Помогать нельзя наказывать, терпеть нельзя просить? Бедность и помощь нуждающимся в социокультурном пространстве Англии Нового времени - Юлия Евгеньевна Барлова

начале XIX в., согласно данным парламентских комиссий, они составляли 10 % от всех дружественных обществ. Эта тема не до конца исследована даже в зарубежной историографии. Женские общества оказались «спрятанными» от историков, т. к., например, в текстах отчетов не существовало разделения обществ по гендерному признаку, и только в сносках указывалось, что то или иное общество – «женское». Вместе с тем, к началу XIX в. такие организации были распространены не только в Англии, но и, например, в Шотландии. К середине XIX столетия они существовали на всей территории Великобритании и в ряде штатов США.[123] Важным фактором, способствовавшим возникновению женского дружественного общества, являлось наличие поблизости «мужского» общества: женское общество создавалось по его образу и подобию и ему в противовес. В преамбулах к уставам женских обществ можно было прочесть нечто вроде: «члены нашего общества, будучи уверены в том, что наш пол, как и мужской, подвержен болезням и несчастьям, и будучи готовы к зависимости друг от друга ради взаимной поддержки и удобства, пока живем на этом свете, договорились объединиться в общество».[124]

Обыгрывание в названиях многих женских обществах идеи «сестринства» («Дружественное сестринское общество Хептонсхолла», «Дружественные сестры Манчестера») также говорит в пользу значимости этого «соревновательного» фактора. Кроме того, этот термин, безусловно, отражал популярную тогда евангелистскую риторику; не случайно многие такие общества формировались в тех районах, где ко времени их возникновения существовали методистские религиозные организации.[125]

В отличие от мужских или гендерно-смешанных обществ, женские общества были, скорее, клубами, гарантирующими не только материальную, но и эмоциональную страховку в несчастьях; некоторые несли в себе функции дискуссионных обществ, иные – благотворительных организаций (когда в уставе прописывалась не только помощь женщинам своей профессии, но и сбор денег для помощи другим обездоленным женщинам, даже если те не уплачивали взносы). В какой-то мере общества взаимопомощи для женщин становились «замещением домашнего хозяйства» – в особенности для одиноких женщин. К 1796 г., например, среди одиноких ткачих Тэвистока (Девон) каждая состояла в одном или более обществе взаимопомощи.[126]

Интересно, что дружественные общества как институт взаимопомощи стали одними из немногих элементов «старой» системы, переживших реформу 1834 года, переориентировавшую помощь нуждающимся на «закрытое» призрение. Какие-то их черты были заимствованы при формировании института профессиональных союзов, в чем-то они стали прообразом «касс взаимопомощи» на предприятиях. Более того, институт дружественных обществ и сегодня существует, будучи оформленным законодательно, в Великобритании, пройдя, соответственно, проверку временем и пережив крутые повороты в развитии британской социальной политики.

Изучая историю и практики социальной помощи в рамках «старого законодательства», зачастую удивляешься тому, насколько по-иному, по сравнению с сегодняшнем днем, воспринимали в прошлом помощь тем или иным уязвимым группам населения. Так, сегодня одной из таких групп считаются женщины, в одиночку воспитывающие детей. В Англии Нового времени категория незамужних матерей – т. е. матерей-одиночек, разведенных или оставленных мужьями женщин, вдов с детьми, – также занимала отдельное место среди пестрой толпы нуждавшихся в социальной помощи. Однако развитие британского законодательства и практик социального призрения в конце XVII – первой половине XIX в. показывает, что вопрос о социальной поддержке одиноких женщин с детьми в лучшем случае ставился под сомнение, а в худшем – решался отрицательно.

На XVIII столетие пришелся своеобразный «бум» законодательства о матерях-одиночках и детях-бастардах. Большинство актов и статутов носили ограничительный и даже репрессивный характер. Так, по законам 1732–1733 гг. беременная, но незамужняя женщина была обязана заявить об этом приходским властям и сообщить имя отца, инициировав процедуру установления отцовства. Помощь со стороны прихода оказывалась женщине лишь в том случае, если отцовство будет доказано (что в то время было сделать крайне сложно) и на условиях полного возмещения отцом ребенка приходских расходов на его содержание. В 1743–1744 гг. английским парламентом были приняты акты, по которым дети-бастарды регистрировались (получали прописку – settlement) по месту регистрации матери. Это изменяло (а по факту, отменяло) положения уже упоминавшегося «Акта о поселении» 1662 г., регистрировавшего внебрачного ребенка по фактическому месту его рождения.

Что означали эти изменения? До принятия актов 1743–1744 гг. приходские власти, не желавшие брать на себя содержание малолетнего ребенка, могли выслать беременную мать-одиночку за пределы прихода. В частности, можно было договориться с паупером из соседнего прихода о женитьбе на такой женщине до рождения ребенка. С 1744 г., родив внебрачного ребенка, женщина должна была вернуться в свой родной приход, на который и ложилось бремя по его содержанию (если, напомним, будет доказано отцовство и компенсированы расходы). Данный закон также разрешал приходским властям, если те примут такое решение, публично наказывать женщину, родившую бастарда, в назидание остальным – например, пороть ее кнутом.

При Георге III Ганноверском – английском короле, правившем страной с 1760 года, «дурное поведение» женщины, родившей ребенка без отца, интерпретировалось как самое настоящее преступление. В 1795 г., в частности, был принят королевский статут, согласно которому в ряде случаев матерей бастардов разрешалось приговаривать к смертной казни.

Тем не менее, в условиях «старой» системы социальной помощи, когда законы о бедных носили разрешающий характер, приходы имели относительную свободу в выборе стратегии помощи нуждающимся. Это отразилось и на призрении одиноких матерей. Во многих приходах сохранились свидетельства «открытого» – без помещения в работный дом – призрения матерей-одиночек. Такие случаи сообщаются, например, в отчетах «Общества по улучшению условий жизни и обеспечению удобств бедняков». Так, вдовы с детьми, находящиеся на содержании прихода, обучались ремеслу повитухи, что «помогало приходу сэкономить на медицинских счетах… и спасало саму женщину от бедности». В графствах Бакингемпшир и Эссекс в течение десяти лет практиковалась раздача бедным одиноким женщинам детских вещей и белья, которые они затем должны были вернуть обратно в чистом виде, при этом особо подчеркивалось, что со стороны получательниц помощи за это время не отмечалось ни одного случая порчи, кражи или иных «злоупотреблений милосердием».[127]

И всё же в половине случаев незамужним нуждающимся женщинам приход предлагал «закрытое» призрение – то есть призрение в работном доме, особенно после принятия «Акта Нэтчбулля» 1732 г., вводившего «проверку работным домом». Напомним, согласно этому закону, приходское начальство могло заставить просивших о помощи «отработать ее в суровых и отталкивающих условиях работного дома», чтобы доказать, что они действительно нуждаются в поддержке. Вопреки расхожему заблуждению, описанные Диккенсом «ужасы работного дома» не были «изобретением» XIX века. Так, в 1797 г. в своей работе «Положение бедных» Ф.М. Иден приводил пример работного дома на острове Уайт, где «особо сурово» обращались именно с одинокими женщинами, рискнувшими родить второго незаконного ребенка: «они вызывались к мировым судьям, их лишали мяса в и без того скудном рационе, и к тому