Юлов Юрий Фермер - Неизвестно

Что еще? Пожалуй, можно вспомнить пару-тройку друзей, которые встречают­ся с тобой, когда им тоскливо или весело, и со вкусом оформленное частное кафе «Кокос» Коваленко Кости, бывшего одноклассника. В «Кокосе» не запрещают приносить и распивать то, чего нет в ассортименте. Впрочем, посетители (в том числе и ты с друзьями) умудряются низвести кафе до помоечно-забегаловочного уровня, что и узаконили прыткие тинейджеры выразительным зеленым граффити на нежно-белой пластиковой облицовке: <^девь видят аікашы». А что делать, если кафе находится по дороге оттуда, где тебя не ценят, туда, где тебя не любят?

Пожалуй, можно добавить, что прописка в задрипанном районном центре стальными цепями приковывает тебя ко всему вышеописанному.

Хочется разорвать оковы обыденности и попытаться начать всё сначала. Но сдерживает уже появившийся в жизненном кредо консерватизм. И ты в очеред­ной раз покорно соглашаешься и робко оправдываешься в ответ на телефонные наказы-упреки: «Да, я знаю, что вы ждете внуков, но не всегда получается, как хочешь. Нет, ну какая пьянка? - просто посидел с друзьями.» Как всегда, ста­новишься к мойке и перемываешь груду посуды, потому что у твоей благоверной по отношению к домашним работам две постоянных бесспорных отговорки: или творческий взлет, или депрессия. Литинститут, он, знаете, мозги и психику кор­ректирует весьма своеобразно. Будь она в своей среде - проявилась бы. Отбро­шенная распределением и институтом прописки в районную газету - дурит и чах­нет. Снова, старательно кивая, выслушиваешь абсолютно неаргументированный и амбициозный разнос шефа, который панически боится, что ты его подсидишь. И, наконец, опять заходишь к друзьям в распивочную-кафе. И все это тянется, как тоскливый мелкий дождь, который промочит до нитки, даже если надеть высокие сапоги и раскрыть над головой зонт. Ибо он бесконечен.

Не сомневаюсь, что любому мыслящему человеку, способному взглянуть на жизнь со стороны, все это в той или иной степени знакомо.

Но вот парадокс: когда судьба, идя навстречу невнятным стенаниям души, без предупреждения и в короткий срок избавляет от рутины, приходит ощущение, что вся предыдущая жизнь была идиллией. Ты получаешь сильнейший удар, за которым наступает глубокий нокаут, когда не слышно даже счета рефери. Тебя уносят с ринга, и, придя в сознание, вдруг понимаешь, что все проиграно вчистую, а еще раз выйти на схватку нету сил. До тебя начинает доходить, что человеческое бытие как раз и держится на этих простых понятиях: семья, дом, работа. Грозовы­ми тучами идут мрачные мысли, - и только инстинктивная боязнь вечного мрака удерживает от того, чтобы поставить на себе крест.

Особенно удручает то, что, когда ты слаб, от тебя отворачиваются все, кто тебя знал. Нет, с тобой разговаривают и даже внешне жалеют, но аллергично-плесенное амбре брезгливости напрочь перебивает бальзамный аромат сочувствия. Клеймо неудачника отталкивает людей, они боятся заразиться невезением и неуверен­ностью, которые ты излучаешь. Формальные подбадривания воспринимаются как мыльные пузыри, удел которых или лопнуть, или улететь вверх - и в конце концов тоже лопнуть. Расплывчатые обещания после обработки подсознанием принимают отчетливую форму кукиша. «Дельные» советы при скептическом рас­смотрении оказываются бредом, который можно породить и воспринять только в состоянии алкогольной эйфории, в лучшем случае - советами Кошки и Курицы Гадкому Утенку. Ну не могу я мурлыкать и нести яйца!

И когда ты, ранее достаточно известный и уважаемый в городе человек, по направлению центра занятости в порядке отработки пособия отправляешься с ме­телкой на «благоустройство» улиц или с ведерком - на сбор картофеля в сельхоз­кооператив, твой социальный статус неизбежно падает до уровня заключенного- суточника или же бывшего тихого двоечника-дебила. Я уж не говорю о фразах, доносящихся вскользь: «Это же доктор из нашей поликлиники! Выгнали - значит, взятки брал! Или за политику.»

А личные ощущения - постоянное ожидание запрограммированного неуспеха. Как после первой неудачной любви: настройка пропадает по мере приближения к объекту. В общем, кто был в шкуре безработного, тот меня понимает.

Нет, время от времени ты встряхиваешься, заводишь себя, пытаешься отыскать в разрушенном бомбами злого рока мироощущении остатки чувства собственного достоинства. Грамотно и с долей юмора составляешь резюме и рассылаешь их туда, где бы тебе хотелось оказаться. И. упираешься в стену, состоящую из от­писок: «в настоящее время не требуются», «необходима прописка» и прочее. Го­раздо чаще не отвечают, а телефонная связь (зачастую сотовая, чуть не роуминг) с вожделенными работодателями цементирует осознание собственной ничтож­ности и несколько позднее повторно напоминает о себе счетами. Центр занятости предлагает переквалифицироваться на дефицитные специальности, которыми в силу непрестижности и мизерной оплаты брезгуют даже непритязательные жите­ли района. Работа риэлтером или менеджером по продажам совершенно противо­речит твоему характеру. Да и возраст уже несколько не тот, чтобы изображать восторженное существо, готовое осчастливить любого желающего за символи­ческую плату, или же делового авторитета, делающего вид, что всевозможные варианты и комбинации запросто укладываются в его тривиальном, как поддон с живым карпом, мозгу.

Я не жалуюсь на жизнь и не ищу сочувствия. Поэтому и не собираюсь испове­доваться, при каких обстоятельствах лишился в одночасье обоих родителей, как во время очередного «творческого взлета», убежав с потенциальным спонсором, бросила жена и как, воспользовавшись подлой контрактной системой и очередной государственной кампанией «по борьбе с ...», выставил за дверь шеф.

Сказать, что с потерей работы я впал в нищету, было бы неверным. Однако те полулегальные уроки английского, которые я давал желающим поступить в уни­верситет иностранных языков, - приработок сезонный и не очень прибыльный в провинции.

Все предыдущее я сообщил только для того, чтобы было понятно, что пред­ставляло мое эго, когда, в очередной раз проглядев купленную за гроши пособия газету «Поиск работы. Контакты», я обратил внимание на рекламный модуль столичной фирмы «Incub»: «100% легальная работа за рубежом. Широкий спектр специальностей. Гарантированная оплата труда. Заключение рабочего контракта до пяти лет». В словах «поиск работы» мелькнула искра надежды, и я решил, что Судьба дает знак.

«INCUB»

Резюме, посланное в «Incub», возымело результат: спустя две недели я получил извещение, в котором фирмачи поздравляли меня с успешным прохождением первого этапа (анкетирования) и приглашали прибыть для участия во втором - собеседовании.

.Я шел от вокзала по столице, дивясь тому, как она похорошела со времени учебы в родном мединституте, теперь преобразованном в университет. Треснутые квадраты старой советской плитки на тротуарах были почти повсеместно заме­нены на фигурную еврокладку, полосы проспекта разделяла объемная разметка, асфальт не имел выбоин, а дорожные знаки были исключительно светоотражаю­щими. Вдоль дороги, как офицеры в почетном карауле, выстроились пострижен­ные клены с оплетенными электрическими гирляндами кронами. Сияли чистотой разноцветные витрины супермаркетов и специализированных магазинов, люди были одеты ярко, броско и дорого. Все-таки, что бы ни говорили, революция произошла. И последний лидер большой страны, в которой я родился и достиг со­вершеннолетия, пусть не осознанно, а импульсивно, сделал гениальный ход. Об этом мне в юности говорил отец, и теперь я очередной раз убеждался, что он был не так уж и неправ.

Но от обобщений неизбежно скатываешься к себе. Сначала пришло на ум, что мой лучший костюм, в котором я еще год назад был первым парнем на презента­циях и концертах в родном городке, выглядит невзрачно. Затем пришла обида на столицу за провинцию. Тем не менее настроение было замечательным и не поки­дала уверенность, что день будет успешным.

.Внешне «Incub» выглядел менее претенциозно, чем даваемые им рекламные блоки, - было очевидно, что руководители фирмы предпочитали не раздражать внешним лоском паразитирующий класс вездесущих госпроверяющих, которые, конечно же, трясли их не меньше, чем иные подобные конторы.

У входа, на твердой, обшитой красной винилискожей скамейке позевывал ле­нивый охранник, чем-то напоминавший сытого бульдога. Он демонстративно отстранился от тревожного звонка размером с пиалу, не желая, видимо, получать в закрученное, как рыжик, ухо акустическую пилюлю.

В офисе меня встретила девушка, у которой передние зубы не умещались во рту, поэтому она предпочитала не улыбаться и вообще старалась широко его не открывать. Чем-то она напоминала двоюродную сестру рекламного «дружища бо­бра», в отличие от того - бесстрастную и деловую. Зато безошибочно определила, что я не за турпутевкой, а по трудоустройству, спросила фамилию и попросила обождать в небольшом уютном вестибюле.