Витражи лесной столицы - Антонина Крейн

ночь. Впрочем, вы верно отметили про пронзительные моменты… Кажется, это действительно классика наших отношений: близость на фоне мыслей о смерти. Ну, всем нужны какие-то традиции, не так ли?

Она снова рассмеялась, закинув голову назад.

Звездный свет лился на них с небес. Низко стелющийся туман скрадывал звуки, и мерцающие в нем магические огоньки потерянно блуждали над землей, напоминая огни на кораблях, глубокой ночью ищущих свой маяк в безлунном море.

Тинави перевела взгляд на Лиссая, и он увидел в ее зрачках свое отражение – ускользнувшее, словно тень на исходе ночи, когда она переменила позу, опершись на отставленные назад руки.

– Не надо о смерти, – покачала головой Страждущая. – Жизнь прекрасна и сама по себе, без этого контраста.

– Так я могу вас поцеловать?

– Вы знаете, что вы стали ужасно дерзким после возвращения? – она вскинула брови.

– Конечно.

Глаза у Тинави были фантастически красивыми.

– Только если это действительно не повлияет на нас, договорились? – она внимательно посмотрела на него. – Не сделает больно, а станет просто радостью. Как в том случае, если бы мы были безалаберными и любопытными студентами из Башни магов, слишком долго гулявшими по переулкам квартала Старых Королей для того, чтобы его романтика не ударила им в голову.

– Клянусь. По сути, вы сейчас нас и описали.

Тинави улыбнулась. И кивнула.

Он подался вперед, осторожно касаясь рукой ее скулы, затем наклоняясь к лицу. Их губы встретились, и, казалось, созвездия на небесном склоне завращались быстрее. Лиссай закрыл глаза, ощущения стали ярче: он почувствовал запах мха и лилий, принесенный легким ветром от дворца, так любящего подглядывать за жителями острова-кургана. Он ощущал под пальцами мягкую кожу Тинави, прохладную, будто она долго сидела у ночной реки, но согревающуюся от его прикосновений. Он покрывался мурашками от того, как ее рука, легшая ему на шею, приятно надавливает на чуть выпирающий позвонок, а другая рука ложится ему на грудь, где под зелеными шелками так громко бьется сердце. Он обхватил ее за талию и притянул ближе, затем прервал поцелуй и зарылся носом в ее мягкие волосы, струящиеся по плечам.

– С каждым днем вы все больше похожи на лиса, – он чувствовал, как она улыбается. – Что это за магия?

– Не знаю.

– Вы даже перестали заикаться.

– В важные моменты я никогда не заикался.

Тинави задумалась, припоминая.

– Хм, а ведь правда.

– Не переживайте, завтра я опять начну это делать, – пообещал он, и она рассмеялась, а он снова ее поцеловал.

Это были достаточно невинные поцелуи.

И действительно, впервые у них – не «на разрыв». Уже не танец двух одиночеств, захлебывающихся от страха, как тогда, в первый раз, в подземельях. И не горечь по прошлому Лиссая, как в ночь его возвращения из Святилища.

Сегодня это было чистой и легкомысленной романтикой, пусть и начавшейся с любимого философского пинка.

Дворцовый остров. Незабудки и колокольчики, любопытной гурьбой обступившие брошенную на траву накидку, – зрители, привлеченные чужой влюбленностью. Лозы дикого горошка, оплетающие развалины храма. Соловей, что так и скачет по веточкам сирени, шорохом отзывающимся на каждый его прыжок: возможно, птаха пытается найти дарующее удачу пятилистное соцветие. Песня этого соловья в итоге скачет вместе с ним, и им вторит рваный, взволнованный пульс Лиссая – да и Страждущей тоже: он нет-нет да коснется ее запястья, проверит.

Они вдвоем – центральные фигуры этого волшебного вечера в лучшем городе всех миров.

Почти сказочный принц, раз за разом возглавляющий рейтинг самых красивых людей королевства, по мнению подписчиков газеты «Вострушки». Почти сказочная сыщица – любимица богов, от чьей лучезарной улыбки тают даже самые черствые сердца.

Луна любуется ими. У звезд перехватывает дыхание.

Вот оно – то самое легкое, шепчуще-шуршащее, свободное и чарующее настоящее, которое так любит он – и, кажется, все вокруг. Ему еще предстоит искать ответы на все эти вопросы – о смерти, о счастье, о любви, о постоянстве – но делать это, обожая то, что есть уже сейчас, совсем не страшно.

Вдруг часы по всему Шолоху начали бить полночь. Тинави прислушалась к этому звону, плывущему над лесной столицей, и отстранилась.

– Мне пора.

А затем, покраснев, добавила:

– Хорошо, что я отдала вам книгу сегодня. Мне кажется, теперь я еще не скоро решусь показаться вам на глаза.

– Я же обещал, что эти поцелуи ничего не значат! – возмутился Лис.

– Да, но я все же склонное к рефлексии и трепетное создание! Ну а вы тот еще лжец.

– Какое ужасное обвинение. Почти государственная измена, – он улыбнулся так тепло, что самому показалась: еще немного и начнет светиться, как фонарик.

– Мне правда пора, – еще шире улыбнулась она.

Помахала ему рукой и легко, едва ли не вприпрыжку, пошла к вьющейся тропинке между кустами сирени. Но в последний момент обернулась и хлопнула себя рукой по лбу:

– Совсем забыла! А что вы решили делать с фреской?

Лис перевел взгляд на стену. В темноте рисунок нельзя было разобрать, но весь день до этого он так отчаянно пялился на него, что теперь мог воспроизвести по памяти каждую деталь.

– Ничего. Я ее закончил, – сказал он.

– М-м-м, когда я пришла, вы считали иначе!

– Ну, так вы пришли – вот все и изменилось!

– Боги, вы невыносимо очаровательный, Лиссай.

– Это суперспособность Дома Ищущих, срабатывающая только в самые важные моменты. А насчет фрески я серьезно. Мне к-казалось, рисунку чего-то еще не хватает, но… – он задумался, как лучше сформулировать следующую фразу, и вдруг вспомнил слова своего первого учителя живописи. – На самом деле, самый страшный секрет всех художников состоит вот в чем: ни одно произведение закончить нельзя. Можно лишь остановить работу. И я остановил ее сейчас. А мы с вами… кхм… это отпраздновали.

– О! – она воспрянула духом. – Тогда я не буду стесняться случившегося поцелуя – наоборот, буду гордиться им! Благое дело.

– Определенно. И не вздумайте позже изменить свое мнение на этот счет.

– Дайте угадаю: королевский приказ?

– В точку.

Она подмигнула ему.

– Хорошей ночи, Лиссай!

– Хорошей ночи, Тинави.

Страждущая ушла, а он еще некоторое время пробыл на полянке, глядя то на фреску, то на свои краски, то еще на одну полуразрушенную, упоительно гладкую и пустую стену храма, маняще белеющую в темноте поодаль.

Страшное дело: ему снова хотелось рисовать.

– Ну нет, на улице уже холодно, – решил он вслух договориться сам с собой. – А вот в покоях. В пок-коях у меня есть незаполненный холст.

И, насвистывая от удовольствия, подхватив ящик с инструментами, принц пошел ко дворцу 1.

С Полынью будем целоваться в следующей книге, обещаю! (Прим. автора.)

Форель

Тинави из Дома Страждущих

– Хей, Стражди! Больше не покупай форель у госпожи Лойри на Плавучем рынке.

Мелисандр вошел в дом и громко затопал на коврике, сбивая остатки мокрой грязи: в Шолохе шел дождь. Обе руки Кеса были заняты свертками с покупками, поэтому ботинки он стянул, наступив мыском одной ноги на пятку другой. Затем Мел отряхнулся, словно пес – так же экспрессивно, – и брызги с пшеничного цвета волос полетели во все стороны.

Я смотрела на все это безобразие из открытой нараспашку кухни, где хлестала свой четырехчасовой кофе (он нужен мне, чтобы бодро пережить промежуток между тем, как заканчивается эффект первого утреннего кофе, и тем, когда уже можно позволить себе по-вечернему расслабиться).

– Что не так с форелью госпожи Лойри? – я закрыла газету, где, как всегда по выходным, писали только хорошие новости.

– Просто не покупай ее больше, – проворчал Мелисандр, раскидывая покупки по полкам и холодильному шкафу.

– Хей, нет, мне нужны подробности! Она испорченная? Несоразмерно дорогая? Это вообще не форель, а подкрашенный видоизмененный окунь?

– Лучше бы так! – зарычал Мел.

– Лучше бы так, чем что?

Мне кажется, еще год жизни с таким домочадцем и я стану самым терпеливым и в то же время несгибаемым человеком во всем Лесном королевстве.

Мелисандр тяжело плюхнулся напротив меня, нагло схватил мою чашку и залпом выпил кофе.

– Это был не кофе, а гуща, разбавленная кипятком и с добавлением перемолотых сверчков – для гадания, – сказала я.

Мелисандр схватился за горло и позеленел.

– Ты серьезно?!