Помогать нельзя наказывать, терпеть нельзя просить? Бедность и помощь нуждающимся в социокультурном пространстве Англии Нового времени - Юлия Евгеньевна Барлова

посыпались «коммерческие предложения» о создании акционерных обществ, основой хозяйственной деятельности которых объявлялась организация работы пауперов с целью получения прибыли. Некоторые предложения получали поддержку. Например, в длительном и успешном «пауперном» бизнесе филантропа Томаса Термина были задействованы, в общей сложности, 1700 человек.[101]

Однако, к сожалению для предпринимателей, труд пауперов не был настолько доходен, чтобы покрывать их расходы. Поэтому в течение XVIII в, по словам исследователя В. Куирка, работные дома «входили и выходили из моды во многих графствах – в зависимости от смены материальных обстоятельств в приходе или администрации»[102].

В 1723 г. был принят «Акт о проверке работным домом», который еще называют «Акт Нэтчбулля» по фамилии тогдашнего главы министерства. Смысл документа заключался в том, что приходы получили право выбора – осуществлять помощь бедным в форме выплат или организовать работный дом, куда пауперы, нуждавшиеся в помощи, помещались в обязательном порядке на определенное время «на проверку». Они получали там пищу и одежду, но взамен выполняли разного рода работы. Можно сказать, что это постановление дало начало юридическому включению института работных домов в государственную систему социальной помощи.

Зачастую работный дом XVIII века выглядел как пространство для обитания под одной крышей больных, стариков, беспризорников, которые жили вместе и периодически «принуждались к работе» – настолько периодически, что работные дома того времени порой иронически именовались «дворцами для пауперов».

Вот как характеризовал работный дом в Бабингтоне (небольшой город в графстве Сомерсет) сэр Ф.М. Иден, автор фундаментального труда «Положение бедных», посетивший учреждение в 1797 году: «Работный дом был старым зданием, изначально не предназначенным для своей цели. Однако он оказался в хорошем состоянии, поддерживался в чистоте, все помещения регулярно проветривались. В недельный рацион входило: хлеб и бульон на завтрак по воскресеньям, средам и пятницам: в остальные дни – овсянка на молоке. Обед по воскресеньям, средам и пятнцам – хлеб, бульон, мясо, помидоры. В понедельник – запеченные пудинги с густым соусом, вторник, четверг, суббота – хлеб с молоком. На ужин каждый день – каша и хлеб. В комнатах – от двух до 7 кроватей. Кровати с подушками имеют 2 простыни, одно одеяло, 1 покрывало. Всего в этом работном доме проживают 28 человек, из них 12 – дети в возрасте до 7 лет. Детей содержат в чистоте, с ними занимаются чтением и катехизисом. Тех, кто способен работать, – немного, они прядут пряжу…, получая за 7 дюймов пряжи один пенни. Налогов прошлой зимой собрали 60 фунтов, на них купили уголь, говядину и картофель. Едят овсяные лепешки, никакого пива или сыра, только в Рождество. Водяная каша – основа меню. Это маленькая пропорция овсяной муки, сваренная на воде с небольшой луковицей; впрочем, такая каша – пища обычного приходского населения (иногда заменяюшая все три приема) в период неурожая. Среди тех бедняков, кто не получает помощи от прихода, ежегодно распределяется небольшая сумма в 45 фунтов 10 шиллингов на всех».[103]

Были, по данным Идена, работные дома с лучшими, чем в Бабингтоне, условиями. В качестве примеров таких учреждений он приводит работные дома в Хертфорде, Вэри, Ланкастере, Нортэмптоне, Ливерпуле и т. д. Там, пишет Иден, «бедные живут хорошо и комфортно, под руководством очень правильных людей». То есть, по его мнению, многое в работном доме зависело от управляющего, от которого требовалось «доброжелательное и доброе руководство». Обращает на себя внимание то, что Иден не считал единственным требованием к управляющему его административные навыки; кроме них, по его убеждению, должны были присутствовать человеческие качества и способность симпатизировать бедным.[104]

Итак, условия проживания в работных домах XVIII в. были вполне сносными, число постояльцев – небольшим, а сами заведения действительно напоминали «дома». Однако в ряде учреждений такого типа условия содержания бедняков были, наоборот, гораздо хуже. Тот же Иден приводит свидетельства антисанитарии, отсутствия кроватей, одеял и простыней в спальнях. Впрочем, по мнению автора, в антисанитарии зачастую были виноваты сами обитатели: например, там, где разрешалось выносить еду из общей столовой в спальни, бедняки хранили ее без соблюдения надлежащих условий, или же продавали за пределами работного дома, а иногда обменивали на пиво или крепкий алкоголь.[105]

Кроме того, современники признавали, что для социально незащищенных категорий населения уже в XVIII веке работный дом порой становился местом, опасным для здоровья и даже жизни. Одной из таких категорий были дети, рождавшиеся в работном доме, или же младенцы, матери которых оказывались там.

Эту проблему в 60-х гг. XVIII века поднял филантроп Джонас Хэнуэй. Он заинтересовался статистикой детской смертности в работных домах Лондона, провел самостоятельное расследование и пришел, по его же словам, к «ужасающим выводам» о том, что показатели этой смертности чрезвычайно высоки. В памфлете «Настоятельный призыв к милосердию» филантроп называет работный дом не иначе как «домом убийства, ограбления родителей и отъема у них дорогой и, пожалуй, единственной собственности». В доказательство своих слов он приводит таблицу по данным журнала регистрации в работном доме в приходе Святого Георгия в Миддлэссексе за 1765 год. В ней содержатся данные о том, в каком возрасте ребенок попал в работный дом и сколько дней там прожил. Приведем ее с небольшими сокращениями.

«Если мы учтем возраст этих детей, – пишет Хэнуэй, – а именно, опасный для их жизни период, эта картина смертности становится еще более шокирующей, и чем ближе мы изучаем ее, тем более ужасной она становится». Филантроп проследил за судьбой тех семерых детей, которые, судя по таблице, не умерли в 1765 году. Он пишет, что матерям двух девочек – Мэри Уэбб и Элизабет Хэтауэй – удалось покинуть работный дом вместе с детьми; Питера Флидгарда также забрали живым. Однако четверо оставшихся детей умерли в следующем – то есть в 1766 – году: Джейн Драйборо и Уильям Карнс в новом году не прожили и месяца, Бенджамин Томкинс и Ричард Йейтс прожили еще 6 месяцев. «Это правда, что век людской недолог, – заключает Хэнуэй, – но эти бедные младенцы были скошены, как трава».[106]

Автор приводит пример работного дома, в котором ни один из поступивших туда 54 младенцев не прожил и года. «Это показалось мне невероятным, – пишет Хэнуэй, – и я лично пошел в этот работный дом проверить обстановку, но! – это оказалось правдой. Здание проветривалось, было хорошо расположено, просто таков был уход!»[107] В целом же, обобщив данные журналов по Лондону и его окрестностям, Хэнуэй заключил, что из 16 тысяч окрещенных детей 8 тысяч не доживают до двух лет, и