Долгая зима - Владимир Иванович Петров

улыбающейся белым лебедям на синей озёрной глади. Упрямство Дарьи Григорьевны объяснялось тем, что изображённая на ковре женщина была очень схожа с ней и лицом, и телом…

«Теперь полное сходство будет, – подумала Дарья Григорьевна. – Моя правая рука тоже усохнет скоро, ни в какую не хочет слушаться».

Стали бить часы.

– Ходят! – обрадовалась она вслух. – У других такие точно, купленные одновременно с ними, отстучали своё, давно уже выброшены. Эти же на солярке держатся, не ржавеют. Умел их Вася мой промывать, каждую шестерёнку в отдельности. Надолго ли хватит последней его промывки? Теперь-то за часами некому и присмотреть. Зятю недосуг всё, да и справится ли? Плохо без хозяина. Дай-то бог ему всего доброго на том свете. Может, там очень скоро и встретимся с ним. К тому дело идёт. Хотя и пожить бы надо ещё немного, внука женить, Васе потом всё рассказать. Уж очень он хотел свадьбы внука дождаться…

Дарья Григорьевна замолчала, послушной левой рукой перекрестилась на икону:

– Прости, Боже праведный, что левой рукой крест кладу. Правой, как положено, не могу. Прости, если можешь. Дай мне на ноги встать, исцелиться помоги…

19

Проводив мужа в город, Валентина тоже стала готовиться к скорому отъезду. Перестирала всё и выгладила, посуду перемыла, до блеска начистила. Материнскую одежду пересмотрела, самое необходимое увязала в удобные для переноски узлы. Определилась и с продуктами, которые в город с собою возьмут. Осталось добро от врача получить да мужа телеграммой вызвать с машиной.

Но Анна Трофимовна не торопилась с разрешением.

– Ещё малость подождём, – осторожничала она. – Не будем рисковать ради нескольких дней.

Медленно тянулось время ожидания. Короткие зимние дни казались Валентине длинными-предлинными, а долгие бессонные ночи и вовсе бесконечными.

Реже стали заходить родственники и подруги матери. В охотку наговорившись с больной, своими делами занялись. Оттого ещё тоскливее Валентине стало.

Большую часть времени она уделяла матери. В нетерпеливом желании скорее поднять её на ноги значительно превышала предписания врача, себя и мать мучая массажами и физическими упражнениями.

– Сама пробуй шевелиться, – говорила она матери. – Через силу двигай пальцами и рукой, кровь разгоняй.

– Не получается, – отвечала Дарья Григорьевна, уже самостоятельно, без дочери, пробуя подняться с постели.

– Получится, – не отступалась Валентина. – Иначе до весны просидим здесь. Кому нужно такое?

– А ты без меня езжай, – говорила Дарья Григорьевна. – Не в глухой степи же я. Приходить будут, помогут при надобности по доброте. Могу и заплатить в крайнем случае.

– Если даже найдутся желающие присмотреть за тобой, не оставлю. Что подумают обо мне, единственной дочери?

– Плохого не скажут. Понятливые у нас бабы, не осудят.

– И не уговаривай! Вопрос решённый. Не оставлю я тебя.

– А вот возьму и не поеду! – заупрямилась вдруг Дарья Григорьевна. – Дом не хочу бросать.

– Поедешь как миленькая! – рассерчала Валентина, вскипятилась: – Ишь чего выдумала! Мало тебе, что ребёнка из-за тебя потеряла. Хочешь без мужа ещё оставить? Вцепится в него смазливая какая – потеряет голову, не устоит… В самом соку ведь мужик!

Дарья Григорьевна вздохнула только, ничего не сказала.

Замолчала и Валентина, разбередившая свою душу. Всяко ей думалось, как могла настраивала она себя на лучшее.

– Не таков мой Витюша! – шептала она ночами. – Не таков, чтобы изменить мне…

20

Утром третьего дня, как Виктор приехал из деревни, его на автобусной остановке окликнули:

– Сколько лет, сколько зим?

– Привет, Марина! Каким ветром занесло тебя спозаранку в наши края? – удивился он. – Помнится, у завода возле моста-эстакады твой дом.

– С полгода, как переехали сюда. А вы здесь живёте?

– Да. Вон в том девятиэтажном.

– Соседи, выходит. А я во дворе, в пятиэтажном кирпичном. Надо же, за такое время ни разу не встретиться.

– Ничего удивительного. Я по магазинам не ходок. К автобусу рано выхожу, возвращаюсь с работы поздно. Сейчас вот временно по делам семейным на часок задерживаюсь.

– Давненько и на заводе не виделись.

– Не перекрещивались пути, пожалуй, с тех пор, как в разных службах работать стали. Мелькнёшь иногда в отдалении, бывало, и всё.

– Это вы меня стороной обходите. Даже на другую должность сбежали, – пошутила Марина. – А я всё там же, на верхотуре своей. Расту, правда, помаленьку.

– Читал приказ о твоём повышении. Поздравляю! Прежний начальник твой, слышал, чуть ли не вторую группу инвалидности себе выхлопотал. Схитрил или на самом деле мужика скрутило? По нему не скажешь, что так.

Не договорили они. Нужный им автобус подкатил. Все словно поджидали этот номер, ринулись к его дверям, как на приступ.

– Повезло на сей раз, – сказала Марина, когда они чудом протиснулись внутрь. – Бывает, и не сядешь в него, а то и мимо проскочит не останавливаясь.

– Через полчаса ещё сложнее становится с транспортом, – заметил Виктор. – Самый наплыв пассажиров начинается, по выражению жены, каторга настоящая.

Замолчали. Виктор, прижатый к Марине вплотную, не без любопытства вглядывался в черты её ухоженного красивого лица.

– Ну и как? – спросила Марина, когда они вышли на ближайшей к заводу остановке и направились к центральной проходной по широкому, уже очищенному от снега тротуару.

– Что как? – не понял Виктор.

– Не подурнела ещё? Как женщине мне интересно знать ваше мнение, поскольку давно не видели меня и можете сравнивать. Вы же сравнивали меня сегодняшнюю с прежней, верно?

– Было такое. И, знаешь, нашёл тебя ещё милее, – искренне признался он, лишь о её чуть погрустневших, без былой весёлости глазах не сказал.

– Тогда живу! – широко улыбнулась она, отчего Виктору стало хорошо и тревожно. – Не пропадайте, заходите ко мне на верхотуру.

От проходной их дорожки разбегались. Марина дальше к производственным корпусам подалась, а он с минуту постоял, глядя ей вслед, и прошёл в свой отдел на первом этаже заводоуправления.

…Виктор познакомился с Мариной четыре года назад, когда она приехала на завод по распределению. По роду своей работы он частенько встречался с Мариной, специалистом по автоматическим приборам, и незаметно потянулся к ней, на удивление умной при такой её броской красоте. «Ни к чему это. Моя Валечка ничуть не хуже», – убеждал он себя. Осторожнее стал в разговорах, при возможности уходил от встреч, боясь выдать своё с трудом скрываемое чувство, с облегчением вздохнул, когда ему другую должность предложили…

Оказалось, не угасло до конца это чувство, если теперь, увидев её, долго ворочался он в своей постели, пока не уснул в решимости не дать разгореться вспыхнувшему огоньку. Но утром опять ехал с Мариной, радуясь автобусной тесноте…

«Скорее бы Валя приехала», – не на шутку испугался он с каждой встречей усиливающейся тяги к Марине. Другим, троллейбусным маршрутом через вокзал