Долгая зима - Владимир Иванович Петров

Дарью Григорьевну до города, до самого подъезда нужного дома. Ярцевы под руки довели её, сильно уставшую, но стойко выдержавшую длинную дорогу, до лифта, прокатили на четвёртый этаж к своей квартире.

С прибавкой нового жильца и без того тесноватая двухкомнатная квартира стала по-настоящему тесной. По-новому в ней Ярцевы разместились. Сына с Дарьей Григорьевной в спальню определили. Сами оттуда в зал перебрались. Небольшой диван купили, на всякий случай в кухне поставили.

– Стеснила я вас, – переживала Дарья Григорьевна за своё вынужденное вторжение.

– Ничего, мать. В тесноте, да не в обиде, – успокаивал её Виктор.

– Главное, вместе мы, – добавляла Валентина, в последнее время заметно повеселевшая, хотя в её карих глазах на осунувшемся лице нет-нет да и проступала не отпускавшая до конца боль о потерянном ребёнке.

– Так-то, конечно, так, – соглашалась Дарья Григорьевна. – Только ненормально всё это. Знать бы, за что нас Боженька наказал?

Она не меньше дочери страдала о случившейся потере. Осознавала свою вину. Из-за этой вины, казалось, забывала о собственной боли, вызванной внезапной болезнью с тяжёлыми последствиями. Потому терпеливо, молча сносила она нечастые, но всё же выплёскивающиеся и здесь, в городе, упрёки дочери.

«Скорее поправиться бы, – твердила она себе. Без напоминания Валентины, преодолевая боль, ходила по комнате, до изнеможения выполняла предписанные упражнения правой, не желающей слушаться рукой. – К Пасхе обязательно надо домой вернуться. Негоже избу долго нетопленой держать. Заплесневеет углами, отсыреет стенами того гляди. К тому же на неё, бесхозную, хулиганьё или не просыхающая алкашня позариться может. Развелось их в деревне, сладу с ними никакого. Словно в отместку за введённый сухой закон действуют: всякими путями добывают незаработанные деньги и у спекулянтов спиртное втридорога покупают…»

23

С утра Ярцевы разбегались по своим делам, и Дарья Григорьевна до прихода внука с занятий из музыкального училища была предоставлена самой себе. Это время использовалось ею для физических упражнений. Держась левой, послушной рукой за кресло, до устали пыталась становиться на правую больную ногу, пробовала двигать ею вкруговую. Потом усаживалась в кресло и занималась правой рукой: поднимала, насколько могла, шевелила пальцами… В перерывах, цепляясь за стены, добиралась до кухни, смотрела в окно, выходящее на большую оживлённую улицу.

Сегодня же упражнения ею были отменены. Передых сделала, вроде как выходной себе устроила. Постояв дольше обычного у окна, она прилегла на кухонный диван, мысленно окунулась в прошлое.

…Три годика ей было, когда у неё появилась сестрёнка. Жатва к тому времени как раз приспела. Сроки поджимали, и буквально через несколько дней после родов пришлось роженице Агафье пойти с мужем на недалёкое колхозное поле убирать рожь на отведённом им участке. Жнеек и лобогреек на всех не хватало. Вручную они работали. Острой косой низко подрезал муж Григорий высокие стебли с тугими зернистыми колосьями, валил в ровные валки. Следом она в снопы их вязала. Без отдыха трудилась, чтобы в обед на часочек домой сбегать к деткам, на соседку оставленным. Спешила, на солнце всё чаще поглядывала.

Колхозный водовоз подъехал. Первой она подбежала. Запалившаяся вся, стала жадно пить холодную родниковую воду, с трудом оторвалась от деревянного черпака. Утолив жажду, не передохнув даже, стала укладывать в копну навязанные снопы. От внезапной боли в животе не насторожилась, не пошла к мужу, весело беседующему с водовозом, успокоила себя:

– Ничего страшного. Вот довершу копну и пойду домой.

Но довершить не успела. Усилившаяся боль заставила её опуститься на корточки. К горлу подступило внезапное удушье, лишило голоса. Она упала на стерню, попыталась подняться, но силы оставили её…

После похорон Агафьи её родственница, ещё кормящая свою дочку грудью, взяла народившуюся к себе, но не приняла та чужое молоко и к другому питанию не привыкла, так и стаяла вскорости, рядышком с матерью легла на деревенском кладбище.

– Женился бы! – жалели все овдовевшего Григория, а пуще того – маленькую Дашутку, пробующую уже по наущению отца полы в избе подметать.

Сызмальства Даша познала трудовую нагрузку. Не стало ей легче и с женитьбой отца, хотя мачеха не обижала её. Напротив, старалась завоевать любовь и доверие работящей падчерицы. Но, по натуре замкнутая, девочка, хорошо запомнившая свою маму, не могла оценить доброе отношение другой женщины, ставшей хозяйкой в их доме. Может, и не успела, потому что скоро братики и сестрёнки пошли: девочка, мальчик, ещё две девочки, ещё мальчик. Не до выяснения отношений стало. Успевай только крутиться! Как старшая, за всё отвечала…

Дарья Григорьевна даже привстала, вспомнив, как однажды при дележе привезённого отцом с базара большого медового пряника один из её братиков в нетерпеливости руку за кусочком протянул и под ножик пальцем угодил. Кровь брызнула фонтанчиком, пряник окрасила. На рёв родители прибежали. Никогда Даше не приходилось ранее видеть отца таким разгневанным.

«Хорошо, сухожилие тогда не перерезала. Затянулся порез, цел остался пальчик, – вновь пережила Дарья Григорьевна тот вспомнившийся со всеми подробностями давний случай, обрадовалась. – Вспомнила ведь! Жива, знать, память. Не отшибло!»

– Вот бы и парализованной правой стороне тела восстановиться! – воскликнула она после такой встряски, стала энергично массировать больную руку.

Утомившись, прилегла и вновь окунулась в своё прошлое.

…Единственной отдушиной от бесконечных домашних дел для Даши была школа, но недолго проучилась в ней. Только-только писать и читать научилась, как отец забрал её:

– Хватит с тебя и этого! Расписаться и деньги сосчитать можешь, и ладно… Дома дел невпроворот.

– Зря ты, Гриша, от школы дочку отлучаешь, – пытался отговорить его директор школы. – Она же, вижу, смышленая, к учёбе тянется. Каково ей будет необразованной-то?

– Не пропадёт! К чему ей грамота? И без того при её красоте отбоя от женихов не будет.

Верно он рассудил. Многие парни стали на юную красавицу заглядываться. Не успела Даша даже поневеститься, как сосватали её. И как раз директорский сынок, учившийся в институте, будучи на каникулах в деревне, настойчивее других оказался и добро на Дашу у Григория Тимофеевича получил…

Дарья Григорьевна снова привстала, растревожилась.

…Не совсем ко двору пришлась она на новом месте, куда после свадьбы перевезли из родительского дома её сундук со скудным приданым. Настороженно встретила её свекровь, неласково приняла, хотя и смогла перед народом спрятать недовольство за наигранной улыбкой. Вскорости своё истинное лицо показала, поучать стала, всячески укорять, отчего у невестки всё из рук валилось. Интеллигентный свёкор не вмешивался в женские дела, даже иногда, Даша слышала, одёргивал жену, но, по существу, и он был недоволен неожиданным выбором сына и считал его совершенно ошибочным.

Терпела Даша. Ждала окончания мужем учёбы, чтобы затем поехать к нему по