Витражи лесной столицы - Антонина Крейн

и предлагая гостю еще чая, или, может быть, вина, или еще партию.

А потом, спохватившись, он спросил:

– А зачем вы, собственно, приходили сегодня?.. Просто сыграть или?..

– Просто сыграть, – Полынь оглянулся с легкой улыбкой. – Люблю шахматы, а вы отличный игрок – и у вас очень уютно.

Дахху смутился, и Внемлющий ушел. Был поздний, очень поздний вечер.

Лиссай и Фреска

Лиссай из Дома Ищущих

Его высочество Лиссай стоял у частично заросших мхом развалин старого храма. Принц сжимал в руке кисть для рисования и посматривал то на раскиданные по траве баночки с красками, то на свою незавершенную фреску, занимающую большую часть боковой стены строения.

Он стоял так уже достаточно долго.

Лис изо всех сил пытался убедить себя закончить работу, которую начал еще несколько лет назад – и бросил из-за того безумного круговорота событий, в который тогда превратилась его жизнь.

«Я умру, а эта фреска продолжит жить», – мысленно сказал себе Лиссай.

Нет, как-то не вдохновляет.

«Каждый, кто пройдет здесь, увидит ее, и на сердце у него мгновенно станет теплее».

Хм, тоже мимо.

Ведь здесь почти никто не ходит, кроме пары садовников. Но им, должно быть, эта недоделанная фреска уже так надоела, что они и вовсе предпочли бы ее закрасить. А если она им нравится – то она нравится им именно такой, какая она сейчас. Их души уже просветлели, все, дальше некуда.

«Вселенная не терпит проекты, повисшие в воздухе недоделанными. Она подарила тебе энергию на них – а ты что? Так нельзя. Это нарушает гармонию бытия».

Гармония бытия – это, конечно, важно, но…

Лиссай вздохнул, затем откинул кисть в траву и, потерев глаза руками, неожиданно громко и яростно прорычал:

– Черт возьми, да я просто должен дорисовать ее, чтобы больше не думать об этом!

Пара птичек, сидевших на стене, с испуганным писком сорвалась с места, и вскоре шорох их крыльев и возмущенное чириканье растворились в густых зарослях самой уединенной части дворцового острова.

Как же сложно возвращаться к работам, которые начал давным-давно, считай, в прошлой жизни.

Хотя нет, действительно в прошлой жизни.

Он успел побывать в плену в Хаосе, умереть, возродиться в новом теле, прожить четыре года в чужом мире, мотаясь там между ролями мафиози и любимого пациента психбольницы, прошататься еще по несметному количеству планет и, вернувшись домой, обнаружить, что здесь прошла всего одна неделя и никто даже не заметил его отсутствия.

Ох.

Лис помотал головой.

По лесному счету этой фреске всего три года. Три. Не восемь. Я вполне в состоянии ее завершить. И не перерисовывать с нуля.

Принц, задумчиво барабаня пальцем по губам, прошел вдоль стены туда-сюда, искоса поглядывая на фреску и прикидывая, как лучше ее «добить».

Дорисовать так, как он умеет теперь? Ведь он находил возможность практиковаться в живописи даже во время скитаний, буквально выгрызал ее у своей жестокой, денежно-кровавой повседневности в том огромном городе, который прятался между теплым синим океаном и горячими желтоватыми степями, где блеск и шум высотных центральных улиц контрастировал с мраком и грязью трущоб. Где в порту белоснежные щеголеватые яхты соседствовали с заржавевшими старыми катерами. Где пахло раскаленным металлом и бензином, всевозможными парфюмерными отдушками и рвотой, где каждый второй ходил в темных очках и каждый первый был лицемером. Где в людных местах одиночества было еще больше, чем в заброшенных зданиях, и где, сбежав из больницы, Лиссай около месяца жил на автомобильной свалке, пока его не забрали к себе фальшивомонетчики, восхищенные его магией иллюзий.

Впрочем, «восхищенные» – не то слово. Тех, кем восхищаются, не приковывают к батарее, чтобы они не вздумали сбежать.

Он просто был очень полезным питомцем для картеля, вот и все.

Лиссай помотал головой, выныривая из воспоминаний. Это все уже неважно. Он дома. В Лесном королевстве. Он снова принц и даже больше не сумасшедший.

Итак, фреска.

Надо учитывать, что, если он допишет ее в своем нынешнем стиле, будет видна разница между старой и новой частями.

А дорисовывать, мимикрируя под себя прежнего… Интересно, это вообще возможно? Да и как-то странно делать фигуральный шаг назад в своем развитии.

С другой стороны, можно рассматривать это не как временную деградацию, а как дар ностальгии, прошлому себе – чистому, наивному, мечтательному – тому, кто уже никогда не вернется и по кому нынешний Лиссай, будем честны, иногда тоскует так, что хочется выть и до крови сгрызать костяшки пальцев.

Решено. Постараюсь написать так, как написал бы я прежний.

– Но смогу ли я? – вслух пробормотал Лиссай, пятясь от стены и окидывая ее цепким взором.

– Сможешь что, милый? – вдруг раздался позади него нежный женский голос, хорошо поставленный благодаря лучшим в королевстве преподавателям и большой практике на балах и государственных торжествах.

Ищущий, успевший почувствовать приближение незваной гостьи за пару секунд до ее реплики, обернулся.

– Доброе утро, матушка, – он вежливо поклонился.

Ее величество Аутурни, лесная королева, как всегда, была невозможно хороша. Лилейного цвета платье в традиционном шолоховском стиле, аккуратная диадема на собранных в замысловатую прическу роскошных локонах, туфли, похожие на лепестки роз, – ее красота никогда и никого не могла оставить равнодушным, сколько бы раз ты ее ни видел. И пусть Лиссай был не в силах полноценно разобрать черты ее лица из-за скрывающих их потоков унни, он хорошо помнил, насколько это лицо прекрасно.

Аутурни была легкомысленной, ветреной и, скажем прямо, не самой умной женщиной королевства, но в то же время в ней было кое-что поистине замечательное, что резко выделяло ее среди остальных жителей острова-кургана. А именно: энергия вокруг нее всегда казалась светлой. И эмоции королевы – даже в моменты досады, злости, крайних проявлений женского коварства, зависти, ревности и всего такого прочего – были далеко не такими темными, как у большинства живущих и служащих во дворце.

Лиссай никогда никому не говорил об этом, но он, вообще-то, любил свою мать и даже в некотором смысле гордился тем, что он ее сын.

Хотя, конечно, регулярно шастающие по дворцу фавориты вызывали у него нестерпимое желание закрыть лицо рукой и пробормотать: «Нет-нет, я не из этой семьи, я приемный».

– Я могу тебе чем-то помочь? – Аутурни, раскрыв веер, с интересом смотрела то на младшего сына, то на фреску. Две фрейлины, сопровождавшие ее, стояли поодаль, там, где зеленая тропинка сквозь заросли сирени казалась пятнистой из просеянных деревьями солнечных лучей. – Может, советом?

– У меня все хорошо, благодарю, – Лиссай прижал руку к сердцу. – Просто собираюсь с духом, чтобы дорисовать старую работу.

Аутурни наклонила голову и удивленно заморгала.

– А зачем тебе это делать? – непонимающе спросила она.

Лис вздохнул. Какую бы из причин ей озвучить?

– Просто чувствую, что надо, – наконец произнес он.

– Тебе она настолько нравится? – продолжала любопытничать Аутурни, приближаясь к стене и проводя пальчиком по некоторым элементам рисунка. Фреска изображала игроков в тринап и была напоена светом, словно самый жаркий летний день. – Если не настолько, не мучайся, оставь ее. Когда я заполняю дневник, а потом забываю о нем на несколько дней, то мне уже не хочется возвращаться к нему. Тогда я просто заказываю новый – с воодушевлением, с радостью! Зачем заставлять себя идти назад, если этого можно избежать?

– А что ты делаешь со старыми дневниками? – спросил Лис. – Выбрасываешь?

Аутурни серебристо рассмеялась.

– Нет, конечно, зачем выбрасывать хорошие вещи! Я просто оставляю их лежать на тумбочке возле кровати.

Лиссай двинул бровью.

– А потом?.. Я не помню к-коллекции незаполненных дневников в твоих покоях.

Королева как-то растерялась. Затем неуверенно оглянулась на фрейлин. Лис не помнил, как их зовут, но зато вспомнил кое-что другое: взаимодействие именно этих двух фрейлин было максимально эффективным в плане обеспечения счастливой жизни ее величества.

А именно: одна из фрейлин была спокойная, достаточно суровая и рациональная. А вторая – мечтательная, восторженная, хихикала чаще, чем разговаривала. Первая видела в Аутурни наивную красавицу,