Река времен (СИ) - Чи Лана

Путь, проведенный за построением маршрута и планов, пролетел незаметно. Добравшись до Джатти, столицы Абустанской республики, мы неделю просидели в местном филиале археологического института, разбирая коллекции и изучая последние находки. Особенно интересно было читать осколки табличек из переписки карешского владыки, хотя уточнить местоположение его столицы это не помогло. Высоких снежных вершин вокруг хватало, как и распадков с долинами между ними. Определив всех кандидатов на роль горы Иират, мы методично объезжали местность, но похвастаться было нечем, а сроки экспедиции неумолимо приближались к концу.

Именно тогда, в один из душных июньских вечеров, когда мы, все в пыли, жадно глотали ледяную воду из деревенского колодца, Марат предложил заехать в гости к своему двоюродному дяде. Просто так, поесть барашка и выпить домашнего вина. Возвращаться в город и сидеть в обшарпанной раскалившейся до состояния духовки гостинице никому не хотелось. Поэтому, усадив за руль виновника, мы отправились на горный перевал, где нас ждал столь гостеприимный родственник.

Теперь, вспоминая всю череду событий, я не могу отделаться от ощущения, что чья-то высшая воля вела меня через все ключевые точки, но в тот жаркий южный вечер я не думала о своих печалях. Забыв о годах, я снова стала ясноглазой девчонкой, впервые попавшей в горы Абустана. Душа пела от вида изумрудной зелени травяных склонов, перевитой темными лентами дубрав и кустарника. Казалось, что можно легко-легко, едва касаясь ногами, взбежать по ним и, оторвавшись от грешной земли, воспарить, словно птица. Мягкие кучевые облачка, словно непослушные барашки, то взбирались на каменистые вершины, скрывая их, то убегали, вновь обнажая белоснежные языки снежников и серо-синие россыпи камней. Дух товарищества, пропитавший нас за дни путешествия, стирал ненужную мишуру излишних формальностей. Сейчас мы были просто коллегами, единомышленниками. Экспедиционная машина, басовито и натужно взрыкивая на крутых подъемах, глотала километры горного серпантина, приближая нас к сытному ужину и душевному общению.

Двоюродный дядя Марата был очень радушен. Его совершенно не удивило внезапное появление гостей, и когда серый от пыли внедорожник затормозил на каменистой обочине, статный седобородый мужчина уже спешил к нам.

Колорит местных жителей всегда приводил меня в восторг, но Амахсан-ба казался живым ископаемым, вобравшим в себя отголоски множества ушедших культур. Седые, убранные во множество косиц с разноцветными веревочками волосы обрамляли смуглое узкое лицо, покрытое темной пергаментной кожей. Рот и нос тонули в роскошной бороде, концы которой тоже были заплетены и украшены бусинами и нитями. Во всем этом благообразии особенно выделялись глаза, светло-карие, но с какими-то невероятными золотистыми точками, будто десятки солнечных зайчиков плясали в загустевшем солнечном сиропе. Оттого их искренний лучистый взгляд, приправленный благодушной улыбкой, не оставлял сомнений – нам здесь рады.

– Ай, Ашмурах-джан! – почти пропел пожилой пастух и первым делом заключил младшего родича в объятья. – Я слышал, что ты уже месяц здесь, почему зашел только сейчас? Как можно заставлять меня так долго ждать?

«Ашмурах?» – пронеслось в голове. Оказывается, наш Марат носит одно имя с великим царем Самира! Это показалось мне забавным. Черноокий, кудрявый и широкоплечий юноша и впрямь немного походил на барельефы, изображавшие царей того времени, только без окладистой бороды. Имя Ашмураха Великого – завоевателя бесчисленного количества земель, подчинившего своей власти десятки кочевых племен – было знакомо каждому школьнику. Именно с главы о нем и началось мое серьезное увлечение историей, переросшее в профессию. Маленькая Юленька была просто влюблена в этого завоевателя, перечитала всю доступную литературу и даже написала диплом о его политической переписке.

От приятных воспоминаний меня отвлек сдавленный смешок за спиной. Пьетро, видимо, тоже по достоинству оценил полное имя нашего товарища.

– Прости, дядя Амах, – смущенно пробормотал смущенный Марат, исчезая в разноцветной груде одеял, которые родич носил наподобие пончо.

– Ай, брось! Давай, знакомь уже меня с друзьями! – восклицал дядюшка, внимательным хитрым взором выбирая следующую жертву для своих пыльных объятий.

– Вот, это мой научный руководитель Юлия Владимировна. Ну, я тебе про это писал, помнишь? – юноша посмотрел в мою сторону и снова немного покраснел, как будто чего-то стыдясь.

– Ай, дорогая и почитаемая! – задорно воскликнул старый пастух и заорал в голос: – Эй! Все сюда! Нам оказана великая честь!

И тут пришла пора мне краснеть и удивляться. Этот горный житель вдруг на полном серьезе склонился передо мной в таком почтительном поклоне, что полы его одежд взметнули пыль.

– Это большая честь для моего народа видеть здесь ту, что может читать на языке моих предков, – с почтением проговорил Амахсан-ба. – А ты, почтенная, еще и возвращаешь сыну моего народа эти знания.

Я совсем смутилась. Легкость бытия стремительно покидала меня, груз цивилизации снова ложился на плечи. Старик словно заметил происходящие изменения, смешно всплеснул загорелыми руками и воскликнул:

– Э! Да что я, почтенная! Прости меня, совсем из ума выжил! Совсем разучился говорить с умными людьми! – в глазах пастуха снова забегали золотистые отблески, и он оглянулся, ища повод сменить тему.

– А это, должно быть, твой друг Пьетро! – радостно заключил хитрый старик. – Как же хорошо, что ты познакомил меня со всеми, сынок!

Пыльные объятия достались второму аспиранту, который слегка опешил от неожиданности. «Мои мальчишки» никогда не могли бы назвать друг друга лучшими друзьями. Они встречались в институте, ездили в экспедиции, но кроме археологии общих тем у них не было.

К этому времени остальные обитатели горной стоянки уже окружили нас. Смуглые, бородатые, все как один завернутые в цветастые шерстяные одеяла, они смотрели радостно и открыто. Улыбки не сходили с их лиц, и скоро мы сами начали улыбаться.

Я предложила выгрузить из машины привезенные продукты. Марат не забыл закупить все необходимое для родичей.

– Слушай, а тебя назвали Ашмурахом в честь того, великого? – как будто невзначай спросил Пьетро у товарища, пока мы таскали ящики и сумки из машины под хлипенький дощатый навес.

Глаза Марата потемнели. Он напрягся, так и не опустив один из ящиков на землю. Вопрос был явно неуместен.

– Можно тебя попросить, – он сглотнул и повернулся ко мне. – И вас, Юлия Владимировна… Не называйте меня этим именем. Это семейное, оно для таких вот встреч.

– Извини, Марат, ступил я! Мир? – тут же нашелся виновник неловкости. – Меня мама в детстве называла Пи-пин, сами понимаете, за что. Так что секрет за секрет.

Пьетро скорчил такую заговорщицкую рожу, что Марата сложило в приступе смеха. Инцидент был исчерпан. Вечер снова обрел ту сказочную легкость, которая так радовала меня вначале.

Мириады звезд раскинулись над головой, дрожа и мерцая в остывающем воздухе. Тихое блеяние скота в деревянном загоне и глухое позвякивание колокольцев, вкусное мясо и странная протяжная песня уносили меня далеко назад во времени. Казалось, я одна из дочерей древнего народа, что испокон веков пасет скот на склонах этих гор. Ароматное вино и яркое пламя согревали, но ночной холод, словно зверь, подкрадывался все ближе, аккуратно просачиваясь под полы рубахи. Я поежилась, и, дождавшись последней ноты песни, пошевелилась, поворачиваясь боком к огню. Это не укрылось от дядюшки Амахсана. Он покачал головой и что-то гортанно сказал Марату. Тот, кивнув, скрылся в темноте ночи.

– Ай, почтенная учитель, совсем забыл я, что ночи здесь холодные, – обратился ко мне старик. – Сейчас исправим.

– Спасибо, – смущенно пробормотала я, в глубине души надеясь, что Марату хватит ума принести из машины спальники, а не пару страшненьких пастушьих одеял.

– Скажите, почтенный Амахсан-ба, о чем поется в этой песне? Я не могу даже понять на каком языке она.