Убойный снег - Виталий Лозович

– Ты что ей дал?

– А? – вскинул голову тот. – Ах, да… транквилизатор, тазепам, что ли?

– Это что?

– Это такое успокоительное… давит отрицательные эмоции.

Дядя Миша ткнул пальцем с седыми волосками ему в лоб и очень уверенно, словно выход из положения нашел, произнес:

– У тебя хватит ума нас спасти.

Сашка опешил, а потом, как полный идиот, спросил:

– А как?

Дядя Миша посмотрел ему в глаза:

– Найдешь.

Искал Сашка всю ночь. Искал, не нашел. Выйдя из дома утром, тоже не нашел. Негде было искать. Все было исхожено и осмотрено десятки раз. В голове бились слова дяди Миши, бились друг о друга, больше никаких сдвигов в положительную сторону. Он шел по снегу, непонятно куда, непонятно зачем, да и, вообще не зная, в какую сторону. Впрочем, ему сейчас можно было идти в любую сторону. Он очнулся посреди белоснежной бесконечной пустыни, оглянулся вокруг, нашел на снегу маленькую точку – оставшуюся избушку, сорвал с себя мохнатую шапку, упал на колени, смотрел в это синее, зимнее небо с неимоверно сверкающим солнцем, смотрел и вдруг закричал вверх… вверх, на самое небо:

– Господи! Ну, помоги же ты нам! Ну, я не знаю, что мне говорить!.. Ну, дай же нам шанс!.. Один шанс!.. Ну, ёлки…

С неба ничего не обрушилось. Сашка поднялся с колен и зашатался назад в избу. Придя, он сел на табуретку за стол и уткнулся лицом в сложенные руки. Внутри была такая опустошённость, что не хотелось уже ничего… совсем… даже есть…

– Я знаю, вы меня осуждаете, – раздалось сверху.

Сашка вскинул голову – перед ним стоял Фрэнк.

– Да нет, дорогой мой американец, – ответил он, – не осуждаю я тебя. Просто устал.

– Вы, Сашя – загадочная русская душа?…

– Если б это еще помогало, – вздохнул Сашка.

– Скажите, Сашя, – надругался над произношением русской речи Фрэнк, – а я могу чем-нибудь помочь?

– А чем? – Сашка даже не сумел улыбнуться на его такое простодушное предложение. Глаза его скользнули по костюму Фрэнка и тут случилось то, отчего у Сашки даже кровь ударила в голову – он увидел вылезший из ткани у самого лацкана, маленький кусочек лески. Как он мог забыть?… Фрэнк – единственный, кто в костюме. Бортовка пиджака!.. Зачастую она пронизана леской.

– Это, – привстал Сашка, – это… что это у тебя?

И потянулся к Фрэнку через стол. Фрэнк немного опешил, посмотрел на свой пиджак, увидел леску, выдернул ее и безразлично сказал:

– А-а, это постоянно выходит. Наверное, плохо сшит.

– Матерь Божья, – достал из-за пояса свой большой тесак Сашка и еще больше перегнулся через стол к Фрэнку, – как это… хорошо, что плохо сшит…

Тут вдруг мгновенно, очень резко и властно крикнул:

– Снимай пиджак! – и схватил Фрэнка за рукав одной рукой, другая так и сжимала рукоять ножа. Все в избе замерли и, таясь от страха, ждали развязки. Фрэнк зашептал беззвучно губами, как заведённая кукла, стянул с себя пиджак и отдал Сашке. Тот плюхнулся обратно на лавку, мастерски полоснул лезвием по пиджаку. «Вот, почему Халембой – пронеслось у него в голове, – довольно рыбный… довольно… значок у Элизабет… если согнуть… это же крючок, блесна почти… дальше, дальше… полтора, два метра льда… чем, чем? Ножом. Конечно, ножом… воронку конусом вниз… можно пробить, можно…»

Он обвёл всех стеклянными глазами и ровно доложил:

– Кажется, живем, только не надо суетиться. Лизка, – обернулся он к Элизабет, – где твой «кленовый лист»?

Обескураженная Лизка тут же отцепила значок, вырвав из свитера изрядный клок, поднялась и отдала его Сашке.

– Так, дорогая моя, – фамильярничал Сашка, – у тебя тонкие пальчики?

Голос у него немного хрипел от волнения:

– Нам нужны очень тонкие пальчики… нам надо вязать очень тонкие узелки… Сможешь?

– Похоже, смогу, – неуверенно ответила она.

– Дядь Миш, ножик свой не потерял? Надо бортовку резать… леску вытаскивать.

– Подожди, – веско оборвал его тот, – ты кого ловить собрался?

– Не знаю, – не испугался Сашка. – Щука какая-нибудь должна же быть?

– Щука? – дядя Миша обвёл глазами присутствующих. – Она вмиг твою леску перекусит, а «крючок», я так понял, у нас один?

Макс молча вынул из кармана круглые часы на цепочке и положил на стол. Рядом с часами змейкой уложилась тонкая цепочка.

– Выдержит? – спросил дядя Миша.

– Это, – Макс подумал, подбирая слова, – это сталь… цельная… литая…

Цепочку оторвали с корнем.

– Если вы не против меня, – страшно картавя, сказал Макс, – я бы мог помочь, я… как это… профессиональный рыбак. Спортсмен. Правда, подо льдом никогда не ловил. Но-о, снасти… так? Сделать могу.

– Тебе и карты в руки, – сказал ему Сашка, схватил шапку и бросился вон из дома.

– Ты-то куда? – крикнул вдогонку дядя Миша.

– Прорубь рубить! – донеслось уже снаружи.

Рубил прорубь Сашка до ночи. Рубил воронкой конусом вниз. Лёд бил в лицо. Он разлетался мелкими кусками во все стороны, резал кожу, впивался в глаза. Было больно. Но это было только больно и больше ничего. При каждом ударе Сашка жмурился интуитивно, отворачивая лицо, что не помогало. И опять бил, бил и бил с каким-то радостным остервенением. Лёд дробился быстро, не успел он заметить, как нож уже по рукоять скрывался в воронке. Потом он рубил лед, лёжа на животе, опустившись в низ образовавшейся воронки по грудь. Он не боялся, что устанет или не дойдёт до воды. Он боялся, что по неопытности выбрал мелкое место и здесь озеро промёрзло до дна. Он боялся, что нож лопнет поперёк лезвия и тогда уже совсем ничего не сделаешь. Он боялся, что люди, только что поверившие в него, пострадают от его неумелости и неискушённости. Несколько раз к нему приходили. Все по очереди. Просили отдохнуть. Отдохнуть и хотелось, и не хотелось. Есть тоже хотелось. Тоже всем. Сашка, отговариваясь, только говорил: леску вяжите.

Они вязали леску до ночи. Дядя Миша, вытаскивая кусочки из пиджака, помогал себе парой ругательств под нос, так было легче и быстрее. Макс изготовил крючок из «кленового листа», подогнув его в боках, пытаясь хоть немного подделать под блесну, соединил с цепочкой, все проверил не один раз, после чего проконтролировал каждый узелок, завязанный Элизабет. Дядя Миша нашел в стене две крупные картечины, выковырял их, и Макс приспособил их, как грузило у «крючка». Потом дядя Миша осмотрел всю конструкцию, пока без лески, цокнул языком и пробормотал неуверенно:

– Или мы… или рыба здесь глупая…

Чем глубже становилась воронка, тем больше сужалась ее горловина, тем рубить было тяжелее. Когда стемнело, возле воронки появился Макс, посмотрел на Сашку, предложил заменить его, Сашка отказался, тогда Макс очень уверенно сказал:

– Я буду доставать лёд, а вы, Сашя, колите его…

– Это правильно, – согласился тот, кураж первых часов прошёл, вместо него пришла обычная усталость, – лезь вниз.

Вдвоём воронка «пошла» много быстрее. Можно сказать, она углублялась на глазах. В темноте работать было не очень радостно и уютно, то Сашка, то Макс, регулярно озирались вокруг себя: первый вспоминал, кого видел здесь недавно из окна, второй вспоминал, что ему недавно говорил Сашка. На небе уже сияла луна, разгорались во всю силу созвездия, снег вновь мерцал ночными огоньками на своих кристалликах, тундра покрывалась чернотой ночного неба, и как спасительный маяк в этом снежном океане горело красноватыми отблесками грязное окошко рыбацкой избушки.

– Вы живете в страшной стране, Сашя, – выглядывал Макс из ледяной дыры и печально смотрел на Сашку.

– Это почему это? – нисколько не обижаясь, спрашивал тот, едва не засыпая но ходу.

– Я вчера, – Макс обернулся вокруг себя, как профессиональный подпольщик из своего «укрытия», – я вчера видел три солнца… и столбы красные… Вот, вот и вот…

И показал руками что-то очень большое, толстое и круглое.

– И только?

– Вам этого мало? – спросил Макс испуганно.

– Нам всегда мало, Макс, – проговорил назидательно Сашка, – такой уж мы народ.

– И вы не боитесь?

– Нет. Выгребай быстрее. Рыбки поешь, и ты бояться перестанешь.

Макс заработал руками, выбрасывая лёд наружу и осторожно спросил:

– А вы мне дадите тоже таблеток… как Элизабет. Я тоже… боюсь. Этих…

– Глюки видишь? – спросил Сашка.

– Нет. Я стрессов боюсь. Нервы.

– Ты мужик. Переживёшь. Выгребай и пойдём. Отдохнуть надо. Завтра закончим.

Сашка проговорил все так, словно прочитал по слогам, по бумаге, кем-то написанное. Макс выгреб остатки колотого льда, Сашка помог ему выбраться из воронки, уже достигшей внутрь более метра, и оба тяжело и неторопливо побрели к дымящему трубой, тёплому дому. Горящие звезды померцали им на прощание своим далёким светом, луна, забравшись в самый зенит, осветила дорогу – похоже, там, «наверху», все было в порядке. А в избе, под светом огня из открытой печки, крутили узелки. Бортовка отдавала леску с трудом. Небольшие кусочки, сантиметров по двадцать, выходили из нее неохотно. Элизабет вязала узелки, предварительно опуская пальчики в теплую воду. Так леска крутилась легче. Уснули все очень поздно. Уснули, когда «снасти» рыболовные были готовы к применению.