Помогать нельзя наказывать, терпеть нельзя просить? Бедность и помощь нуждающимся в социокультурном пространстве Англии Нового времени - Юлия Евгеньевна Барлова

В отчете Комиссии по пересмотру «старого законодательства о бедных» 1832 г. критике подвергалась «излишняя помощь» приходов не только матерям внебрачных детей, но и вдовам – казалось бы, ставшим одинокими матерями не по своей воле. Относительно первых отчет комиссии провозглашал: «Бастард должен быть тем, кем ему определено быть Провидением господним – обузой для своей матери». Относительно вторых было замечено: «Имеется класс, закрепивший за собой общественную поддержку независимо от требуемых для этого условий… и получающий пенсию только потому, что они – вдовы».[129]

Закон 1834 г., соответственно, «усложнил жизнь» обеим категориям незамужних матерей. Незаконные дети, по сути, провозглашались «личной ответственностью» матери вплоть до достижения ими возраста 16 лет. Еще более усложнилась процедура установления отцовства. Если до 1834 г. отцовство могло быть установлено по решению мировых судей прихода без присяжных, то по новому закону такой вопрос решался на суде четвертных сессий графства, причем вынести вопрос на рассмотрение графства могли только наблюдатели или попечительский совет, но не сама женщина. Что касается вдов, то по «новому законодательству» они имели право на социальную помощь только первые полгода после смерти мужа. Наконец, помощь и той, и другой категории женщин должна была осуществляться только в работном доме.

Интересно, что в годовом отчете 1835 г. о функционировании Акта 1834 г. любое обращение одиноких женщин – будь то вдовы или матери-одиночки – за помощью прихода позиционировалось как результат плохой организации системы призрения, открывающий дорогу «ленивым и недостойным пауперам».[130]

Документом, показательным с точки зрения отношения к помощи незамужним матерям, является Протокол комиссии по законодательству о бедных от 5 марта 1839 г. под названием «Унизительная одежда для непристойных женщин в работных домах». «Непристойными» именовались одинокие матери или незамужние беременные женщины, которых в ряде работных домов принуждали носить одежду особого цвета, чтобы «маркировать своё бесчестье».[131] С одной стороны, целью протокола было осудить и признать «нецелесообразной» подобную дискриминацию с помощью одежды «или другой эквивалентной маркировки бесчестья» в работных домах. Совет попечителей, говорилось в нем, «не является трибуналом, выносящим приговоры за прошлые грехи, путем каких-либо вариаций в осуществлении закрытого призрения». Составители протокола критиковали, помимо этого, и практику изоляции незамужних матерей от других обитательниц работных домов.

С другой стороны, заявленная цель контрастировала с риторикой и аргументацией документа. Во-первых, показательна уверенность составителей протокола в том, что унизительные одежды «преследуют в первую очередь задачу покарать зло… и продемонстрировать общее отношение к этой проблеме». Во-вторых, критикуя наказания матерей-одиночек внутри работного дома, комиссионеры не отвергали идею наказания для матерей-одиночек, а значит – причисления таких женщин к преступникам. Наказание, по мнению авторов, должно было заключаться в том, чтобы «они несли бремя естественных последствий своего порока – самостоятельно поднимали ребенка, а если на это не хватает средств – пребывали в работном доме». Денежная помощь таким женщинам, по их мнению, «несет лишь зло». Особо подчеркивалась недопустимость каких-либо поблажек вдовам с детьми, к которым советы попечителей могут «проникнуться симпатией».[132]

Чем объяснить такое презрительное отношение к призрению незамужних женщин с детьми, по сути, превращавшее призрение в презрение?? Думается, что специфика законодательства и упомянутых социальных практик была напрямую связана с общим восприятием проблемы бедности в идеологии и дискурсе эпохи. Во-первых, в XVIII – первой половине XIX в. бедность воспринималась как категория моральная, лично обусловленная, и уже в силу этого – постыдная. Во-вторых, бедность зачастую связывалась с перенаселением, вызванным необдуманным размножением самих бедных. Иеремия Бентам даже предлагал «воспевать как героинь» старых дев лишь по той причине, что они «сохраняют нацию от перенаселения». Очень показательно, что с похожих позиций великий мыслитель защищал гомосексуализм. Соответственно, можно предположить, что в Новое время происходил некий «перекос» в восприятии идеи материнства как такового. Женщина-мать будто бы воплощала собой угрозу избыточного размножения, и ее убеждали, что ограничить число детей – значит «выкарабкаться из ловушки бедности», сделав шаг к респектабельности, независимости и более высокому социальному статусу. В-третьих, идеология протестантизма, а впоследствии – доктрина утилитаризма, порицавшие «лень и праздность», культивировали труд и независимость т. н. «физически крепких» (able-bodied) бедняков от сторонней помощи. Именно новая концепция “able-bodiedness” (трудоспособности, основанной на физическом здоровье) делила нуждающихся на «достойных» и «недостойных», причем не разделяя, несмотря на гендерную асимметрию во всем остальном, женщин и мужчин. Женщина, если она бедна и здорова, должна работать, а не просить о помощи, т. к. ее трудоспособность уже сама по себе является средством заработка.[133]

Таким образом, одинокая незамужняя женщина с ребенком или детьми, не имевшая явных физических недостатков или уродств и просившая приход о социальной помощи, «нарушала» весь комплекс моральных требований, негласно предъявляемых к ней ценностной системой эпохи, и, соответственно, с легкостью вписывалась в категорию маргиналов, лучшей помощью которым был объявлен тяжелый принудительный труд и изоляция от «добропорядочного сообщества».

Флаг и герб «дружественного общества ткачей», учрежденного в 1756 г.

«Открытая» социальная помощь неимущим в деревне в годы геурожая, гравюра конца XVIII в.

Впрочем, при всем соблазне рассматривать эволюцию взглядов на социальную помощь как на некий эскалатор, идущий вверх, и в современном мире мы наблюдаем стигматизацию и общественное порицание незамужних матерей, которые, соответственно, определяют отношение к необходимости и характеру помощи им от общества и государства. Так, Гордон Браун, английский премьер-министр в 2007–2010 годах, «отличился» тем, что предложил возродить работные дома для молодых незамужних матерей, дабы те отрабатывали свои социальные пособия и осознавали бесчестье, которое привело их к их положению. Иными словами, и в этом интересном и специфическом аспекте истории социальной политики и социальной помощи мы опять имеем дело с «чисто английской» особенностью сочетания и взаимного наслоения старого и нового в истории и современности.

Глава 2

Бедность и нищета в размышлениях и оценках политиков и мыслителей

Дебаты о бедности, нищете и социальной помощи в Англии второй половины XVIII – начала XIX вв

Англия стала первой страной, где еще на заре Нового времени развернулись довольно масштабные публичные общественно-политические дебаты о бедности как социальной проблеме – о ее природе, причинах и наиболее приемлемой государственной политике в отношении тех, кто попал в нужду. Однако особую остроту эти дебаты приобрели в конце XVIII – начале XIX вв. Такое внимание к «старой, как мир», проблеме наличия в обществе социальной прослойки