Эклиптика - Серж Брусов

Одну из главных черт Ланы, не позволившую мне окончательно с ней сблизится, я обнаружил довольно быстро. Девушка была абсолютным, закоренелым представителем пресловутого общества потребления. Отношение к людям для нее определялось их материальной обеспеченностью. Мне каким-то образом удалось попасть в категорию не особо вписывающихся в ее картину мира, но, тем не менее, входящих в ближний круг общения. Кроме себя самого я со временем заметил, по крайней мере, еще одного человека совсем не «голубых кровей», с которым Лана встречалась довольно часто. Это была ее подруга детства Катя, с которой девушка выросла в одном дворе. В девяностых, когда семья Ланы еще не добилась нынешних «высот», девочки жили в соседних подъездах и каждый день играли вместе. Дружба, на удивление, выдержала все перипетии, связанные с переездами и переходами Ланы в частные школы, и осталась так же крепка, как и раньше, несмотря на то, что подруга детства стала обычным менеджером по рекламе. Мы пересеклись с Катей лишь однажды, но этого хватило, чтобы у меня сложилось о ней впечатление как о человеке открытом и добром.

Лана также казалась мне достаточно доброй, но, в то же время, в некоторой степени высокомерной и слегка заносчивой. Любимой формой досуга у нее была комбинация шопинга в элитных бутиках и пары бокалов красного полусухого в каком-нибудь пафосном винном баре сразу после покупок. Исходя из социального положения и дохода человека, которые определялись «на глаз», по внешнему виду, Лана решала, как ей с этим человеком общаться. Такое отношение к людям, как я понял из случайно оброненной однажды фразы, ей привила мама. Я же (не знаю, к счастью или к сожалению) оказался за рамками «простых смертных», хотя ни коим образом к этому не стремился. Однако, рамки, невольно обойденные мною в случае с Ланой, никуда не делись в общении с Евгенией Николаевной. Начиная с нашей первой встречи, мама девушки смотрела на меня как на муравья, как бы случайно останавливая на мне скользящий взгляд не более чем на пару секунд, а всё наше общение, происходившее, в основном, когда я заходил за Ланой и ждал на диване в прихожей, сводилось к ее едким комментариям вроде:

– О, интернетчик наш появился. Ну, как анекдоты, травятся?

Обычно я натянуто улыбался и отвечал:

– Ага, спасибо за интерес.

На этом беседа, как правило, заканчивалась – девушка не заставляла себя ждать дольше, чем две-три минуты.

Наши с Ланой разговоры всегда упирались в тему важности/неважности материального обеспечения человека. Она никак не могла понять, как можно быть счастливым без кучи денег, в то время как я не понимал, как может счастье заключаться в обладании вещами или купюрами. В ходе одного из споров на эту тему мы зашли слишком далеко: настолько, что твердо и непоколебимо решили разойтись раз и навсегда. Саму ссору и ее причину сейчас даже вспомнить сложно, таких мелких конфликтов – всегда по одному и тому же поводу – у нас возникало очень много. Лане могло, к примеру, до степени крайнего раздражения не понравится то, что я легко соглашался подать пару рублей какому-нибудь малоимущему человеку на улице в случае обращения последнего с соответствующей просьбой.

– Зачем ты вообще на него внимание обращаешь? – в такие моменты она говорила нервно и как-то резко. – Не надо даже замечать их! Для тебя их не должно существовать!

– У меня есть деньги, у него их нет, – отвечал я спокойно. – Для меня эта мелочь ничего не значит, ему она, может быть, поможет выжить. Не вижу проблемы.

– Проблема как раз в этом «может быть»! Такие люди не знают цены деньгам, он пойдет и пропьет их сейчас! Сто процентов – пропьет!

– Пропьет девять рублей? Не говори ерунды. – Я начинал заводиться. – Может, пропьет, а может и не пропьет. Я не знаю, что будет там, где меня нет. Я не вижу будущее, зато у тебя это, похоже, очень хорошо получается, да?

Дальше обычно начиналась перепалка без каких-либо конкретных доводов и аргументов. И вот, после одной из подобных сцен (возможно, даже именно после этой с подаянием бездомному), примерно через полгода наших отношений, мы окончательно убедились в слишком большой разнице во взглядах на некоторые фундаментальные вещи. Около двух месяцев между нами не было абсолютно никаких контактов.

Потом Лана вдруг позвонила мне и сухо предложила встретиться, сразу оповестив, что это не свидание, а деловая встреча по поводу рекламы в нашей группе. Вначале мы действительно говорили строго по делу, но к концу беседы ушли совсем далеко от темы и, поддавшись внезапно возникшему чувству, решили увидеться вновь – «просто погулять где-нибудь»… И снова стали встречаться. Теперь мы намерено старались не поднимать острых вопросов, опасаясь рецидива старых конфликтов на этой почве, но в глубине души меня не покидало ощущение недолговечности такого «второго шанса» – слишком уж острыми были наши противоречия. Но покуда всё шло хорошо, намерено ставить нам палки в колеса я не собирался, и Лана, насколько мне удавалось ее понять, придерживалась аналогичного мнения.

Зима. Глава 9

– То есть как, нет людей? – я переспрашиваю скорее для того, чтобы убедиться, что «услышал» всё верно.

– Видишь ли… – медленно начинает Призрак и вдруг прерывается.

Спустя несколько секунд ожидания я напоминаю о себе:

– Ну так что? – мой собеседник молчит. – Эй? Ты здесь?

Вокруг воцаряется тишина, нарушаемая лишь редкими порывами слабого ветра. Снова возвращается ощущение неловкого одиночества, которое было со мной до встречи с Призраком. Я обвожу взглядом Москву и еще раз смотрю вниз на стройплощадку. Внезапно мне становится очень страшно. Приступ тревоги и неясного беспокойства охватывает меня с такой силой, что кажется, будто бы я резко перестал дышать. В этот момент я вспоминаю, что дыхание у меня сейчас отсутствует как таковое, и несколько успокаиваюсь.

«Всё в порядке, – внушаю я сам себе, – всё в порядке, нет поводов для паники. В конце концов, я ведь изначально был в таком же положении; думал, что здесь кроме меня – вообще никого. Ничего экстраординарного не случилось».

Если не считать экстраординарным сам факт моего «висения» в воздухе рядом с верхушкой одного из высочайших зданий города. Мое внимание снова привлекает Москва-река. Предположение о том, что очень тихий низкий шум исходит от ее волн, оказывается верным – водная гладь не полностью затянута льдом. Лишь по краям, у бетонных берегов образовались небольшие белые полоски примерно в метр шириной. По центру русла течение лениво переминается, словно находясь в глубоком летаргическом сне. Никаких судов не видно ни на одном участке реки из тех, что доступны моему взору.

Вдруг возникает непреодолимое желание спуститься к самой воде и проверить, возможно ли в этом мире «нырнуть» вглубь. Учитывая вновь приобритенную способность «летать», иначе говоря, перемещаться в пространстве, не слишком обращая внимание на привычные законы физики, такая задача – погрузиться на дно реки – вовсе не представляется мне невыполнимой.

Я устремляю взгляд на мост, впоследствии, как мне помнится, названный Новоарбатским, и отправляюсь прямиком к нему, «пролетая» над декоративными башнями, венчающими углы жилых крыльев гостиницы. Движение вниз вызывает намного более острые ощущения, нежели «подъем» к шпилю. Стремительно приближающаяся земля служит поводом для легкого волнения, но чувство это не является неприятным. Оно слегка похоже на удовольствие от экстремальной езды по «американским горкам», правда, в десятки раз приглушеннее.

Спустя несколько секунд я оказываюсь на расстоянии в пару метров от водной глади. Плавное «торможение» позволяет мне постепенно опуститься практически на самую поверхность реки. Погружаться в воду «с лёту» почему-то не хочется, возникает подсознательное опасение, что можно разбиться. И хотя я отдаю себе отчет в том, что эти мысли – полный бред, ибо физическим телом я не обладаю, страх всё же берет свое.

Какое-то время я передвигаюсь над рекой по направлению течения, чувствуя себя при этом машиной, рассекающей по огороженному бетонными стенами набережных скоростному шоссе. Я ощущаю, что могу «лететь» быстрее, думая об этом в том же ключе, что и о «полете» вверх – нужно элементарно не брать в расчет какие-либо физические законы и характеристики. Возникает желание ускориться – нужно просто сделать это, без всяких внутренних «но» и «если». Мимо меня проносятся новые «сталинки», возведенные вдоль набережных, промышленные бараки заводов и фабрик, церкви и стены какого-то крупного монастыря (кажется, Новодевичьего), а также пока не тронутые и не «окультуренные» берега в районе Воробьевых гор. Сквозь раскидистые ветви голых деревьев проглядывает здание Университета. «Взлетать» к его верхушке желания не возникает. На противоположном берегу располагается недавно построенный стадион «Лужники». Местность вокруг спортивной арены являет собой пустырь с несколькими рядами молодых саженцев вдоль аллей, соединяющих строения спорткомплекса.