Жизнь в солнечном луче - Борис Фомич Шурделин

Потом примчался еще один отставной летчик. Он, едва познакомившись с Ясновым, ринулся на кухню и вместе с женой генерала принялся за приготовление ужина.

— Уметь жить,— сказал генерал,— это значит уметь пользоваться людьми, которые тебя любят. Уметь быть любимым н нужным. А?

Яснов пожал плечами.

— Бог его знает,— ответил он. — После войны я, собственно, узнал в настоящую цену одно — одиночество.

— А сын? — вдруг спросил генерал.

— Это долгая история.

Протяжный автомобильный сигнал остановил полковника, и оказалось как раз кстати, потому что полковник никак не мог решить, можно ли быть откровенным сейчас.

— Профилактика! — генерал вскочил.

В ту же секунду Яснов решил, что появление Саши в его жизни должно остаться тайной, «семейной» тайной.

Пока генерал во дворе что-то объяснял приехавшим мастерам, а полковник терпеливо вместе с мастерами слушал его, явился сын генерала. Был он таким же энергичным, как отец, подвижным, веселым.

— Яснов? — спросил он.— Понятно. Батя притащил своих спецов. Ваша машина будет иметь вид огурчика. Меня зовут Семеном. Назвали как деревенщину. Теперь сами не рады.

Саша удивленно посмотрел на него.

— Ты что? — спросил Семен.— Останешься с ними? Слушать их россказни? Да они ж врут больше! Как начнут, захлебываются! Что ты так на меня смотришь?

— Как?

— Как будто я неправ. Что, ты думаешь, твой отец вчистую получил Героя? Просто повезло. И моему везло. Всю жизнь везло. Что, может, твой отец, ты скажешь, настоящий герой? А?

— Настоящий,— ответил Саша,— не поддельный. Это все знают.

— Может, в ресторанчик смотаемся? У меня деньги есть. Ну?

Я не могу,— ответил Саша.— И не хочу.

Ему стало нестерпимо противно быть вместе с этим парнем, он хотел ему высказать все, что успел про него подумать, но не решился.

— Не хочешь? Или бати боишься? Я так своего не боюсь.

Появилась жена генерала и принялась вытаскивать из серванта парадный сервиз. Вернулись хозяин и гости.

— Утром уедем? — улучив момент, спросил Саша полковника.

— Тебе здесь не нравится?

— Скучно.

— Но ведь вдвоем скучнее?

— Нет. С вами — не скучно.

За столом генерал вел себя шумно, рассказывал всякие истории, вперемежку с анекдотами, которые не всегда были приличными. Полковник искоса поглядывал на Сашу, пытаясь разгадать, как тот воспринимает грубоватость генерала.

— Помнишь,— вдруг спросил генерал,— у нас была игра? Аэродром в Рио-де-Жанейро, в чью назван честь? Вспомнил!

— Сантос-Дюмон,— спокойно ответил полковник.

— Помнишь! В Генуе?

— Колумб!

— В Венеции?

— Марко Поло.

— Смотри, не забыл!

— А ты? Аэропорт в Калькутте?

— Дам-Дам! — радостно воскликнул генерал.

— В Веллингтоне?

— Парапарауму. Язык свернешь.

— В Дели, в Гонконге?

— Палам, Кай-Так. Эх, друже, жизнь ведь игра. И только! — Слушай,— генерал наклонился через стол к Яснову,— я все никак не могу вспомнить подробности твоего боя с этим асом, что летал на машине, подаренной Герингом. Долго вы гонялись друг за другом? Хоть бы написал!

— Я уж призабыл,— ответил полковник.

— Ты напиши. Прочитают — качаться неделю будут.

— Слабо все помнится.— Полковник опустил голову.— Да и кому это теперь нужно?

— Им! — Генерал ткнул пальцем в грудь откинувшегося на спинку стула Семена.— Им, недорослям! И твоему тоже!

Полковник улыбнулся, посмотрел на Сашу. «Врешь, — подумал он.— Этот парень моей породы, этот знает, что ему нужно делать и как делать».

Ночью Саша признался полковнику:

— Муторно они живут. И скучно.

— Скучно? По-моему, наоборот. Слишком весело.

— Все делают другие. Что-то и самому нужно делать.

— Он в отставке. Свое сделал. К тому же он воевал хорошо. Сбил пятнадцать самолетов.

— А теперь?

— Ты бы не хотел так жить?

— Нет. Я должен сам все делать, а то я сойду с ума. Не представляю, как этот Семен собирается быть летчиком.

— А что?

— Мне все время казалось, что…— Он подумал.— Даже не знаю, как сказать. Ну, хотя бы экзамены. Ведь экзамены — это проверка, могу ли я там учиться, хватит ли у меня знаний. Гожусь ли я вообще? Как же без экзаменов? Даже для себя. И так уверен, что его сына примут!

Полковник подумал: «Вот какую ношу я взвалил себе на плечи. Это готовый человек. Непримиримый. Хорошо? А я думал помочь ему сделать жизнь спокойной, выбрать спокойный путь. А он его не захочет».

— Ты спишь? — спросил полковник.

— Нет,— ответил Саша.— Думаю.

— Мне можно знать, о чем ты думаешь?

— Про вас думаю. Только я не скажу, что думаю. Вы спите. Вам за рулем сидеть. До Кавказа далеко. Вы не беспокойтесь ни о чем. Вы — настоящий.

— Вот как? — удивился полковник.

Но Саша не ответил ему, он просто заснул.

Утром они уехали на юг, через кубанские степи, к горам.

Вернулись они домой в конце июля, и на следующий день полковник повез Сашу в авиационное училище, которое сам закончил еще до войны.

Здесь Саша снова встретил Семена. На этот раз из беседы с ним Саша вынес протестующую неприязнь и поэтому в ответ на попытки Семена сблизиться решительнее стал от него отгораживаться.

Разные ребята поступали в училище, из разных городов. Саше даже показалось странным, как такие разные люди смогут овладевать одной профессией, требующей самой высшей степени товарищества в человеческих отношениях.

Были ребята, про которых Саша безошибочно подумал: «Эти — работяги».

Они ему нравились.

И был парень один, увидев которого Саша растерянно огляделся вокруг, в поисках кого-либо, похожего на него. «Этот — лучший»,— подумал он.

…Был экзамен по математике, письменная работа. Семен сидел за одним столом с этим парнем, Андреем Пестовым.

После экзамена, в коридоре, Семен подскочил к Пестову и высыпал на него ворох ругательств. Пестов спокойно смотрел на раскрасневшегося Семена, долго слушал, потом громко спросил:

— А чего ты сюда приехал, если не знаешь такой ерунды?

— Умничаешь! — закричал Семен.

— Хотя бы и так. Умничаю. Вот умничаю, и все.— Он смотрел в упор, презрительно, но спокойно.

Семен убежал. Вечером он добился разрешения на пересдачу экзамена, хотя это и было нарушением общих правил. Увидев Андрея Пестова, Семен в присутствии других ребят ехидно сказал:

— Жаль, что ты ничего не завалил. Тебе б пересдачу не разрешили. Не тех кровей!

—