Убойный снег - Виталий Лозович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Знакомство прошло в считанные минуты. Группа состояла из трех человек: руководителем была Элизабет, женщина лет двадцати – тридцати, автор и журналист. Русским языком она владела в совершенстве, но говорила с легким акцентом, иногда смягчая согласные звуки. Двое других – звукооператор Фрэнк и режиссёр Макс – ничего особенного из себя не представляли, говорили плохо, с акцентом, но понимали русский язык сносно. Они были какие-то одинаковые: коренастые, немногословные, даже замкнутые. Все больше молчали и внимательно разглядывали Сашку. Впрочем, его это волновало меньше всего. Он внимательно оглядел Элизабет и вспомнил Ксюшу… американка все же была ничего… Показали кинокамеру – одну из последних моделей французской марки «Эклер».
– Что это американцы начали европейской техникой снимать? – тихо спросил Сашка.
– Я так понял, оператор у них канадец, французского происхождения, из Квебека, – ответил столь же тихо шеф, – но патриот своей исторической родины.
– И они канадцы?
– Нет, – шеф поморщился от его несообразительности, – это же Америка, откуда захотели, оттуда и взяли. И вообще, они мне не нравятся. Девчонка заносчивая какая-то…
– Девчонка ничего, – протянул плотоядно Сашка.
– А, – иронично посмотрел на него шеф, – тебе все одно.
Когда он познакомился с камерой и выяснил все детали, Элизабет оглядела Сашку едва ли не с ног до головы, нисколько не смущаясь, словно товар, потом спросила:
– Как мне можно вас называть? Александр? Или просто Алекс?
– Да нет, – ответил ей таким же пристальным взглядом Сашка, – называйте меня просто – Саша.
– Сашья?
Он ухмыльнулся.
– Пусть будет Сашья.
– Мы вылетаем завтра, Сашья, утром, в десять. У нас зафрахтован самолет. За полчаса мы ждем вас здесь. Характер съемки я объясню вам в дороге. Главное – Север должен быть красивым, а не брошенным. Понимаете? Мне не нужен пьяный российский Север. У нас другая задача.
Элизабет произносила слова практически так же, как они пишутся, переводя буквы в звуки. Получалось неплохо и очень даже мило. Даже… беззащитно.
– А как мне вас называть? – спросил Сашка.
– Можете, Лиз, – она обернулась на своих спутников, – а их – Фрэнк и Макс. Годится?
Сашка не ответил, и Элизабет немного дольше задержала на нем взгляд. Потом они распрощались, и Сашка вышел из номера с задумчивым видом. На крыльце гостиницы, пожимая руку шефу, он мотнул головой, как бы возвращаясь в реальность, и сразу спросил:
– У вас пары сотен не будет? Гонорар получу, отдам.
Шеф достал двести рублей и спросил:
– Почем нынче доллар?
– Дорого, – ответил Сашка, потом поправился, – или просто рубль слишком дешев.
– Огромные деньги получишь.
На двести рублей в ночном магазине Сашка купил свой постоянный личный НЗ – бутылку спирта, галеты, кубики бульонные и сухой корм Хану с Моськой. Дома он погладил одновременно две подставленные морды – Моськи и Хана, только тут вспомнил:
– Интересно, а вас куда?
Вообще-то на самый крайний случай оставалась тетка, но уж очень не хотелось ее беспокоить. И так ей «по горло» обязан кругом. Сашка опять достал записную книжку. Сняв телефонную трубку, он посмотрел на часы – двадцать два ноль-ноль. Не так уж и поздно. Где-то далеко, в городской ночи, за одним из освещенных окон раздался звонок и спустя долгие, томительные мгновения Сашка услышал мягкий, до боли знакомый женский голос:
– Алло.
На секунду он испытал сомнение.
– Привет, Ксюша, – как-то виновато промямлил он.
– А-а, – обрадовалась она, – привет. Мне почему-то сегодня весь день казалось, что ты позвонишь.
Сашка покусал губы. Ксюша не выдержала и двух секунд.
– Что у тебя случилось?
– У меня работа случилась, – оправдался Сашка и все так же нерешительно и смущенно выложил ей весь свой «американский» контракт.
– Ой, Саша, – очаровательно сказала Ксюша, – так ведь это же здорово!
– Здорово, здорово, – пробурчал Сашка, – а «собак» своих я куда дену?
– Так давай я за ними присмотрю, – предложила она, – буду заходить до работы и после, хватит?
– Ты что, собак моих не помнишь? Хан в первый вечер все ножки у мебели перегрызет…
– …а Моська раздерет ковер, – дополнила она, – я помню.
Они помолчали. После Ксюша осторожно спросила:
– Ты хочешь, чтоб я на время твоего отсутствия пожила в твоей квартире?
– Меня же не будет…
Ксюша помедлила. Тишина в трубке давила на уши.
– Ой, да что я думаю, конечно, смогу, – решительно сказала она.
– А родители твои?
– Да что родители? У тебя, может, такой шанс один будет? Собирайся, когда мне приходить?
– Завтра в девять я должен выйти.
– Спи спокойно. Завтра к девяти я буду.
На следующий день к девяти утра сомнения Сашки не улеглись, а даже где-то обострились. Ксюшу он встретил с бегающими глазами и некоторой суетой в поведении. За прошедший год она явно повзрослела. Сашка старался не смотреть на нее и сразу повел по квартире показывать, где у него кто ест, где ошейники да поводки, где у Моськи туалет…
– Саша, – осторожно остановила она его, – я все помню. Я ведь не первый раз у тебя.
– Тут тетка может прийти вечером…
– Я ее помню.
– Да, конечно, – потерялся тот.
– Так здорово, – оглянулась она вокруг, – ничего не изменилась.
– Родители что сказали?
– Кажется, они не поверили.
– Скандал был?
– Да нет, – она пожала плечами, – так… Поезжай, все будет в порядке.
Самолет, ожидавший съемочную группу в аэропорту, оказался обычным «кукурузником». Вместо колес к шасси были прикреплены огромные лыжи. Самолет стоял отдельно от всех своих собратьев, да и взлетать, судя по всему, тоже должен был отдельно. Основная полоса была вычищена до бетона. Пилот был весьма крупным дядей с добрым лицом полярника, дожившего наконец до пенсионного возраста, и имел самый настоящий арктический вид: летная куртка, брезентовые утепленные штаны, заправленные в унты с рыжим мехом и такая же рыжая пушистая шапка. Он пожал Сашке руку и сказал:
– Меня звать дядя Миша, сынок. Тебе как – дядя Миша? Ты наш?
– Я наш, – признался Сашка.
– Это хорошо, – потеплел дядя Миша, – а вот дамочка, – он кивнул на стоящую в стороне Элизабет, – знаешь как меня называет? Дядья Мишья!
– А меня Сашья, – поделился тот.
– Ах, вот оно что, – брови дяди Миши приподнялись вместе с шапкой, – нам надо держаться вместе. Ты что у них делаешь?
– Кино снимаю.
– Ясно. Тогда, Сашья, забирайся в моего динозавра, скоро летим.
– А вы будете один пилот?…
Брови дяди Миши опять ушли вверх.
– Ты никак сомневаешься?
– Я так, из любопытства.
– Можешь помочь, – брови его остались вверху, уголки рта опустились вниз, – сядешь рядом.
Когда Сашка устроился на месте со своей поклажей, состоявшей из его личного мятого рюкзака, кофра с кинокамерой и двух сумок с принадлежностями к ней, в кабину заглянул дядя Миша, обернулся в салон к иностранцам и негромко, голосом бывалого заговорщика спросил:
– Ты вообще как, мужик бывалый? В Арктике топтался?
– Приходилось.
– Хочешь тайну? – он загадочно улыбнулся, – А то меня всего распирает, рассказать хочется, а этим… чудакам заморским не могу, не имею права. Но ты-то наш!
– Давайте, – беззаботно позволил Сашка.
– Это у «кукурузника» последний рейс, – он таинственно подмигнул и состроил гримасу, что, мол, теперь поделаешь, – понял?…
– Понял. А что тут таинственного? По одному его виду понятно.
– Понятно, да? – дядя Миша едва не обиделся, – а знаешь, что бывает, – он воздел глаза к небу, – что бывает в последнем рейсе?
И ушел.
Сашка задумчиво посмотрел на дверь. Бывает всякое.
Вопреки своему внешнему виду самолет очень быстро набрал обороты, легко заскользил по снегу и ни с того ни с сего взял да и полетел.
Под его брюхом уныло поплыл серый снежный город, за ним светлой извилистой полосой ушла река, мелькнул небольшой, стоящий поодаль посёлок с темной ниткой автодороги и полетела под крылом однообразная белая тундра. Впереди перед ними висело солнце – злое, колючее и холодное. Внизу по снегу бежала от него сверкающая дорожка, почти такая же, какая бывает на воде вечером, с той лишь разницей, что смотреть на нее было мучительно больно. Американцы тут же достали тёмные очки, а Сашка просто отвернулся, что он, «дорожки» не видел? Откинувшись в кресле, насколько это было возможно, он прикрыл глаза и попробовал обдумать предстоящую съёмку. Думалось с трудом. Малочисленные народы Севера превращались в его воображении чуть ли не в исчезающие. Сашку охватила лёгкая дрёма, сопротивляться ей не хотелось.
– Не спи, – услышал он сквозь пелену, – а то вывалишься на вираже.
Сашка приоткрыл один глаз и увидел улыбающегося дядю Мишу, который тут же наклонил корпус вбок вместе со штурвалом и самолет дал крен на правое крыло.