих отношениях не слишком много, то за десять месяцев работы на руднике он наслышался всяких разговоров. Одним он верил, другим никак не мог поверить. Зачастую он знал, что рассказчик не врет, но все казалось столь неправдоподобным, что неверие брало верх. Но так знакомиться еще никому не приходилось. Он был уверен.

Может быть, потому, что взгляды его еще не устоялись, они в значительной степени были взглядами его дружков, людей в сущности своей неплохих, но невысокой нравственности. Они зарабатывали хорошо, много денег пропивали, особенно в первые дни после получки, и дружили с такими девицами, которые мало заботились о своей порядочности.

— Вы хотите меня перевоспитать? — спросил Виктор.

— Я — тебя? — растерянно ответила девушка.

— Может, попробуете? Я ведь могу быть прилежным учеником. И я еще никого не убивал.

— И ту девушку, на которой ты отказался жениться?

— Откуда такие подробности?

— Ты сам говорил своему другу. Было?

— Она живет и процветает. Было, верно. Только ведь жениться надо по любви. Об этом и в газетах пишут. А я ее не любил. Да и вы ж не знаете, что она за птица.

У Наташи был свой план. Теперь он значительно изменился. Она думала уже не только о себе, о своей беде. Это ее в какой-то мере спасало, точнее — подсказывало пути к спасению. Она взглянула на небо. Оно было как бы разделено на две части: одну, с востока, синюю, другую, с запада, красноватую. Летевший с запада большой самолет из розоватого превращался в ярко-белый.

«Пусть он захочет стать летчиком,— сказала девушка сама себе.— Пусть он не остановится. Не только захочет стать им, но станет. Ему подойдет. А я уже не могу. Это жестоко? Все равно мне в небо нельзя».

Она была избалованной девчонкой, единственной в семье, и позволяла себе порой нелепые поступки. Но решение сойти в степи она приняла по другой причине, и о ней Виктор узнал несколько лет спустя.

По дороге он часто поворачивал лицо к своей спутнице и невольно пожимал плечами. Он не влюбился с первого взгдяда, хотя, оглядывая спутницу, пришел к выводу, что втайне мечтал именно о такой.

Девушка заговорила первой:

— Тебе интересно там жить? Словно вся жизнь только и сошлась на вашем руднике. Есть же еще кое-что!

— Что, например?

— Ну, что? Ну, вот… Да вот небо над нами! Тебе никогда не хотелось летать? Мне хотелось. Мечтала. Быть летчицей. Но сейчас это невозможно. А было бы возможно, так и не задумывалась бы. А ты?

— Все мечтают летать, но не у всех получается.

— Конечно, не у всех. Верно. Но почему именно у тебя должно не получиться? Почему именно у тебя? Может быть, как раз у тебя и получится?

Он не ответил. Они шли мимо пруда. На травянистом берегу лежали ребята. Кто-то увидел Виктора, закричал. Виктор помахал рукой.

Потом поднялись по земляной дамбе на бугор, за которым, сбегая вниз, в долину, лежало большое село.

Дом Виктора оказался закрытым.

— Придется подождать,— сказал он.— Я схожу за ключом. Мать, наверно, на ферме. Я быстро.

Он поставил чемоданчики на крыльцо.

— Посидите,— он кивнул на скамейку у стены.

Вернулся он действительно быстро.

— Оказывается, мать уехала,— сообщил он.— К моей старшей сестре. Та родить должна. Соседка сказала. Хорошо, что ключ оставила, а то б туго пришлось.

Он открыл дверь.

Но если до сих пор Наташе все казалось простым — сказать ему, объяснить, если не поймет сразу, убедить, то теперь девушка растерялась. Сперва мысль выглядела так: «Видишь, что получилось из моего безрассудства? Нелепая ситуация и совершенная неизвестность в будущем. Но мне надо спасать себя».

Потом эта же мысль выглядела по-другому: «Что же получилось? Как вообще это могло случиться? Неужели совсем потеряла голову? Отчего? Я боюсь его?!»

Она отмахнула эти мысли, но явились другие: «Все хорошо. Утром я уеду и обо всем забуду. Зачем мне помнить? И он не догадается, зачем я это сделала. И я буду крутиться опять среди лжи. Он? Хороший парень? Может быть. Но я должна уехать — забыть о нем. Мне нужно спасать себя, себя, себя… Остановиться? Но куда же я?»

Она испугалась.

— О чем