Спустя девяносто лет - Милован Глишич

бог, братец Мата! – согласилась Смиля. – Но у меня же никого нет, ни тестя, ни брата, ни родственников… А ты всегда нам тут был самым близким… Если не у тебя, у кого же мне спрашивать?

– Правда, невестушка, тяжело и мужчине жить одному, а тем более женщине, – сказал братец Мата и вздохнул. – Это я и сам понимаю! Но нелегко тут советы давать… Не хочу брать грех на душу. Лучше ты сама подумай хорошенько, и будь что будет.

– Думала я, братец, думала, и, по правде сказать, боюсь я… Уезжать на чужую сторону, ещё попадёшь в плохой дом… Вот чего я боюсь!

– Да, если подумать, и правда! – сказал Мата и пожал плечами.

– А попаду в какую-нибудь большую семью, сам знаешь, как это бывает… Там невестки, золовки, может, ещё свекровь, свёкор, и всем надо угодить… Вечные споры. А я, сам знаешь, к такому не привыкла. Покойный Янко, сохрани, Господь, его душу, ни разу даже не взглянул на меня искоса, не говоря уже о том, чтобы ссориться.

– Эх, невестушка, – сказал братец Мата и скорбно махнул рукой, – хороший он был человек, доброты ангельской.

– Вот и видишь, братец, – продолжала Смиля, – я не знаю, что ты скажешь, а мне всё кажется, что лучше бы ещё немного обождать…

– Верно, невестка, – согласился Мата, хорошенько затянувшись, – тяжело, ты одна… Куда деваться? Но лучше уж, думаю, так, чем попасть в дурное место…

– Да и люди ещё, – сказала Смиля и подала Мате стакан ракии, – странные они, могут разговоры пойти: «Вот, еле дождалась, пока год пройдёт, и скорее под венец побежала!»

– Я и сам об этом часто думал, но, честно говоря, не хотел мешаться в твои дела… – сказал Мата, протягивая руку за стаканом, но рука у него вдруг так задрожала, что половина пролилась.

– Ты что, братец, ракия же льётся! – сказала невестка Смиля и пошла долить ему из кувшинчика.

– Оставь, невестушка, бог с тобой, не надо! – сказал Мата и отодвинул рукой кувшинчик, чтобы Смиля не доливала. – Мне хватит… Да и вечереет уже, пора мне! – добавил брат Мата и встал.

– Да я ж говорю, поужинай, а там и пойдёшь. Как ты так без ужина? Весь день работал… Грех тебя голодным оставлять!

– Пустое, невестушка, – говорит Мата, – спасибо тебе, как родной сестре. Может, в другой раз… А мне ещё к Нешу найти надо, он завтра на базар идёт, попрошу табака мне купить.

– Передай ему, будь добр, пусть мне немного соли возьмёт. Мне для скотины надо, а у меня ни крошки.

– Не волнуйся, невестушка, скажу! – сказал Мата и пошёл. – Спокойной ночи!

Невестка Смиля проводила Мату до ворот. Долго она смотрела ему вслед – пока он совсем не скрылся из виду за садом.

* * *

Рано утром, накануне Михайлова дня, Неша Сернич зашёл к Мате в мастерскую посмотреть, сделал ли тот давно заказанные сани.

Смотрит, сидит Мата на какой-то ступице, подпёр голову рукой и молчит, даже не услышал Нешино «доброе утро!».

– Эй, братец Мата! – сказал Неша и похлопал его по плечу. – Чем занят-то, а?

– А?.. – вздрогнул от неожиданности Мата. – А, это ты, братец Неша.

– Ты мне санки-то те уже сделал, помнишь, я говорил? Видишь, уже и снег выпал.

– Нет, братец Неша, – ответил Мата равнодушно. – Мне сейчас не до санок и не до чего!

– А что такое, братец Мата?

– Да ты же знаешь… Этот из Рудника приехал, невестка Смиля почти уже согласилась…

– Ну и согласится она, а что? Ты молчишь, а женщине, ей-богу, нужен мужик в доме, не может она одна жить. (Тут Неша немного помолчал, а потом прямо накинулся на Мату.) Слушай, дурачина, разве не видишь, женщина только что сама не говорит: «Женись на мне, братец Мата!» – до того она тебя любит! А ты ещё свататься боишься, откажет, мол!

– Слушай, братец Неша, – в отчаянии сказал Мата, – если она выйдет замуж за другого, я сойду с ума, или убью кого-нибудь, или сам с жизнью расстанусь!

Неша стал успокаивать брата Мату, учить, что ему делать.

Долго они сидели и разговаривали, а потом Неша Сернич пошёл домой, а Мата наконец занялся салазками для Нешиных саней.

После этого их разговора сватов к Смиле поубавилось. Да и прочие как-то сторонятся её дома. И Смиля не выходит. С некоторых пор не видать её ни в саду, ни перед домом, ни со скотиной – как раньше бывало.

Дом всё больше закрыт, как будто и живой души в нём нет.

Да и братец Мата как-то изменился. Прямо другой человек стал – не дай боже! Всё дичится людей. С Нешей, правда, видится, чуть ли не чаще, чем раньше, и всё они наедине что-то шушукаются.

Спросит кто Мату: как там Смиля, почему её давно не видно? Он никогда не ответит по-человечески, вместо этого всё куда-то разговор уводит, туману подпускает, а там и на другое переведёт.

Долго так продолжалось. А потом пошли по деревне разговоры, что людям стало являться всякое. Первым был Станко Дженабет – он около полуночи видел человека с белым полотном через плечо, тот потихоньку шёл наверх, то ли к дому Янко, то ли куда-то на ту сторону холма. По крайней мере, Станко клялся всеми чудесами на свете, что видел его. Другой рассказывал, что тоже увидал ночью этого человека с белым полотном, тот стоял на перекрёстке, что вниз от дома Янко. Ещё один клялся и божился, что опять видел того же человека на перекрёстке посреди деревни: стоит столбом, а полотно со спины свисает и тянется по земле на целый аршин. Потом кто-то стал рассказывать, что по деревне часто слышен грохот, будто гонятся за кем-то.

Так болтали сначала в качарах вокруг казанов для ракии[33], потом дома, потом по всей деревне, а потом и по всей Ясенице.

И вот понемногу заволновались что-то люди, перепугались. Ночью боятся нос из дому высунуть. И скотина тоже заволновалась, собаки разлаялись – всю ночь лают, землю грызут.

И вот, наконец, раздались голоса: ей-же-ей, это Янко вампиром стал, возвращается домой каждую ночь и… – много ещё всякого болтали! Многие, честно сказать, забеспокоились: что делать, как прогнать эту напасть из деревни? Ходили к попу Миле и просили его помочь чем сможет.

Поп и слушать не захотел. «Какой ещё вампир? Не мелите, люди, чепухи! Вы что, с ума посходили?» Отругал их как следует и выгнал, они вернулись как в воду опущенные.

Все эти волнения и страхи в деревне