Спустя девяносто лет - Милован Глишич

поругались из-за Страхини. Пурко его уговаривает остаться в Зарожье, хочет взять его к себе в дом и в задругу[30]. Живан не даёт – зовёт его в Овчину, в свой дом и задругу. Наконец Страхиня поблагодарил и Пурко, и Живана и сказал, что лучше он вернётся к себе домой, всё-таки, как говорится, дома и стены помогают.

Так что гости отправились домой в Овчину вместе с женихом и невестой. Зарожане проводили их до самой вершины Голого холма. Там они расцеловались и расстались друзьями. Жители Овчины пошли в Овчину, пели и размахивали ружьями, а зарожане вернулись в Зарожье – и тоже пели и размахивали ружьями.

Обе деревни успокоились. Зарожане нашли себе мельника, и мельница стала молоть и днём, и ночью. Никто больше не жаловался, что голоден, а муки нет.

А бабочка та, говорят, долго ещё морила маленьких детей по Зарожью и по Овчине, но потом и её не стало.

И по сей день старики рассказывают о Живане Душмане, о Страхине, о Савве Савановиче и о водяной мельнице в Зарожье и клянутся всеми чудесами мира, что всё так и было, так им рассказывали их деды и бабки.

Братец Мата

Раньше люди куда лучше друг к другу относились, заботились друг о друге, в гости ходили и по-братски делили хлеб-соль, сколько бог послал.

И поныне рассказывают по всей Ясенице о братце Мате и братце Янко. Кто их вспомнит, тот непременно добавит: «Теперь уж нет такой братской любви и приязни, как когда-то».

Так кто же такие были эти Мата и Янко?

Янко – простой крестьянин, хороший хозяин. А Мата – тележных дел мастер, хороший и трудолюбивый. Жили они в деревне Жабаре.

Янко средних лет, высокий, сухой и болезненный. Мата малость помоложе, ростом поменьше, и здоров как бык. У Янко много земли, скота, всего в доме хватает, молодая и красивая жена Смиля; только детей нет.

У Маты – ни детей, ни жены, ни скота, ни земли, только инструменты и мастерская в нижнем конце деревни, вдалеке от дома Янко.

Янко любил Мату, а Мата любил Янко. От большой любви и приязни они называли друг друга: «братец Янко» и «братец Мата».

Хорошие были люди. И с другими хорошо общались, особенно с Нешей Серничем, у него дом через сад от дома Янко. Но для дружбы это не расстояние.

Мата любил делать телеги. А Янко любил, чтобы у него телег хватало.

То и дело, глядь, и вот уже Янко перед мастерской:

– Братец Мата, сделай мне ещё кузов и ещё дышло.

– Сделаю, братец Янко, сделаю! Уж кому как не тебе?..

И делает для Янко всё, что ни попросит.

На чердаке у Янко много его изделий: колёса, ступицы, оси, сницы, дышла, ярма, дроги, кузова и тележные подушки.

Люди часто спрашивают, да и братец Мата тоже:

– На что тебе это, братец Янко?

– Вот даст Бог детей, братец Мата, им пригодится!

И мастерит братец Мата всё, что брат ни попросит. А Янко, значит, или зерна ему даст, или инжир, а если понадобится – немного денег, всё-таки тележный мастер – деревенская беднота…

Братец Мата часто приходил к Янко. Там его привечали как брата, как ближайшего родственника. Братец Янко с ним говорит – никак не наговорится досыта. Невестка Смиля ухаживает за ним, как за деверем, и сама его зовёт «братец Мата».

Как-то по весне занемог братец Янко. Слёг в постель. Не помогли ни травы, ни заговоры, ни молитвы. Пришёл его час.

Однажды утром стало Янко совсем худо.

Он послал Смилю позвать старосту Живко, писаря Обрада, Нешу Сернича и ещё двух-трёх человек. А брата Мату и звать не пришлось, он уже тут.

Когда все пришли, Янко им сказал, что и сам уже видит, что конец его близок. Сказал, хотя все это уже и так знали, что, кроме Смили, никого у него нет из родных, ни ближних, ни дальних, сказал, что оставляет и землю, и всё имение Смиле, и попросил старосту и писаря, чтобы справили бумаги.

Писарь Обрад записал всё, как сказал Янко, и дал ему перо, чтобы он крестик поставил. Он перо едва удержал, так изнемог.

Так весь измучился, сразу после этого едва выговорил ещё раз: «Завещаю вам свою волю, братья! Всё, что у меня есть, пусть будет Смилино». И испустил последний вздох, бедолага, на руках у своей Смили и братца Маты.

Плачет Смиля, плачет братец Мата, плачут все соседи и знакомые. И не знаешь, кто по нём больше горюет!

Пришёл поп Миле и говорит:

– Что толку горевать, сколько ни убивайся, всё равно не вернёшь его. А надо схоронить братца Янко по закону и христианскому обычаю.

И они собрались нести Янко на кладбище.

Братец Мата пошёл на луг Янко и привёл порядочно волов. Снял с чердака все колёса, оси, дышла, кузова, подушки, дроги, сницы, ярма, всё это как-то собрал, закрепил, запряг волов, и вот – едет целая процессия новых телег за мёртвым Янко на кладбище.

Братец Мата выбрал лучшую телегу с самыми расписными бортами, запряг двух самых рогастых быков и на эту телегу усадил скорбящую невестку Смилю.

Смиля причитает, бьёт себя в грудь, воет – по всей деревне слыхать. Братец Мата рядом с ней идёт. Грустный, только слёзы рукавом утирает.

Когда вышли на середину деревни, около дома Станко Дженабета вдруг вспорхнула курица, чёрная, как ворон, и перелетела через мёртвого Янко[31]. Все, кто за гробом шёл, вздрогнули, вздрогнула и Смиля, и братец Мата тоже вздрогнул и остановился. Люди зашептались:

– Не к добру это!

– Ох, добра не жди!

– Найдётся у кого монетка царевица? – спрашивает братец Мата.

– У меня есть, у несчастной! – ответила невестка Смиля нараспев с причитанием, оторвала от платья одну из пришитых монеток и протянула Мате.

– Надо ему под язык положить, а то не дело, – сказал братец Мата и сунул монетку в карман куртки.

Пришли на кладбище. Сняли Янко с телеги. Поп Миле прочитал над ним длинную заупокойную, от всей души – как хорошему хозяину. Спросил его: «Где золото и серебро?» Обычный вопрос, который поп задаёт на похоронах всем без различия: и богатым, у которых за жизнь хватало золота и серебра, и беднякам, у которых и грошик-то редко случался в кармане и которые и сами не раз себя спрашивали: «Где же золото и серебро?» Вот уже дошли и до «Вечная память»,