Убойный снег - Виталий Лозович

Днём он обшарил всю избу, но не нашел ничего годного для изготовления охотничьих снастей. Ни проволоки, ни лески рыболовной, ничего, чтоб хотя бы «петлю» на куропатку поставить. Не зная, как и чем себя занять, он исходил все окрестности, все близлежащие места обитания живности, береговую линию озера и ближе к вечеру вновь перевернул все в доме, пристально обследовав даже стены и потолки. Результат был нулевым.

Вечером вторая трапеза прошла в жуткой тишине. Сашке даже показалось, что все считали, сколько глотков бульона он сделал, сколько Элизабет залезла ложкой в кастрюлю, да и сам он вроде тоже считал и то и другое. Пара галет хрустела у каждого на зубах, словно треск падающего сухостоя в глухом лесу. За весь ужин никто даже не взглянул друг на друга.

После трапезы Сашка вышел из дома, прошёлся немного вокруг избы и с тоской глянул на запад. Там, в стороне светлого, оранжевого заката лежал за горами его Северск. Там осталось все. Совершенно все. Как теперь туда вернуться?…

Когда на тундру опустилась ночь, а от луны на снег легли мутные, неестественные тени, местность обрела жутковатый, мистический облик. Неказистая изба возникала из мёртвого, белого покрова, словно заколдованный замок, брошенный обитателями в страшную годину чумы или холеры. Слегка покосившаяся труба торчала на крыше жерлом артиллерийского орудия, ударившего в последний раз по неприятелю и теперь беспомощно дымившегося на фоне бездонного, звёздного неба. В единственном уцелевшем окне вспыхивали отдалённые блики огня – блики походных костров, а может, горящих факелов в низких сводах каменных коридоров…

«Что-то я рановато начал с ума сходить», – подумал Сашка. Он уже два часа топтал снег возле жилища, взгляд его отчего-то постоянно возвращался и упирался в озеро. Он мысленно повторял: «Халембой, Халембой, довольно рыбный»…

Однако рыбы от этого не прибавлялось, а есть хотелось еще больше. Впереди четыре дня, а дальше? Даже в самую отвратительную пору своей жизни Сашка не знал, что такое голод. Плохое питание, однообразное питание… ну, недоедание, наконец, но голод? Так само собой и напрашивалось: а что это? Может, то, что уже болел немного желудок? Подташнивало. Сашка начал вспоминать все, что видел и слышал о подобных случаях: один уходит в маршрут до ближайшего селения, а остальные остаются на месте и ждут спасательной экспедиции. На словах красиво. А вот если он не дойдёт?… Что тогда ждут остальные?…

Из дома вышел дядя Миша, пролив на тёмную тундру узкую полоску света от горящей печки, хлопнул дверью и, присев на крыльцо, достал из кармана мятую пачку сигарет. Аккуратно пересчитал во тьме содержимое и доложил:

– Двенадцать штук. Каждую перед сном… одну в день. Двенадцать дней…

– Потом что? – отвлёкся Сашка от своих мыслей.

– Вертолёт прилетит, – уверенно сказал дядя Миша.

– Табак привезёт?

– И табак. Я загадал.

– Поделись?

– Нет, – дядя Миша прикурил, – ты ничего не придумал?

Сашка молча помотал головой.

– За двенадцать дней можно и «дуба» врезать, – порассуждал дядя Миша, – это тебе не лечебная голодовка.

– Дались тебе эти двенадцать дней. Гости как?

– Завалились на нары. Лопочут там по-своему.

– Что-нибудь похожее на леску, нитку капроновую не встречал случаем? Проволоку, может?

– Я бы, Сашка, сам сразу побежал «петли» ставить на куропаток, кабы так.

– Хожу, места себе найти не могу. Чувствую: здесь, где-то рядом… решение, вот рядом крутится… в голове, а уловить не могу… Можно что-то придумать. Не может такого быть, чтоб выхода не было…

Он глянул в темноту и добавил:

– К озеру все время тянет. Хоть руками лови.

– Ты ловил подо льдом?

– Нет. Я вообще не рыбак. Так, на общих основаниях. Больше охотник.

– Я тоже не рыбак. Однако могу тебе сказать: лёд на озёрах – до двух метров, повезёт – полтора. Рубить прорубь, чем будешь?

Рубить было нечем. Ловить тоже.

– Ты лучше в избу иди, – как проворчал дядя Миша, – я там «станок» припас… и мыло. Побрейся уже, а то зарос хуже лешего. Нечего опускаться.

– Откуда у тебя станок?

– Всегда вожу. Везде. В кармане вожу. Не люблю неряшливости. Иди, иди. Американцы и те бритые сидят… сверкают своими мордами буржуйскими, лужёными.

В эту ночь Сашка спал совсем плохо. Он то проваливался в черноту, то в одно мгновение открывал глаза и лунном полумраке видел единственное уцелевшее грязное окно, сотканное из осколков, а за ним тускло мерцающую далёкую звезду. Сразу вспоминал: Халембой, «довольно рыбный». Вспоминал и не мог остановиться от закипающей в нем злости. Почему рыба? Ее так же не достанешь, как и любую куропатку, как зайца, что там еще?… Оленя? Да луну с неба!.. Дался ему этот Халембой!

Рядом сопел Макс. Сашка приподнялся на локте, за Максом ровно дышала Элизабет, дальше Фрэнк нервно подёргивал во сне ногой, и у другой стены, как большой буйвол, тихо спал дядя Миша. Сашка сел. Везучие – спят, ни о чем не думают.

Он посмотрел в окно. Тишина в тундре стояла зловещая, с чёрного неба лился совсем осязаемый жуткий лунный свет и все огромное пространство за окном дышало безысходностью, пустотой и гибелью. Надежды осталось на четыре дня. Четыре дня по две галетины и по кружке воды, закрашенной под бульон. А потом не будет и этого. Ничего не будет. Они останутся один на один с голодом, страхом, холодом…

«Может, все же в маршрут? По карте отсюда полторы сотни километров, это два дня пути. Дойти можно. А если заметёт пурга? Тучи и те могут испортить дело, закроют солнце и пропал ориентир. Сидеть, ждать здесь – тоже дело дохлое».

Сашка подтянул к себе колени и уткнулся в них лицом. Что-то он совсем не годен к выживанию. А в городе жаловался, что без работы сидит… голодный… го… голодный?… Его начал разбирать смех. Тихий, какой-то внутренний смех подошедшей истерики.

Сашка поднял голову и посмотрел в окно – лицо мгновенно преобразилось, и смех пропал. Он даже про голод забыл и про их безнадёжное положение. Метрах в ста от дома, по озеру шли, вытянувшись цепочкой, шесть гибких, темных волчьих фигур. Шли спокойно, уверенно, иногда останавливались, легко сбивались в кучу, водили мордами, видно, учуяв запах близкой гари от печки и всего прочего человеческого, потом вновь пригибали морды к земле и шли дальше. Судя по всему, волки не собирались подходить к дому, человек – всегда опасность. Луна проводила их до горизонта. Там волки исчезли. А может, все же показалось? Он лёг на спину и закрыл глаза. Маршрут в сто пятьдесят километров отменялся.

Утром Сашка проснулся позже всех. Проснулся от невероятного шума голосов. Когда он наконец проснулся и смог отличить дядю Мишу от Элизабет, то увидел довольно трагикомичную картину: дядя Миша возбуждённо ходил по избе, орал и махал руками, Элизабет стояла у дверей и явно закрывала собой выход, Макс сидел на нарах ближе всех и тупо разглядывал пустые пакеты из-под галет. Положение было более чем явное, и все же Сашка спросил:

– Что произошло?

Дядя Миша остановился, Элизабет замерла, с надеждой обернулась на Сашку, а Макс тихо, стыдливо и вдруг чисто по-русски сказал:

– Вот. Фрэнк галет со… сожрал.

Последнее слово он, вероятно, услышал совсем недавно.

– Сожрал, конечно, морда нерусская! – тут же подхватил дядя Миша. – Ну-ка, девочка, свали отсюда! Я все равно найду этого паскудника!

Элизабет не сдвинулась. И дядя Миша, похоже, потерял желание с ней бороться.

– Сашья! – позвала она. – Сашья, остановите его.

Дядя Миша подошел к Элизабет вплотную, посмотрел сердито и сказал, как прорычал:

– Уйди с дороги, маленькая американская коза.

– Не уй-ду! – ответила она по слогам.

– Вот, пацанка, – кивнул не нее дядя Миша Сашке, – еще защищает этого сучонка!

В душе Сашке тоже захотелось найти этого сучонка. Ситуация изменилась раньше, чем он ожидал. Надо было что-то предпринимать, пока обстановка не взорвалась окончательно. Сашка поднялся, достал из-под нар свой рюкзак, облегчённый на две пачки галет, нашарил в нем фляжку и одному дяде Мише сказал:

– Кружку дай.

Тот неторопливо отошёл от Элизабет, как бы давая ей передохнуть, подал ему кружку с редкими застывшими по краям каплями бульона. Сашка открутил колпачок фляжки и налил ему в немытую посудину немного спирта. Протянул дяде Мише.

– Держи.

– Что это? – боясь обмануться в ожиданиях, спросил дядя Миша. Галеты и сучонок Фрэнк были забыты.

– Успокоительное. Разбавлять не будешь?

Дядя Миша аккуратно выпил чистого спирта, крякнул и понюхал аппетитно свой изгиб локтя. Потом выдохнул огорчённо:

– Вот ведь, подсвинок заморский, сожрал закусь.

Сел рядом с Сашкой на нары, с независимым видом вынул пачку сигарет и закурил. Выражение лица стало умиротворённым.

– И вот что, – сказал ему тут же Сашка, – считай, дядя Миша, галет не было.

– Как не было? Ели же вчера?

– Показалось тебе, – вздохнул Сашка, – с голода это.