Витражи лесной столицы - Антонина Крейн

сошелся быстрее всего, и только с ней теперь практически никогда не встречается тета-тет. Костер их отношений вспыхнул и прогорел, тогда как дружба со Смеющимся и эти странные, какие-то подозрительно близкие, наставническоученические отношения со Страждущей только крепнут от месяца к месяцу. Хотя еще в июне он вообще не верил, что они с Тинави когда-либо сумеют поладить вместо того, чтобы пытаться друг друга придушить.

…Пожалуй, в каком-нибудь другом мире Анте и Кадия могли бы стать гораздо более близкими людьми. Конечно, это его вина – то, что он начал тогда флиртовать с ней, чтобы подобраться к Карлу. То, что позволил ей влюбиться. То, что встречался с ней в то же самое время, как убивал людей (Анте сглотнул; он ненавидел ту часть своего прошлого, он ненавидел и презирал себя за все те выборы, которые тогда сделал).

Они бы никогда не стали настоящей романтической парой, но у них был шанс построить долговечные, теплые отношения, основанные на каком-нибудь другом типе привязанности. Да. Анте вполне мог не разбивать ей сердце: обстоятельства не требовали именно такого выбора, так что все это было только его решением и его виной. Вот в чем нужно иметь смелость признаться себе… и остальным.

Анте выпустил пару колец дыма и, поймав на себе ожидающий взгляд Кадии – черт, точно, она же попросила каких-нибудь историй, – лег затылком прямо на траву и стал рассказывать ей о своем прошлом, куда более давнем, чем ушедшая весна.

– Ты любил ее, – в какой-то момент вдруг перебила его Мчащаяся. – Лиллу из Дома Умелых, жену Карланона. Ты ее любил…

Анте почувствовал, как ком встал у него в горле.

– Да, – коротко ответил он. – Это не закончилось ничем хорошим.

– Знаю. И также знаю, что именно поэтому ты больше не намерен влюбляться в смертных.

– Именно так.

– И в идеале вообще не сближаться с ними, верно?

– Боюсь, со вторым уже давно-давно покончено, у меня не получается держаться особняком от всего мира. А общаться, не привязываясь, я не могу. Увы.

– Но с первым-то – нет, не покончено, – ее голос был тверд.

Давьер почувствовал легкое смятение. Их разговор идет. Не туда. Но Кадия вдруг продолжила так же прямо и бесхитростно:

– Я счастлива, что ты не полюбил меня, Анте. Я сейчас говорю правду, не кокетничаю. И просто знай: хоть я и влюбилась в тебя тогда, сейчас я не испытываю к тебе высоких чувств. Ты очень привлекательный мужчина, очень, – ее голос на мгновение дрогнул, – поэтому я, вероятно, до сих пор слегка очарована, и, если ты позовешь меня выпить и все такое, я, может, и соглашусь. Но любить тебя? Точно нет. Вообще любить кого-то – в романтическом смысле – не моя история в ближайшие годы, потому что у меня до задницы других дел, так-то. И вообще, если я когда-нибудь приму решение полюбить кого-то по-настоящему, позволю Той Самой любви прорасти во мне, сбыться, то эта любовь будет к Дахху, и больше ни к кому другому. Ясно тебе?

Анте невольно улыбнулся краешком рта. От сердца отлегло.

– Предельно ясно, – с некоторым облегчением подтвердил он. – Я. могу продолжать?

– Не то что можешь – должен! – возмутилась Кадия.

И он говорил дальше.

О временах Срединного государства, обо всем подряд, без разбору: какие-то байки, свои старые мысли, эксперименты – все было такое древнее, такое старое, будто происходило и вовсе не с ним.

Но было очень приятно – вспоминать. Закрыв глаза, тихо рассказывать и удивляться. Не верить, что все это действительно происходило, что одна-единственная жизнь может столько вместить.

Наконец Давьер понял, что Кадия спит, приоткрыв рот и закинув руку ему на колено.

– Черт, Кэйди! – выругался он.

Помявшись, он поднял ее и потащил в спальню. Анте надеялся, что по дороге она проснется, но и сам понимал – надежда не оправдается. Если Кадия уснула, не поможет даже иерихонская труба.

В комнате Давьер сгрузил свою ношу на кровать и так же на цыпочках, как и в начале ночи, покрался к окну.

– Позови меня в следующий раз. – томно протянула Кад и сонным движением накрыла голову подушкой.

– D'accord, – согласился Анте.

– И мне нужно больше историй. Из твоего прошлого.

– Ты ведь уснула.

– А ты сделай так, чтобы не засыпала.

– Вот как.

– Могу и сейчас проснуться. Я волевая.

И не успел Анте после секундной паузы что-то ответить, как с кровати донеслось:

– Хр-р-р…

Выбравшись наружу, Давьер долго еще сидел там же, в саду, глядя, как на востоке медленно, неуверенно, алой леской растягивается новый день.

Ноябрь ноябрем, а на душе было очень тепло.

Шахматная партия

Полынь из Дома Внемлющих

– Шах и мат!

– Пепел. М-да. Признаю: вы играете отлично. С определенного момента такой финал был неизбежен.

– Вы достойно держались, Полынь. Я не думал, что выиграю.

– Но выиграли.

– Да!

Дахху, как и подобает великодушному победителю, честно пытался сдержать улыбку, но она все-таки невежливо и лукаво разъехалась по лицу. Даже ямочки на щеках обнажила, зараза.

Обойти Внемлющего – д'гарр, это было неожиданно! И очень приятно.

– Дахху, может, в честь моего поражения мы все-таки перейдем на «ты»? Мы знакомы больше двух лет.

– А может, оставим все как есть?

– Вам нравится держать дистанцию?

– Мне нравится вежливость. В смысле, в «ты» нет ничего плохого, но. Не знаю, как это объяснить. Я привык к тому, что из нашей компании я на «ты» только с девушками.

– И богами.

– М-м-м, ваша правда. Но там это получилось случайно. Я не мог иначе обращаться к первому из них, а второго пришлось защищать от Тинави – и с помощью «ты» в отношении Анте я как бы показывал: «он свой, не бойся его, видишь – я же не боюсь». В общем, для меня в этой форме обращения есть что-то личное, домашнее. А вы, при всем уважении, совсем не домашний человек, господин Внемлющий.

– С этим сложно поспорить.

– А вы не хотите обзавестись домом, кстати?

– Зачем?

– Ну… как… приходить куда-то вечерами?

– Вечерами я прихожу в себя. И где это делать – мне, в принципе, все равно.

– Неужели вам не хочется иметь безопасное место?

Полынь с хрустом потянулся, прежде чем ответить.

– Мое безопасное место тут, – он постучал по собственному виску. – И скажем так: для теневиков сам термин «безопасное место» звучит отвратительно. По той простой причине, что обычно он упоминается в контексте пыток и того, как их пережить.

– Ну, вот именно! – встрепенулся Дахху. – Что же вы себе представляли в таких, м-м-м, гипотетических обстоятельствах?

Полынь долго не отвечал, глядя на то, как за потолочными окнами пещеры хлещет весенний дождь. Смывает благоухающие сладостью лепестки с цветов, и пыль с белых камешков дорожки, и улыбку с лица садового тролля, понявшего, что его шалаш опять затопило. В пещере было хорошо и тепло, огонь чуть трещал в очаге; здесь пахло старыми книгами, их кожаными переплетами, крепким черным чаем, почему-то изюмом и заодно всей этой их развеселой неразлейвода компанией – древесными духами Тинави, амбровыми – Кадии и тонким запахом волчьей шерсти и травяных настоек – немного больничным, но очень приятным, – который всегда исходил от самого Дахху.

Возможно, ему действительно нужен свой дом. Своя пещера, как у Смеющегося, или коттедж, как у Стражди, или хотя бы флигель в семейном поместье, как у Мчащейся. Хотя нет: последнее – точно не вариант. Он с ума сойдет.

Или, может быть, ему просто стоит чаще бывать в гостях и вдыхать эти запахи счастья, которые, кажется, месяц от месяца все меньше являются «чужими» и все больше «своими».

А что, если мое безопасное место – это ведомство, коллеги (да, даже Селия, прах бы ее побрал) и малек? И даже в некоторой степени ты, упрямый господин я-буду-выкать-до-скончания-веков Дахху из Дома Смеющихся? Даже лесной король? Вся эта моя сумасшедшая жизнь – эти тайны, погони, крутые повороты, прошлое и будущее, посверкивающие на речной воде в тенистой роще?

Что, если мое безопасное место – это, в первую очередь, моя душа, сложенная из всех этих мест, событий и людей? А не ум, как я говорю обычно.

– Не скажу, что представляю. Это секрет, – наконец подмигнул Внемлющий и поднялся из кресла.

Дахху засуетился, прося прощения за неловкий вопрос