Эклиптика - Серж Брусов

– Можно забирать?

Официант держал в руках кожаный мини-футлярчик со счетом и деньгами и вопросительно смотрел на меня. Я коротко кивнул, снял со спинки стула свою сумку-через-плечо и лениво вышел с летней веранды навстречу гулкому городу.

Зима. Глава 3

Отсутствие жизни вокруг превращается в первую снежинку лавины, стремительно накрывающей мое сознание. Дорожные знаки, разметка улиц, окна домов и двери подъездов – всё выглядит не так, как должно. Тут же, однако, снова возникает вопрос: а как должно? Ответа на него не находится. Что именно меня настораживает в дорожном знаке, символизирующем пешеходный переход? Изображен на нем, как и положено, тонкий белый человечек с головой-кружком, стремительно (во всяком случае, так кажется по позе) переходящий улицу по разлинованному «зеброй» асфальту. Что же смущает? Геометрическая форма знака? Изображенная на нем картина? Цвет фона? Нет, с этим, вроде бы, всё нормально… Может быть, успокаиваю я сам себя, я просто давно не был в этих краях? Отсюда и долгий адаптационный этап «узнавания» местности. А насколько давно? И так ли уж я уверен, что точно бывал здесь раньше?

Несмотря на то, что и намека на музыку больше нет, я решаю продолжить движение к вокзалу, отчего-то надеясь, что мой путь все равно сможет прояснить хоть какие-то детали происходящего. Дорога сама собой всплывает в памяти, но безо всяких сопутствующих воспоминаний о том, как и когда я шел по ней в последний раз. Оставив «сталинки» с молодыми деревьями во дворах позади, я поворачиваю на улицу, которая должна привести прямиком к вокзалу. И замираю… Вид, открывающийся сразу за углом одного из высоких домов с декоративными колоннами на фасаде, практически мгновенно расставляет по местам многое из того, что до этого момента оставалось непонятным.

С обеих сторон улицы тянутся одно-, двух- и трехэтажные старые деревянные и кирпичные здания. В основном, не слишком богато украшенные особняки 19-го века, периодически чередующиеся с аскетичными промышленными постройками начала 20-го столетия.

«Раньше здесь этих домов точно не было», – безапелляционно констатирует мой постепенно просыпающийся разум.

Хотя, вот как раз раньше-то они, скорее всего, здесь и стояли. Я видел это место и бывал здесь позднее, причем позднее намного. Откуда-то из глубин подсознания приходит понимание того, что картина, наблюдаемая мною в данный момент, отражает Дорогомилово 1950-х годов. Теперь сюда вписывается всё: и деревья, только что высаженные в новых дворах, и устаревшие дорожные знаки, и детские качели, порядком отставшие от времени. От времени, которое представляется мне «моим».

Вдалеке, в самом конце улицы, виднеется здание вокзала, именно такое, каким я его помню, с часами на башне и маленькими фигурками четырех орлов, расположенными по разным ее углам ближе к вершине. Мне не остается ничего другого, кроме как продолжить начатый путь. Тротуары по обеим сторонам от дороги укатаны в асфальт, в то время как проезжая часть все еще остается вымощенной камнями. Ровно посередине улицу разрезают трамвайные пути. Немногочисленные электрические провода поддерживаются круглыми деревянными столбами, высотой метров по восемь. Перемещаясь мимо ветхих, местами покосившихся строений, я, снова почувствовав некую «отстраненность», фиксирую странные изменения в своем сознании. Как будто кирпичик за кирпичиком в уме строятся, опираясь один на другой, факты и знания.

Сейчас я уже четко понимаю, что не принадлежу этой эпохе, что довольно хорошо знаю этот район, что, возможно, живу здесь или очень часто бываю. Только не в данный момент, а примерно на пол-века позже. Каким же образом я попал сюда и – самое главное – зачем? Озарения при попытке разрешить эти загадки так и не наступает. Остается неясным и полное отсутствие любых признаков жизни везде, куда бы я ни направлялся.

Вдруг меня посещает очень странный образ, символизирующий безуспешные попытки разобраться в сложившейся ситуации. Очень ясно представляется крутящаяся металлическая спираль, вызывающая устойчивые ассоциации с деталями мудреных часовых механизмов. По ее завиткам я, отслеживая свое местоположение, стараюсь взглядом продвинуться от края к центру, но на определенном этапе – то ли из-за невнимательности, то ли из-за чего-то еще – срываюсь на предыдущий круг. И так раз за разом. Спираль продолжает вращение, а я продолжаю мысленный «забег» по ее грани, бесконечно отвлекаясь и сбиваясь, и оказываясь, в итоге, вновь и вновь на уже пройденных участках.

Зафиксировав взгляд на бордюре, отделяющем тротуар от дороги, мне с трудом удается избавиться от абстрактного наваждения.

Достигнув, наконец, площади Киевского вокзала, я без особого удивления, но с огромным интересом фиксирую отсутствие гигантского торгового центра, вместо которого разбит сквер. Деревья в нем, как и те, что я видел ранее, совсем молодые и высажены не раньше, чем два-три года назад. Сквер отделен от вокзала рядом каких-то невысоких построек. Еще несколько строений повыше располагаются на территории самого сквера. Вывеска над входом в одно из них гласит: «Третья фабрика Госкино».

Моё внимание привлекают часы на вокзальной башне, точнее положение стрелок, показывающих четыре часа двадцать пять минут. В этот момент меня снова посещает странное ощущение, как будто бы время здесь искривлено или вовсе стоит на месте. Я оборачиваюсь, быстро отыскиваю в просветах между домов солнце и вспоминаю, что таким же тусклым, предзакатным оно было, когда я только пришел в себя, а с тех пор прошло, как мне кажется, не менее получаса. Учитывая, что сумерки зимой обычно наступают очень быстро, а светило задерживается прямо над горизонтом так, как сейчас, не более, чем на 5—10 минут (эта информация внезапно просто «всплывает» в памяти), вполне можно предположить, что теория об остановившемся мире верна.

Вокруг по-прежнему не слышно практически ни звука. Правда, по мере моего приближения к вокзалу несколько увеличивается тихий низкий шум, обволакивающий слух. Причина, судя по всему, в водах Москвы-реки, русло которой проходит довольно близко от того места, где я нахожусь. В сознании возникает очередное противоречие: как может река шуметь в середине февраля? Она же должна быть затянута льдом, ведь на улице достаточно холодно. Или недостаточно? И почему я не мерзну? Как я вообще одет?

Впервые за всё время пребывания в этом сюрреалистичном месте мне приходит в голову посмотреть на себя. Я поднимаю руки, чтобы взглянуть на них и… ничего не вижу. Затем опускаю взгляд вниз в надежде осмотреть туловище и ноги, но точно также не обнаруживаю ничего.

«Что за…» – пытаюсь сказать я вслух, но улавливаю лишь внутренний голос, проговоривший мысль. Звука собственной речи я не слышу.

Пытаясь не поддаться панике, я начинаю лихорадочно размышлять.

«Это уже переходит всякие границы. Я наблюдаю 50-е годы 20-го века, отлично! Время здесь стоит на месте, ладно, предположим. На улицах нет ничего живого – абсурд, но допустим. Но где же я сам, который видит, понимает и осознает все это??? Ведь где-то я уж точно должен существовать! Я же отдаю себе отчет в том, что я – это я. И хотя совсем не помню даже собственного лица, я осознаю себя как личность, и у меня в голове (при ее наличии, в чем теперь тоже возникли некоторые сомнения) роятся мысли! "Я мыслю, значит я существую". И усомниться в этом невозможно».

Меня охватывает волнение и непонятный, иррациональный страх. Неопределенная внутренняя тревога очень быстро заполоняет разум. Мозг (если хотя бы он остался на месте) судорожно подбирает объяснение-оправдание-версию того, что происходит. Довольно быстро такое предположение находится.

Может быть, всё это – сон? Очень похоже. Действительно, весь этот бред можно списать на метаморфозы, происходящие во время сновидения. Но, в то же время, наблюдаемая картинка – абсолютно живая и натуралистичная, а все события, начиная от «пробуждения» во дворе и заканчивая путешествием к вокзалу – осмысленные, и очень четко укладываются и воспроизводятся в памяти. Во сне, насколько я помню, окружающий мир довольно сильно размыт, а последовательность действий почти всегда нелогична. Наконец, разве не должен я проснуться, как только осознал, что сплю? Обычно, вроде бы, так и происходит: мозг начинает работать быстрее, так, как при бодрствовании, и сон разрушается.

Но Киевский вокзал, сквер перед ним, старые двухэтажные особняки и новые, только что построенные «сталинки» у меня за спиной – всё это остается как есть. Не растворяется, не меняет форму и размеры, не схлопывается в никуда от внезапного пробуждения. Версия о сне тает, как последний снег на разогретом апрельским солнцем асфальте.

Постоянство окружающего мира, вместе с опровержением обнадежившей гипотезы, как ни странно, приносит мне и некоторое успокоение. Я решаюсь исследовать это место, и первое, что я планирую сделать – это буквально начать с себя, а именно – найти какую-нибудь отражающую поверхность и посмотреть в нее.