Искус - Дарья Промч

я вернулся домой под вечер, но ни дочки, ни жены там не было, хотя все вещи были на месте. Я прождал их до утра, а утром ушёл за рыбой в море. Вернувшись через два дня, я нашёл дом таким же пустым и нетронутым, а весь город уже судачил об исчезновении моей жены и дочери. Их искали женщины и мужчины почти неделю, но тщетно. Никто не думал, что они могли уехать, ведь из нашего города нельзя уехать, да и куда бы они подались. Их будто бы никогда и не было, как не было никогда добрых вестей, хотя мне снились по-прежнему эти безмозглые оловянные плевки. Всё выглядело так, будто ничего не изменилось. Страшно. Со временем мне начало казаться, что я придумал свою семью, и только вещи, женские платья, дочкины игрушки, сыновья могила, чернозём на кладбище – всё это было доказательствами и уликами одновременно. И тогда я собрал их вещи в огромные коробки и отнёс на чердак. Так я окончательно предал мысль об их существовании.

В любом другом месте меня бы приняли за сумасшедшего, но только не здесь; люди здесь привыкли ко всяким странностям, они живут в каком-то сказочном безвременье, и нечего тебе тут делать, маленькая потерянная Паскаль. Я давно наблюдаю за тобой, девочка. В ночь, когда ты родилась, я не сомкнул глаз. А после мне перестали сниться сны. Это славный знак, Паскаль, своим появлением ты уже что-то изменила, хотя другие ничего не меняют целой своей жизнью. И, конечно, кто, если не ты, сбежит отсюда? Хотя ты не знаешь даже моего имени, я понимаю, как страшно тебе сейчас, но прошу тебя: возьми мои силы, возьми остаток моей жизни, разорви этот круг.

Наш город будто проклят, Паскаль, здесь нет ни счастья, ни боли, сплошные суеверия и страхи, присыпанные солью, валяющиеся на солнце вместе с рыбой. В этом городе никто никого никогда не любил – это минус, но никто никого никогда и не ненавидел – это плюс. Хочешь о минусах? Нам всем чужды чувства, за нас словно чувствует город, а мы едим и спим, пьём и совокупляемся на липком песке, на деревянном полу, множа таких же несчастных обитателей, не надеясь на наших детей. Конечно, тебе будет больно, но как бы я хотел узнать, что такое боль. Безусловно, тебе будет горько, но как бы я хотел узнать что-то, кроме горечи табака. Я верю в тебя, Паскаль, ты особенная, и – если ты вдруг вырвешься отсюда, посмеешь, решишь – ты освободишь нас всех. Этот пресный покой, этот вязкий песок, это недвижимое небо – вот наш скорбный удел. Жутко, когда итог твоей жизни – белый известняк с выбитыми на нём цифрами и именем, которое ты не выбирал. И ничто никуда ни за чем не движется. Штиль.

Певица

Пить или спать? Спать обязательно с кем-то, пить предпочтительнее одной. Спать или пить? Эти два действа превращаются для меня в ритуал, превратились давно, и мне остаётся только выбирать из двух зол – пить или спать. Мама всегда говорила, что из двух зол выбирать нечего, но какое она имела право что-то об этом говорить? Слава хороша тем, что ты получаешь некое привилегированное меню, в котором числится с пару сотен напитков и ещё больше лиц, возбуждённых, просящих, слащавых. И тебе остаётся подозвать официанта небрежным щелчком и что-то заказать и не забыть оставить на чай. В данном случае размер чаевых никак не зависит от получаемого удовольствия.

А я становлюсь циничнее, мне теперь всё хуже удаются мелодраматические роли. Дураки те, кто считает цинизм бронёй, защитой, доспехами; цинизм всего-навсего тонкий слой естественного жира, еле-еле сберегающего от солнца летом и от холода зимой. Почему-то мне кажется, что, когда ты приедешь, я найду сотни игр, в которые можно поиграть с тобой. Дитя грубой пищи и самого естества, ты ведь даже не умеешь не принимать мир таким, каков он есть. Кто-то из приятелей уже подобрал нам квартиру в Амстердаме.

Есть в тебе что-то такое, во что я верю. В моём случае вера есть рецидив опасной болезни, которую обязательно надо подхватить в детстве, дабы потом выработать стойкий иммунитет. Ты можешь рассказать мне больше о вере, Паскаль, хотя у тебя испуганные оленьи глаза, хотя – спорим – ты даже не умеешь целоваться, делаешь это, зажмурившись (какой бред, ведь, зажмурившись, ничего не видишь), на ощупь, как слепая, едва скрывая дрожь, думая одномоментно порядка двадцати противоречивых мыслей. А может, я и зря считаю тебя такой дурочкой, в твоём тихом омуте черти водятся, и один из них наверняка метит мне между глаз и клянётся, что никому тебя, Паскаль, не отдаст. Тобой открыто интересуются ветер и вода – факт. Сколько ни любил бы тебя ветер, ты не становишься ветреницей, остаёшься деревом на краю скалистого обрыва, одиноким и болезненным.

А наша музыка всё чаще мигрирует в ритм, оставляя гармонии без средств к существованию, будто мы все действительно жаждем воссоединения и слияния в одно большое сердце. Была и остаюсь индивидуалистом. Сидя здесь, в очередной ничейной квартире, я не чувствую себя никчёмной, пуская импровизированную бутылку мира по кругу, состоящему из привычных типажей (смена имён незначительна). Вот так меня и избрали главной заводилой на этой лысой горе. В моих обязанностях не значится поиск правды, написание песен, даже голос мой здесь никому не нужен; хватает жалкой дряни, разлитой по крови, – выпивки вполне хватает на то, чтобы превратить кого угодно в фею и эльфа.

Нет, я не стану рассказывать тебе свою жизнь, Паскаль, иначе тебя сожрут сомнения, стоит ли вообще иметь со мной дело. Что бы я посоветовала тебе? Не стоит лететь на свет. Люди склонны сочинять, а потом передавать из поколения в поколение байки о красивой достойной смерти, о моряках, гибнущих в борьбе с морскими драконами, о пучеглазых красавицах, бросающихся в море. Только это всё байки, достойная смерть оборачивается неотложкой и закрытыми клиниками, причёсанные герои – подсадными утками, а красавицы – те сразу сообщают, сколько это будет стоить, и в таком мире тебе не надо лететь на свет, Паскаль. Это говорю тебе я, Главная по костру на ближайшую эру мотыльков.

Включите камеру – и всё завертится. Гладкие куклы и плюшевые медведи оживут, заворочаются, приоткроют коробку, начнут вылезать из неё, моргая стеклянными глазами.

Выключите камеру – и мы останемся с тобой вдвоём, не по-настоящему раненный несмышлёныш. На моём лице сморщится грим,