Долгая зима - Владимир Иванович Петров

Но не пришлось ему как следует поиграть. В конце сенокосного сезона почувствовал недомогание, рукой махнул. Потом сильную ломоту в теле ощутил, опять же не забеспокоился. Думал, временное это, пройдёт. При усилении боли, на ночь, тайком от жены, снимал её водкой, благо несколько поллитровок, закопанных им в огородном смородиннике, сохранились. Помогало. В открытую стал спиртным лечиться.

– Три раза в день по три капли воды на стакан водки – и порядок! – пошучивая, расхваливал свой рецепт.

Так бы и дальше терпел и лечился, не случись в октябре, после окончания уборочных работ, принудительная отправка механизаторов на флюорографию. На этот раз, как лет пять тому назад, не отвертелся он. Со всеми поехал в райцентр, откуда с направлением в областную онкологическую больницу вернулся.

– Сказали, нужного врача нет, – успокаивал он растревожившуюся не на шутку жену. – Ничего страшного, прокачусь до города, проверюсь. Заодно к нашим зайду, гостинцев отвезу.

Не знал он о запущенной, неизлечимой уже болезни, поразившей его лёгкие…

…Хоронили его в богатом на снега декабре, под самый Новый год. Снежным и метельным выдался день похорон. Хорошо, приехавшему только утром Виктору сильно помог тракторный бригадир: бульдозером снег со двора убрал, дорогу до кладбища очистил, копальщиков могилы организовал. Сказал он прощальное слово и на кладбище, и после похорон в избе, где рядом с занавешенным зеркалом висела балалайка.

– Осиротела без тебя, – обратил на неё внимание. – Рано ты ушёл, Василий Петрович, не доиграл…

…Дарья Григорьевна с трудом поднялась, под впечатлением воспоминаний потянулась к той самой балалайке, лежащей на кровати внука. Присев на стоявший рядом стул, здоровой рукой взяла балалайку, как и положено, за гриф, прижала к груди, к правой подмышке сдвинула. Пальцами правой руки, точнее, всей кистью попыталась ударить по струнам. Взмах руки получился вялым, прикосновение по струнам – не отрывистым, не резким, как должно быть, отчего и звучание вышло совершенно не музыкальным. Повторные её попытки ничего не изменили, лишь новые слёзы выжали:

– Бесполезно. Не слушается рука…

25

Насыщенным на воспоминания оказался этот февральский день долгой зимы и для Виктора Ярцева. Только короткими были эти воспоминания. Каких-то пару с половиной лет охватывали и касались сугубо производственных дел. Чаще всего они связывались с Кренделевым, для Виктора третьим по счёту заместителем директора завода по производству.

Раньше обычного собрался Виктор на работу, чтобы не опоздать на планёрку тепловозников, проводившуюся задолго до начала рабочего дня. Его присутствие на ней было необязательным. По обеспечению тепловозного производства собирались позже, но на этот раз сам Кренделев обязал явиться. На заводскую развозку не успел. В маршрутном автобусе поехал.

«Опять что-то затевает», – подумал он о Кренделеве, былое вспомнил.

…Кренделев отличался от предыдущих начальников Виктора работоспособностью, дерзостью на грани оправданного риска и нахрапистостью в производственных вопросах, что делало его самобытным руководителем. Но, как показалось Виктору, по своей натуре был человеком с ограниченным кругозором, не терпящим возражений до злопамятства, к тому же склонным к спиртному. Последнее по-своему оправдывал:

– На производстве, как на войне. При штурме плана в решающие моменты без производственных ста граммов не обойтись.

Пил он редко, но запойно. Правда, угадывал снимать стресс только во время отсутствия на заводе директора, как правило, оставляющего вместо себя именно его, своего заместителя по производству, а не главного инженера. Тот пытался было восстановить статус-кво, заходил с осторожным доносом к директору, но, с ходу одёрнутый им, смирился с создавшимся положением, подумал, себе дороже будет: всё-таки тянет Кренделев план и – с одобрения директора – в инженерную службу с пользой для производства влезает.

К появлению директора на заводе, о чём Кренделев по своим каналам уведомлялся первым, он приводил себя в порядок, успевал даже с утра пораньше пробежаться по цехам и провести расширенное производственное совещание, с тщательным анализом недостатков в работе по каждой службе.

– Разнюнились, смотрю, без меня, сопли распустили, по всем позициям из графиков выбились, – в своей привычной развязной манере напускался на руководителей цехов и отделов, словно не он, а они пьянствовали несколько дней кряду. – Подотру вам носы, если не исправитесь. Вечером жду с отчётом. Всё, разбежались!

Выходили начальники из кабинета заместителя директора по производству, озадаченно головы чесали. Из-за своих производственных промашек приходилось им воспринимать кренделевскую агрессию и его питейную слабость как должное. Строптивые и те сдерживались открыто выступать против него, во всём поддерживаемого директором завода. Некоторые, правда, подходили к Ярцеву, в заводской производственной иерархии второму после Кренделева, с предложениями собраться после работы и поговорить по душам с распоясывавшимся то и дело начальником. Виктор, сравнительно недавно возглавивший тепловозное производство, поневоле, в целях сохранения чести производственного мундира незапятнанной, уже не раз прикрывавший своего начальника в запойные дни, не возражал, но инициаторы вскоре сами сняли своё предложение: нечего бодаться, сказали, работа, мол, такая, не для слабонервных. Не попрекнул их Виктор, не стал убеждать в необходимости такой встречи. Сам перед уходом с работы рассказал об этом Кренделеву.

– Пусть заходят, потолкуем. Не со зла, наверное, обидел, – неожиданно для Виктора изменился тот в лице, но тут же ухмылкой стёр эту мгновенную обеспокоенность. – Хотя стоп! Назови-ка мне этих жалобщиков, что по делу от меня схлопотали. Вернее, за безделье. Сам дойду до них, неблагодарных.

Кренделев поднялся с кресла, заходил по кабинету:

– Точно, неблагодарные. Верно говорят, хочешь врага нажить, сделай доброе дело. Не я ли в начальники их выводил, помогал во всём…

– Да не волнуйтесь, Алексей Фёдорович, – попытался остановить его Виктор, обрадованный замешательством начальника, но не пожелавший выдать свернувших на попятную подчинённых. – Слукавил я. Своё мнение таким образом выразил.

– Гляди-ка, какие они нежные! Тут же вам не институт благородных девиц… – продолжал вышагивать Кренделев, от услышанного резко остановился. – Слукавил, говоришь?

– Случился грех. Если впрямую: не смог по-другому свои претензии выразить. А сказать надо было. Для пользы дела.

– А-а-а… Жить стало лучше, жить стало веселее! – нервно хохотнул Кренделев. – А я-то думаю, к чему клонишь. Теперь понятно. На моё место, значит, метишь. Бунт на корабле готовишь.

– Типун вам на язык.

– Готовишь, готовишь… Не зря же с другого завода к нам перевели с замдиректорской должности. В Главке, слышал, на хорошем счету.

– По семейным обстоятельствам переехал… Будут ещё вопросы?

– Ладно, – ухмыльнулся Кренделев. – Разберёмся с твоим мнением…

…И разобрался вскорости. Случилось это после совещания на директорском уровне по качеству выпускаемой продукции, на котором за посыпавшиеся на завод претензии от заказчиков был снят с должности руководитель заводской